– Я принес немного воды.
– Она корчится и издает звуки, – сказала Сталлан. – Что это значит?
– Она хочет воды.
– Хорошо, дай ей немного, а потом я буду задавать вопросы. – Ину пугал мараг, стоявший рядом с Керриком, и холодно, безо всякого выражения смотревший на нее. Потом руки его шевельнулись и он издал какие-то звуки. Керрик перевел:
– Где есть большие тану?
– Где? Что это значит?
– Я говорю за этого безобразного марага. Он хочет знать, где находятся другие саммад.
– На западе, в горах. Ты же сам знаешь. Сталлан не удовлетворил этот ответ, допрос продолжался. Через некоторое время, даже со своим неполным знанием языка, Керрик понял, что Ина уходит от прямого ответа.
– Ты не говоришь всего, что знаешь, – сказал он.
– Конечно, нет. Этот мараг хочет найти другие саммад, чтобы убить их. Я не скажу ему. А ты сам хочешь этого?
– Мне все равно, – искренно ответил Керрик. Он устал и у него болела голова. Мургу могли убивать устузоу, устузоу могли убивать мургу, для него это ничего не значило. Он кашлянул раз, другой, третий, а когда вытер губы, увидел, что слюна с кровью.
– Спроси снова, – сказала Сталлан.
– Спрашивай сама, – ответил Керрик в такой оскорбительной манере, что Сталлан зашипела от гнева. – Я хочу выпить воды – мое горло пересохло от жажды.
Он выпил воды, жадно глотая ее, затем на мгновение закрыл глаза.
Потом он почувствовал, что кто-то дергает его, но нужно было слишком много усилий, чтобы открыть глаза. Через некоторое время его оставили в покое. Ему было холодно, хотя с неба ярко светило солнце.
Глава 26
Самые худшие времена медленно уходили прочь. Правда были еще периоды беспамятства, но во время их боль утихала и становилась тупой. Он видел все как в тумане, но крепкие прохладные руки, поддерживающие его за плечи, чтобы он мог пить, могли принадлежать только Инлену. Постоянный слуга и провожатый, – подумал он и, сам не зная почему, рассмеялся от этой мысли.
Этот бесконечный период закончился, когда он окончательно пришел в себя, но не смог двинуться с места. Не то, чтобы он был связан или его кто-то держал, просто страшная слабость прижала его к постели. Потом он обнаружил, что может двигать своими глазами, но их туманили непрошеные слезы. Инлену была возле него, упорно сидя на своем хвосте и молча глядя в никуда. С огромным трудом он мог произнести одно единственное слово – «вода», но не смог сопроводить его нужным движением тела. Один глаз Инлену повернулся к нему, пока она соображала, что он имеет в виду. Постепенно его мысль дошла до нее, она засуетилась, принесла сосуд с водой и приподняла Керрика, чтобы он мог напиться. Он закашлялся, затем откинулся назад, утомленный, но в сознании. У входа что-то задвигалось и в поле его зрения появилась Акотолп.
– Я слышала, он говорит? – спросила она и Инлену знаком подтвердила это.
– Хорошо, очень хорошо, – сказала ученая. Керрик мельком взглянул на ее толстое тело, плывшее перед ним, как восходящая луна.
– Ты должен был умереть, – довольно сказала она, – и ты умер бы, не окажись здесь меня. Покажи, как ты благодарен мне за это.
Керрик ухитрился сделать слабое движение челюстью, Акотолп приняла это как должное.
– Болезнь захватила все твое тело, эти язвы на твоей коже только самая малая часть ее. Фарги не хотели касаться тебя, слишком глупые, чтобы понять, что инфекция этого рода очень специфична. А меня это привлекло. Это было очень интересно, поскольку я никогда не работала с теплокровными устузоу. Твоя смерть казалась неизбежной.
Говоря это, Акотолп обмывала его тело. Это довольно больно, но не шло ни в какое сравнение с тем, что он испытывал прежде.
– Некоторые устузоу, захваченные нами, имели ту же самую болезнь, но в слабой форме. Антитела от них ввели тебе, потому что у тебя их не было. Ну вот и все. А сейчас съешь что-нибудь.
– Как много? – ухитрился прошептать Керрик.
– Как много пищи? Или как много антител? А может, ты еще бредишь? Керрик сделал рукой движение, означавшее время.
