Очень часто для этих целей употребляют различные курительные средства. Агриппа фон Неттешейм утверждает, что, воскуряя плющ или белену, можно этим запахом собрать демонов. Для того чтобы отпугнуть демонов, употребляется ассафетида, чеснок и всякие другие снадобья. Во всех приведенных случаях мы имеем дело с влиянием курительных веществ и силой человеческого воображения. Особенно рельефно выступает эта мысль в документах, оставленных нам фон Эк-хартшаузеном. Необходимым условием при этом было то, чтобы заклинатель в течение нескольких дней думал исключительно о том человеке, который должен быть подвергнут колдовству. При самом заклинании обыкновенно сжигается какое-то курительное вещество, о котором фон Экхартшаузен нам ни слова не говорит. Брошенное в огонь, это вещество покрывается белым налетом в виде небольшого тельца. Это тельце похоже на то лицо, которое желательно видеть в данном случае; лицо при этом имеет цвет сажи. Когда приближаешься к этой фигуре, то ощущаешь какое-то противодавление, аналогичное тому, которое испытываешь, когда идешь против сильного ветра. Если заговорить при виде этой фигуры, то впоследствии никак нельзя вспомнить, что, собственно, было сказано тогда. Когда явление исчезает, человек испытывает такое ощущение, как будто он только что пережил какое-нибудь сновидение. Голова опьянена, а живот словно стягивает. Впоследствии это видение повторяется всякий раз, когда мы находимся в потемках или смотрим на темные предметы. Упомянутое противодавление и стягивание в сфере живота указывает на медиумическое состояние, вызванное заклинанием и курением. Экхартшаузен дает состав этого курительного вещества без указания соответствующих доз: корица, стиракса, мастика, мускат, гвоздика и мирра. Это средство употребляется для магических опытов.

Очень часто различные психически аномальные состояния, рождающиеся на почве болезненной истерии, могут привести к явлениям дьявола, а иногда дело доходит даже до союза с дьяволом. О подобных состояниях повествует нам Янковский из своего собственного опыта: "Прежде всего появляется какой-то мучительный нервный столбняк, вызывающий представление червеобразного сатанинского существа. Это – маленький чертенок, залезающий к вам в живот, вкатывающийся затем в грудь и, наконец, овладевающий всем вашим телом. Я каждый раз отлично знал, что этого чертенка создали нам нервы… и в этих явлениях не было ничего нового для меня. Все это причиняет человеку мучительные страдания, т. к. впечатление, производимое обманчивым явлением, чрезвычайно велико. Если нам, людям, называющим все это фантасмагориями, трудно перенести подобные состояния, то можно себе представить, что должен был ощущать монах или средневековый отшельник, тем более что подобные явления отождествлялись в его воображении с появлениями настоящего дьявола!"

В тесной неразрывной связи с колдовством и верой в дьявола находятся различные предрассудки, связанные с вурдалаком и вампиром (упырем); каждое из этих поверий ограничивалось рамками той или иной народности. Колдовство достигло своего апогея в средневековой Германии, Франция культивировала веру в вурдалака, а у славян были свои упыри.

Подобно колдовству, вера в вурдалака содержала в себе черты грубого смешения оккультных феноменов и полового сладострастия. Вб время судебного процесса, разбиравшегося во Франции в 1598 году, крестьянские девушки Пернетта, Антуанетта Грандилон и Тевьен-на Паже сознались, что они нередко обращались в волчиц, нападали на маленьких детей и развратничали с козлами, которых принимали за дьяволов. Следует заметить, что вера в вурдалаков, в противоположность колдовству, составляет специфически мужскую склонность; это вполне естественно, т. к. мужчины-пастухи могли скорее напасть на мысль о превращении в волков, нисколько не задумываясь над различными другими магическими операциями. В выдержках из процессуальных актов города Бордо, относящихся к 1603 году, мы находим полнейшее подтверждение этой мысли: две крестьянские девушки, преследуемые любовными предложениями пастуха Греньера, вдруг подверглись нападению со стороны волка; этот волк был не кто иной, как сам Греньер. Сильно испугавшись, девушки пустились бежать. Т.к. Греньер до того времени открыто хвастался своей причастностью к вере в волка, то он был арестован и посажен в тюрьму. Там он рассказал, что благодаря I одному своему соседу он познакомился с лешим; воздав ему должные почести, он принял из его рук масло и волчью шкуру. Своим охотничьим копьем "леший" сделал на его теле пометку, и с тех пор он приобрел способность обращаться в волка. Далее он рассказал, что и его отец был оборотнем; мачеха же его разошлась с отцом исключительно потому, что он раз, получив в ее присутствии страшнейшую рвоту, выплюнул целую массу кусков собачьего и детского мяса. Он сам привел точное число детей и собак, которых он в разное время убил, которым наносил всяческие раны и т.д. В суд были приглашены родители тех детей, которые были убиты Греньером; из их допроса выяснилось, что подсудимый говорил самую неподдельную истину. Все они в один голос утверждали, что отчасти видели волка, а отчасти узнавали в нем Греньера. Суд присудил этого преступника-идиота к пожизненному заключению в монастыре. Через 7 лет его посетил судья де Ланкр. Последний увидел перед собой духовного выродка с запуганным, тревожным взглядом, впалыми глазами, длинными и широкими зубами и громадными черными ногтями, похожими на щупальцы. Во время свидания перед глазами Греньера пронеслась его прежняя жизнь; при этом он наивно заметил: "Мясо молодых девушек гораздо приятнее мяса собак; мне еще теперь хочется вкусить человеческое мясо, а самое сильное желание мое – это видеть волков".

