Да, те слова простые на века

Запомнят в Дагестане, а пока…

Поднявшись с мест, посланники народа

Внимают: с ними говорит Свобода.

Зал переполнен так, что двери настежь.

И там, ряду в четвертом от конца,

В тиши стоит отец, и слезы счастья

Стекают тихо по щекам отца.

Есть ощущенья, что придет однажды

И никогда не повторятся вновь,

Как никогда не повторятся дважды

Ни первый бой, ни первая любовь.

Бывают в нашей жизни откровенья,

Бывает в нашей жизни день такой,

Когда на час иль, может, на мгновенье

Вся жизнь твоя встает перед тобой.

Вся жизнь твоя…

Какие же картины

Тебе, отец мой, вспомнились сейчас

И почему глубокие морщины

Густою сеткой собрались у глаз?

Что в те мгновенья подсказала память

Тебе, чья жизнь была как страшный сон?

Встает былая жизнь перед глазами,

И ты воспоминаньем потрясен.

О тяжком детстве, о рубцах на коже,

О юности без хлеба и огня.

О странствиях, о брате, что не дожил

До этого торжественного дня.

О доме, где сейчас так много дела,

И обо мне, о мальчике своем,

К которому тебе бы так хотелось

Припасть сейчас обветренным лицом.

Но нет…

И прочь уходят мысли эти.

Пусть снова бой, огонь со всех сторон.

Жена поймет, и выросшие дети

Простят ему, что не приедет он

К ним год еще, и даже больше года,

Пока земля горит, пока на ней

Еще живут враги его народа —

Убийцы наших братьев и друзей.

«Там, где сильней всего бушует пламя,

Хочу я быть, и мне должны помочь», —

Решил отец.

И с этими словами

К наркому он явился в ту же ночь.

Есть место в нашем

Дагестане горном,

Которое зовется Цумада,

Туда не попадешь дорогой горной —

Путь перережет горная гряда.

Там бездорожье, там завалы снега,

Там водопады, пропасти, туда

Не въедут ни тачанка, ни телега

И конник попадет не без труда.

Там враг хитрей, в адатах больше яда,

Там прошлое мешает людям жить.

Но там — народ.

Ему, народу, надо

Открыть глаза и слезы осушить.

Там надо жизнь построить по-иному,

Кровавым распрям положить конец.

Туда-то председателем ревкома

Сегодня ночью послан мой отец.

В глухие сакли Цумады суровой,

Где нищета и голод круглый год,

Свободы свет и коммунизма слово

Отец, на радость людям, принесет.

И вновь копыта стукнули о камень,

И снова, дрогнув, конь узду рванул…

Столица гор осталась за плечами,

Остался в стороне родной аул.

Летит отец по тропам и по скатам,

Измученный туманом и дождем,

И под его папахою косматой

Лежит мандат, что подписал нарком.

Я был безрогим маленьким ягненком,

Что мог я знать и что я мог понять?

Я так был мал!

Велик ли мир ребенка?

Крыльцо и крыша, детская кровать.

Когда нам год, у нас свои печали.

А мне был год, и, значит, был я прав,

Что засыпал, когда меня качали,

И есть просил, едва глаза продрав.

Но мальчик рос.

И вскоре каждый день я

Под вечер на коленях у отца

Сидел, готовый слушать без конца

Рассказ о годе моего рожденья.

И после, завернувшись в одеяло,

Глаз не смыкал я ночи напролет,

И предо мною в мыслях оживало

Все то, что было в тот далекий год.

И понял я, что не смогу иначе,

Что я обязан буду рассказать

Ту боль, которою отец и мать

Мне рассказали…

Я поэму начал.

И вот, в который раз перелистав

Те годы, что давно уже воспеты,

Я снова понял:

ты, отец, был прав, —

И я благодарю тебя за это!

Как счастлив я, что в вихре бурных дней

Ты шел путем прямым, хоть и тернистым,

Что был ты настоящим коммунистом

В час испытанья твердости твоей.

И эту чистоту и твердость эту

Людей великих и простых борцов,

От наших старших братьев и отцов

Приняв, мы пронесли, как эстафету.

Мы строили цеха.

По бездорожью

Мы шли, меняя лик родной земли.

Бывало так, что мы годами тоже

В свой отчий дом приехать не могли.