Когда наконец Ланефенуу шевельнулась, они посмотрели ей прямо в лицо и напряженно ждали.

– Есть одно решение, которое надо выполнить. Но очень важно это решение выполнить сразу же. Укхереб должна сначала рассказать мне побольше о том, что ей говорят ученые с севера. Вайнти должна рассказать о тех вещах, которые не предназначены для широкого круга слушателей. Это имеет какое-то отношение к теплому Гендаши?

– Так или иначе, это могло бы иметь косвенное, отношение к нему.

– Посетите меня, и мы тогда там поговорим.

Ланефенуу медленно пошла; серьезность решений, которые непременно должны были быть выполнены, давила на нее. Помещение, где она спала, было небольшим и темным, и по своему интерьеру скорее напоминало урукето, чем комнату в городе. Свет шел из фосфоресцентных кусочков, наклеенных на стены, а в одной из стен было круглее прозрачное отверстие, через которое открывался красивый морской пейзаж. Ланефенуу схватила водяной фрукт и наполовину осушила его, затем откинулась на нары, на которых она всегда отдыхала. Здесь же были двое других нар для посетителей: одни напротив задней стены, другие – у входа. Ланефенуу указала Вайнти на нары у входа.

– Говори! – приказала Ланефенуу.

– Да, я должна. Я должна сказать о Дочерях Смерти. Ты слышала о них?

Тяжелый вздох, который сделала Ланефенуу, больше был не от отчаяния, а от несчастья все знать.

– Я знаю о них. И из того, что мне рассказывала Эрефнаис, я поняла, что они были ее пассажирами. А теперь они совершенно свободны, чтобы распространять яд своих мыслей в темном Йебейске. Какие чувства ты испытываешь по отношению к этим существам?

Этот простой вопрос вдруг открыл целый колодец ненависти, которую Вайнти прятала глубоко в себе, и дал волю этой ненависти. Она не могла остановить этот потоп или хотя бы управлять им. Все ее тело и конечности начинали корчиться, выражая самые разнообразные формы отвращения и ненависти; одновременно из ее горла вырывались нечленораздельные звуки, так как ее зубы были плотно сжаты от гнева. Потребовалось много времени, чтобы она смогла овладеть собой, и когда ее тело снова стало спокойным и неподвижным, она наконец осмелилась что-то сказать:

– Мне слишком трудно выразить ненависть к этим существам в какой бы то ни было разумной манере. Мне стыдно, что я не смогла справиться со своими эмоциями в подавить гнев. Но они-то и являются причиной того, что я здесь. Я пришла сюда, чтобы рассказать тебе об их искаженном мировоззрении, предупредить тебя о том, что они опасны, если ты еще об этом не узнала; спросить тебя, не достигли ли они уже берегов Икхалменетса?

– Они достигли – и поэтому не достигли. – Несмотря на то, что Ланефенуу сидела спокойно, в ее манере говорить было больше, чем предположение распада и смерти. – Я очень давно узнала об этих существах. Я решила, что их болезнь здесь не распространится. Икхалменетс не случайно назван «опоясанным морями», потому что молодежь здесь рождается и остается здесь, и никакие фарги из других городов сюда не приходят. Только наши урукето связывают нас с остальным миром. И я сразу же узнаю о том, что они приносят сюда. Некоторые из этих Дочерей Смерти приходят сюда и возвращаются тотчас же, не ступив на землю. Так поступают со всеми, кто не имеет никаких званий.

– Однако йиланы отправляются туда, куда они хотят отправиться, – сказала Вайнти с удивлением, потому что для нее свободный доступ ко всему был как воздух, которым все дышали, как вода, в которой все плавали, и она не могла представить себе все это как-то иначе.

– Это верно, – сказала Ланефенуу с огромным трудом, потому что сильные чувства парализовали ее мышцы. – Когда я увидела тебя, Вайнти, первый раз, я поняла, что ты та, которая чувствует так же, как я, которая ступает по той же тропе. Все, что ты сказала мне, только лишь углубило мои чувства. Я вижу, что будущее принадлежит нам с тобой, поэтому я сейчас расскажу тебе о том, о чем не знают другие. Да, йиланы приходили в окруженный со всех сторон морем Икхалменетс, и среди них были такие, которые хорошо говорили о Дочерях Смерти. Всех тех, которых я подозревала в том, что они могли бы принести гибель, приводили сюда, в это помещение, ко мне, и они разговаривали со мной, а я слушала.

Ланефенуу надолго замолчала, ее глаза смотрели внутрь, она вспоминала то время, когда происходили события, о которых знала только она одна.