Здесь мы встречаем те же моменты, что и в колдовстве: homagium, стигматизацию масла и, наконец, половой момент. Интересный случай сообщает Вейер. Некий Питер Воргот на процессе, возбужденном против него, заявил, что во время сильной бури, разогнавшей все его стадо, он познакомился с поклонником Сатаны, по имени Мойсет. Последний обещал, что даст ему огромные богатства и возвратит рассеянное стадо. После нескольких поцелуев и коленопреклонений перед дьяволом стадо, действительно, было возвращено, но денег он не получал. Далее некий Михаель Верданг убеждал его принять участие в ведьмином шабаше, который произойдет в лесу близ Chastel Charmon. Там он растер свое тело маслом, которое получил у Верданга; после этого он испытал такое ощущение, как будто превратился в волка. Михаель немедленно обратился в волка, тогда как ему самому пришлось предварительно снять с себя платье. Оба они, словно вихрь, понеслись по полям и лесам, нападали на детей и молодых девушек, высасывали из них кровь, поедали их и совокуплялись по дороге с волчицами. Характернее всего то, что, как ведьмины поездки, так и описанное только что нами путешествие, совершается во время сна. Лерчхеймер приводит такой случай: "Один крестьянин лежал в квартире фогта, погруженный в глубокий обморок; проснувшись, он спокойным и убежденным тоном заявил, что убил в поле лошадь". При этом Лерчхеймер добавляет: "Это – дьявольское наваждение. Во время сна дьявол до того настойчиво навязывал ему эту мысль, что крестьянин серьезно уверовал в нее". В том же духе высказывается и де Ланкре. Нет никакого сомнения, что в зоант-ропии мы имеем дело с феноменом ясновидения, т. к. только в этом случае возможны столь совпадающие между собой описания, которые приводятся всеми упомянутыми оборотнями; причем следует заметить, что все они говорят о вещах, которые в действительности не имели места. В некоторых же показаниях мы находим и момент солидарности; он выражается в том, что человек указывает на своем теле те раны, которые получил волк в момент нападения на свою жертву; сам же человек все время сидел дома, не трогался с места, так, что этих ран он сам получить не мог.

По этому поводу Данкмар говорит: "Прежде всего это превращение ни в коем случае не может считаться истинным. Достоверным является для нас следующее: во-первых, зоантроп сам глубоко уверен в своей обращаемости, во-вторых-третьи лица также смотрят на него, как на обращенное животное. Первое можно объяснить себе патологическими причинами; второе же является результатом перенесения галлюцинации, зародившейся в голове маньяка, одержимого бешенством: эта галлюцинация магически заражает и других людей. Конечно, подобное перенесение галлюцинации особенно успешно совершается в тех местах и в такие эпохи, когда народное сознание насквозь проникнуто верой в обращаемость человека. Что касается убежденности самого оборотня, то здесь, как и в ведьминых процессах, мы сталкиваемся с известными уже нам маслами. По всему видно, что мы имеем здесь дело с целым обществом людей; один посвящает другого в тайны своей веры, знакомит его с родоначальником своего вероучения и доводит дело до того, что его товарищ охотно соглашается принять участие в шабаше. Простодушный поселянин и одинокий пастух находятся в каком-то глубокоинтимном отношении с окружающей их природой; она говорит с ними тысячью разнообразных звуков, к которым культурный человек остается совершенно глух. С каждым днем пастух все ближе подходит к своему стаду; в жизни животных он раскрывает много новых, загадочных подробностей, в их инстинктах он находит много такого, что напоминает ему человека… Зоантропом никогда не будет человек, высоко стоящий в духовном отношении; таковым может быть одиноко живущий охотник или пастух, т.е. люди, имеющие дело с животными. Если он, кроме того, живет в местности, богатой волками, то вполне естественно, что именно волк явится пунктом его умопомешательства. Мысль, загнанная в этот тупик, крепнет и складывается, наконец, в законченную манию: "Я сам – волк!" Вначале у них наблюдаются различные подражания волкам; далее, под влиянием извращенной чувствительности периферических кожных нервов у них появляется ощущение усиленного роста волос. Шаг за шагом в них развиваются инстинкты антропофагов и садоритов и столь же постепенно в них зарождается ощущение, будто они действительно превратились в волков. Подобное отрешение от своей собственной личности предполагает страшнейшее одичание человеческого духа, так что дело нередко доходит до настоящего людоедства". Данкмар при этом указывает на участие альголяг-нистических мотивов; он относит эту манию в категорию садизма, "терзающего и разрывающего предмет своей страсти". Очень может быть, что подобные акты садистического сладострастия впервые толкнули того или иного человека на мысль, что он превратился в волка. Но послушаем Данкмара: "Очень часто приходится наблюдать такое явление: люди, помешанные на том, что они превратились в зверей, крайне удачно подражают голосу и привычкам этих животных. Человек, укушенный бешеной собакой, часто в припадках пароксизма лает, кусается, скачет и т.д. Подобно тому, как мозг идиота-микрокефаза знаменует собой возврат к обезьяньей природе наших отдаленных предков, точно так же бывают различные случаи атавизма, выражающиеся в форме определенного животного типа…