Рафаэль взял два бокала, и они отошли к высокому окну.

С удовольствием подставив лицо легкому ветерку, Дезирэ глянула на звездное небо.

– Воздух такой прозрачный, что, кажется, можно дотронуться до звезд.

– Многие считают, что ночной воздух губителен для здоровья, – небрежно заметил Рафаэль, наблюдая за выражением ее лица: ее тонкий профиль интересовал его куда больше неба.

– Я этого не замечала. – Ее серьезный тон привел его в восторг. – Дома мне нравилось летом, когда тепло, гулять ночью в саду.

Как бы ему хотелось больше узнать о ее доме, о ней самой!

Ему придется воздержаться от расспросов. Всякая попытка выяснить подробности ее жизни была сейчас слишком рискованной. Она может обидеться. Или оскорбиться. Даже если она захочет все ему рассказать, ему бы не хотелось каким-нибудь неосторожным замечанием снова заставить ее страдать.

– В июне в Мадриде обычно хорошая погода. Но жара скоро станет невыносимой. Вам следует поостеречься.

– Я уже купила мантилью. Отбросив осторожность, он улыбнулся.

– Хотел бы я вас в ней увидеть.

Когда он так улыбался, ее сердце начинало просто кувыркаться в груди.

– Из этого следует, сеньор, что вы еще на некоторое время задержитесь в Мадриде, я правильно вас поняла?

– На пару недель. У меня здесь кое-какие дела.

– Значит, есть вероятность увидеть вас! – Сердце ее билось, как птичка в клетке.

– Вы разрешите нанести вам визит в вашем доме на улице Клавель?

Дезирэ замялась. Она не хотела терять его дружбы, но правильно ли продолжать видеться с ним, если и так она слишком много о нем думает?

– Я полагал, что время немного смягчило ваше неприязненное отношение к испанцам.

Собираясь с силами для ответа, Дезирэ отпила глоток вина.

– Я должна перед вами извиниться, – наконец сказала она, смело глядя ему в глаза. – Я была к вам несправедлива в Бургосе. Я не должна была говорить, что вы будто бы связаны с партизанами.

– Вы были убиты горем, нимфа.

– Благодарю вас. С вашей стороны великодушно простить меня, тем более что у вас есть все основания считать меня неблагодарной. В ответ на вашу доброту мне следовало бы благодарить вас, а не сердиться.

– Я хотел, чтобы мы остались друзьями. Я и сейчас этого хочу.

– Не уверена, что это возможно. Мы оба знаем, что рано или поздно Испания взбунтуется.

– Нам не обязательно отказываться от сочувствия.

У Дезирэ было странное ощущение, что на деле будет не так-то легко поставить патриотизм выше дружбы.

– Послушайте, – не выдержала она, – я дала себе зарок не спрашивать, почему вы оказались здесь. Но мне не верится, что вы сторонник французов. Мне казалось, вы их ненавидите.

– Я не могу себе позволить ненавидеть открыто. Я в Мадриде по делу. И если для пользы этого дела мне надо быть вежливым с вашими соотечественниками, я буду вежлив. Я не изменил своего мнения, но даю вам слово, что, пока я в городе, я не допущу насилия по отношению к французам. – Рафаэль вздохнул с облегчением, когда понял, что трудное препятствие преодолено, и быстро переменил тему. – Может, вас беспокоят слухи? – спросил он, потому что был убежден, что люди начнут трепать языком, если увидят их вместе.

– Люди все равно будут обо мне сплетничать. Это расплата за то, что я пренебрегаю условностями.

Ее положение было и впрямь уязвимо. Мало того, что она посмела пуститься в путь одна, вчера она отвергла приглашение жены одного из высоких военных чинов остановиться в их доме в качестве гостьи.

– Мне безразлично мнение тех, кто считает, что я вульгарная молодая особа, но мне следует все же соблюдать осторожность. Я не должна забывать о репутации Этьена. Это дело чести, не так ли?

– К сожалению, во время войны о чести как-то забывают. – Горечь звучала в его голосе. – Вот вы считаете, что партизаны – это дикари. Я знаю, бесполезно просить вас простить их. Но, возможно, вам будет легче понять, почему погиб ваш брат, если вы хотя бы допустите, что партизаны считают себя патриотами. Они не могут победить Наполеона в обычных сражениях. Они воюют так, как умеют. Война, как правило, грязное и опасное дело, а не захватывающее дух приключение, каким его обычно рисуют мужчины.