– Я имела здесь дело лишь с теми, кто, несмотря на все мои просьбы покинуть Икхалменетс, осмеливались говорить запрещенные речи. После нашего разговора я просила их сесть, так же, как и тебя. Но на другие нары. Если при хорошем освещении ты хорошенько рассмотришь, их, то посередине увидишь сверкающую поверхность. Это живое существо, которое содержит гормоны сальниковой железы хесотсана. Ты понимаешь, о чем я говорю? Они больше никогда не покидали этого помещения, Вайнти. Ты знаешь, что это значит? Это значит, что они все там, – и она указала на маленькую дверь в стене. – Они подкармливают корни этого города своими телами, а не идеями, и так оно должно быть.

Когда смысл сказанного Ланефенуу дошел до сознания Вайнти, она вся подалась вперед, в положении от низшего к высшему, а потом заговорила, испытывая к Ланефенуу родственные чувства:

– Позволь мне служить тебе, Ланефенуу, весь остаток моих дней. Потому что у тебя есть сила, о которой я не подозревала, сила, позволяющая тебе действовать так, как ты считаешь нужным, несмотря на то, что думают другие; сила, которая позволяет тебе бороться с укоренившимися привычками, чтобы защитить свой город. Я буду твоей фарги, буду выполнять твои команды и всегда буду служить тебе.

Ланефенуу спустилась вниз со своего места и большими пальцами коснулась гребня Вайнти: этот жест означал, что она желает поделиться с ней своим счастьем. Когда она заговорила, то каждое ее слово заключало в себе очень глубокий смысл.

– Скажи мне, сильная Вайнти, что будешь служить мне, как и я буду служить тебе. У нас один и тот же жизненный путь, который нам предстоит пройти, хотя мы шли к нему разными тропами. Но теперь я знаю, что наши тропы слились в одну. Дальше мы пойдем вместе. Перед нами не устоит никто; ни устузоу, ни Дочери Смерти. Все будут сметены с нашего пути. Завтрашнее завтра будет таким же, как вчерашнее вчера, об этих бессловесных существах мы больше не будем вспоминать между собой.

В Дейфобен снова пришла зима. В этом году лили проливные дожди, а северный ветер, который со свистом проносился сквозь ветви деревьев, срывал с них и сбрасывал на землю увядшие листья. Этим утром Керрика разбудил дождь, который в темноте барабанил беспрестанно по прозрачной крыше. Больше он не заснул. Как только забрезжил рассвет, он взял свой хесотсан и покормил его, заталкивая в его маленький рот крошечные кусочки мяса, которые остались у него от позавчерашнего ужина. Оружие теперь почти все время было при нем. Он жестко распорядился о том, что если кто-то хочет выйти за пределы города, то он должен быть обязательно вооружен. Исключений не было – включая его самого. Когда Керрик накормил животное, он вышел из своего укрытия и пошел по тропинкам, как он делал это теперь почти каждый день, через поля к северу от города, к единственной уцелевшей роще, где ненитески срывали с деревьев листья, набивали ими рты и с хрустом пережевывали. Ползучие виноградные лозы, которые йиланы сажали специально для того, чтобы перекрывать тропу, все еще попадались то здесь, то там, и он очень осторожно перешагивал через них. Но ядовитые колючие кусты были вырублены с тех пор, как здесь появились люди, для того, чтобы не животные, а они могли спокойно здесь проходить. Он держал оружие наготове, опасаясь многих хищников, бродивших в окрестностях города. Он очень внимательно смотрел по сторонам и чутко прислушивался. Рядом никого не было, он был один; тропа на север была безопасна и пуста. Керрик стоял на этой тропе, не обращая внимания на дождь, который насквозь промочил его длинные волосы и бороду, падал каплями с большого и малого металлических ножей, свисавших с ошейника, охватывающего его шею; сбегал вниз ручейками по шкуре, в которую он был одет. Тропа пуста? В основном он приходил сюда по утрам: это было самое худшее для него время. Позднее, днем, когда он работал, то на какое-то время забывался. Но не теперь, когда он просыпался. Может быть, Херилак вернется и приведет с собой Армун или объявится какой-нибудь охотник, который передаст от нее весточку? Однако он знал, знал прежде, чем прийти сюда, что эта надежда несбыточна. Он должен сам пойти, весной, пойти на север и привести ее сюда. Теперь было слишком поздно, и до весны было очень долго. Что здесь, в этом городе, было такого, что удерживало его, в то время как все остальные вернулись? Он до сих пор не был полностью уверен, что он прав. Но дело было сделано и переделать что-то было уже невозможно. Весной он отправится за ней, и на этот раз ему ничего не помешает. Когда он возвращался домой, тропа по-прежнему была пустынной.