– Понимаю, как много времени ты болел? Очень много, я даже не могу сказать точно. Но это неважно. Выпей это, ведь ты потерял много веса и тебе нужен протеин. Это восхитительный мясной бульон.
Керрик был слишком слаб, чтобы протестовать, и выпил немного жидкости. Затем он уснул, утомленный. Кризис миновал, болезнь ушла, и он поправился. Его никто не навещал, кроме толстой ученой, да он и не хотел никого видеть. Воспоминания о тану, с которой он разговаривал, возвращались снова и снова. Нет, не о тану, об устузоу, дегенератах, теплокровных убийцах. Плоть от его плоти – тану. Одни люди, одни существа. Он не мог этого понять и старался найти в этом смысл. Конечно, он сам был тану и был принесен сюда еще маленьким, но это случилось так давно и так много произошло с ним с тех пор, что все воспоминания об этом исчезли. Хотя физически он не был йиланом и не мог быть им, сейчас он думал, как они, двигался, как они, и говорил, как они. Но его тело было телом тану и в его снах он двигался среди таких же, как он людей. Эти сны тревожили его, даже пугали, и он был рад, что проснувшись, почти не помнил их. Он пытался вспомнить больше слов тану, но не мог, потому что даже слова, произносимые им вслух, ускользали из его памяти, пока он выздоравливал. Если не считать постоянного молчаливого присутствия Инлену, он был совершенно один. Акотолп была единственным посетителем и это его удивляло.
– Они все еще остаются за городом, те, что отправились убивать устузоу? – спросил однажды Керрик.
– Нет. Они вернулись по крайней мере двенадцать дней назад.
– И никто не пришел сюда кроме тебя?
– Конечно, нет. – Акотолп удобно уселась на свой хвост. – Ты слишком мало знаешь об йиланах, примерно столько, сколько места между моими пальцами. – Она плотно сжала и показала ему. – Ты живешь среди нас и ничего не знаешь.
– Я никто и ничего не знаю. Ты же знаешь все и можешь просветить меня.
Керрик отдавал себе отчет в том, что говорит, и это было не простой вежливостью. Он жил в джунглях тайн, в лабиринте вопросов без ответов. Большую часть своей жизни он провел здесь, в этом загадочном городе. В жизни йилан было много моментов, о которых знали все, но никто не хотел говорить. Если лесть и подхалимаж могли заставить говорить это толстое существо, он готов был пойти и на это.
– Йиланы не болеют, болезнь бывает только у низших существ, вроде тебя. Я думаю, когда-то были болезни, которые поражали и нас, но прошло уже много времени с тех пор, как они побеждены, подобно лихорадке, убившей некоторых из первых йилан, пришедших сюда. Поэтому твоя болезнь поставила в тупик глупых фарги, они не могли понять и принять этого, а потому игнорировали тебя. Однако у меня, поскольку я работала со всеми формами жизни, есть иммунитет к подобной глупости.
Она выразила удовольствие собой, и Керрик поспешил согласиться с ней.
– Нет ничего неизвестного для тебя, высочайшая, – добавил он. – Могу ли я осмелиться задать тебе вопрос?
Акотолп знаком выразила свое разрешение.
– А есть ли болезни среди самцов? Я слышал в канале, что многие из них умирают на берегу.
– Самцы глупы и ведут глупые разговоры. Йиланам запрещено обсуждать эти вопросы.
Акотолп взглянула на Керрика одним насмешливым глазом, одновременно направив второй глаз на спину флегматичной Инлену, думавшей о чем-то своем.
– Но я не вижу вреда в разговоре с тобой. Ты не йилан, к тому же самец, поэтому с тобой можно говорить. Я буду говорить просто, ибо только тот, у кого есть знания, подобные моим, может понять меня. Я опишу тебе сложные подробности процесса воспроизведения, но прежде ты должен уяснить свое низшее происхождение. Все теплокровные самцы, включая тебя, извергают сперму и в этом ваш вклад в процесс рождения. У нашего, высшего вида, все по-другому. Во время полового сношения оплодотворенные яйца откладываются в мужскую сумку. Этот акт начинает метаболические изменения в телах самцов: они становятся вялыми, расходуют мало энергии и толстеют. Яйца высиживаются и молодежь питается в защитной сумке, выходя из нее, когда вырастает достаточно, чтобы выжить в море. Этот прекрасный процесс освобождает высших самок для более важных дел.