– Этьен говорил мне нечто подобное, но, помнится, он пытался убедить меня в том, что война – это и то и другое, что она означает и храбрость, и боль, а одного без другого не бывает.

– Пока мы не встретились, – задумчиво произнес Рафаэль, – я не верил, что серьезные вещи можно обсуждать с женщиной, какой бы умной она ни была. Вы для меня просто откровение, Дезирэ.

Ей тут же пришли в голову две вещи. Во-первых, он только что сделал ей комплимент, которого она ни от кого не слышала. Во-вторых, он назвал ее по имени, а значит, решил отказаться от формальностей.

– А я чувствую, что могу говорить с вами обо всем, – призналась она немного дрожащим голосом. – Ведь глупо, не правда ли, отказываться от удовольствия стать близкими друзьями?

– Значит, я могу вас навестить? Она кивнула.

– Рафаэль! А я повсюду тебя ищу!

Чары рассеялись. Дезирэ отвела глаза и увидела худенькую девушку в строгом черном платье и черной мантилье.

– Элена. Я не знал, что ты меня ищешь. – Он улыбнулся сестре и представил ее Дезирэ.

Значит, это его сестра. Она была старше, чем ее себе представляла Дезирэ. Под глазами залегли морщинки, но взгляд черных глаз был мягким и приветливым.

Пока Рафаэль ходил за вином, Элена выразила Дезирэ свое соболезнование в такой деликатной форме, что сразу завоевала ее расположение. Элена, в отличие от многих испанских дам, держалась непринужденно, и с ней было легко разговаривать.

Вернувшийся с бокалами Рафаэль был приятно удивлен и обрадован: он давно не видел свою сестру такой оживленной. Он посмотрел на Дезирэ с благодарностью. А Элена, перехватившая этот взгляд, отметила про себя, что француженка нравится брату.

И слава богу! Слушая рассказ Пепе о поездке Рафаэля в Виторию, Элена представила себе француженку шумной и развязной особой, но Дезирэ оказалась совершенно другой. Она была веселой и, хотя определенно пренебрегала условностями, несомненно была хорошо воспитана.

– Вы не откажетесь прийти ко мне в гости, мадемуазель Фонтэн? – Элена бросила вопросительный взгляд на брата. Она полагала, что он не будет возражать, но все же спросила для проформы: – Ты не против, брат?

– Я буду рад принять мадемуазель Фонтэн в нашем доме.

– Мы живем в собственном доме на улице Нуэва. Это недалеко от вас.

– По-моему, в Мадриде везде все близко, – улыбнулась Дезирэ. – Я сначала даже не поняла, какой это небольшой город. Он показался мне таким величественным.

– Вы въехали в город по Пуэрта-де-Алькала? – спросил Рафаэль.

– Да. Мне еще не приходилось видеть такой широкой улицы с такими старыми зданиями. Возле моего дома улочки похожи на ходы в муравейнике. Если бы не моя горничная, я бы наверняка в них заблудилась. Но что меня удивляет, так это отсутствие отдельных районов для иностранцев, как в Париже и Лондоне, – вырвалось у Дезирэ.

– Верно. Население города почти сплошь испанцы. Если не считать французов.

Дезирэ невольно покраснела, не находя, что ответить.

– Рафаэль! – Веер Элены затрепетал от волнения. – Ты смущаешь нашу гостью.

– Это правда, жемчужина? – спросил он, коварно сверкнув глазами.

У Элены рот открылся от изумления, а Дезирэ поспешила пояснить:

– Дон Рафаэль и я договорились, что по некоторым вопросам наши мнения могут не совпадать.

– Значит, вы не обиделись на… э… на прямоту моего брата? – Элена пребывала в явном замешательстве – она не помнила, чтобы Рафаэль когда-нибудь позволил себе быть непочтительным с женщиной.

Дезирэ еле удержалась от искушения возразить, что она уже привыкла к дерзости Рафаэля, но незачем было смущать Элену.

– Моя сестра не поверит, что я прощен, если вы ей этого не докажете. – В черных глазах Рафаэля блеснул озорной огонек.