Ни весна,

Ни дорогие лица

Матери не снились в этот раз,

Потому что ничего не снится

Тем, кто вовсе не смыкает глаз.

Тихо, чтоб никто ее не слышал,

Мама до рассвета поднялась,

При коптилке в доме убралась,

Каменным катком сровняла крышу,

И ушла, и принесла в хурджине

Фунта два одолженной муки,

И в забывшем о тепле камине

Вдруг затрепетали угольки.

Все помыто, перемыто снова…

Медленно движение минут.

Что за праздник нынче и какого

В этот дом сегодня гостя ждут?

Мама вышла из дому со мною.

Ветер ей косынку отвернул,

А вокруг — да что ж это такое? —

Высыпал на крыши весь аул.

Всем забраться хочется повыше,

Чтоб дорогу лучше увидать…

С нашей возвышающейся крыши

Даль как на ладони видит мать.

Там уже поблекшие долины,

Там деревья голы, как рога,

Там высоких гор верблюжьи спины

И потоков горных берега.

Там, как волки, вгрызшиеся в стадо,

Злятся волны бешеной реки,

Там со львиной гривой водопады,

С птичьими глазами родники.

Там дорога между скал отвесных

Словно вытекает из камней.

Там из-за бугра выходит песня,

На версту опередив людей.

«Бегали враги от нас,

Бегали враги не раз,

Прятались в расщелины и пади.

Как блестят у нас клинки,

Увидали беляки,

Если бы глаза их были сзади!

Турки белякам сродни.

Посвист наших пуль они

Услыхали б в жаркий час атаки,

Если б полчаса назад

От снарядов и гранат

Не оглохли б храбрые вояки!

Англичане шли на нас,

Да в земле лежат сейчас,

Так что и костей не сыщешь даже.

Ну а кто сумел уйти,

Как отдышится с пути,

Обо всем пусть королю расскажет!

Мы в поход на банды шли.

Грохот взрывов, дрожь земли

Атаманы долго б не забыли.

Клич «ура», огонь и дым

В головы запал бы им,

Если бы голов мы не срубили!»

Башлыки на всадниках сверкают,

Разноцветные, коням под масть.

Вот папаха к небесам взлетает.

Чтоб уже простреленной упасть.

И пальбу приветственную гулом

Повторяют скалы над аулом.

Над аульскими домами плавно

Дым встает из очагов и плит…

Лишь в одном дому закрыты ставни,

Там очаг сегодня не дымит.

Непричесана и неумыта,

В доме том сидит жена врага.

Слоем жира старого покрыты

Каменные плиты очага.

Почему же камни в старой саже?

Почему остыли?

Ведь они

Шашлыком и пловом пахли даже

В самые непраздничные дни.

Что же не выходишь ты, соседка,

Голову покрыв свою чохто,

Ты давно ли стала домоседкой?

Что тебя не радует ничто?

Что ты не разводишь тары-бары,

Не покажешь всем обнов своих?

Что же ты, Бека, жена Жахбара,

Не встречаешь всадников лихих?

Посмотри, они уже в ауле,

Вот они слезают с лошадей,

Вот уже и жены к ним прильнули,

Воины целуют матерей.

Вот они детей целуют, видишь?

Выходи, Жахбарова жена.

Нет, ты не выходишь и не выйдешь,

Ты в своем дому сидишь одна.

В очаге, где шаришь ты руками,

Ни огня, ни дыма — ничего.

Там покрытый слоем жира камень,

Точно камень сердца твоего.

Мать моя стояла и стояла

Возле дома.

Среди серых глыб.

Солнце, покидая наши скалы,

Медленно катилось за Гуниб.

Но отец не отворил ворота

И к черкеске не прижал меня…

Во дворе пустынно, никого там

Нету — ни джигита, ни коня.

Где ж отец наш?

За ворота глядя,

Утирает мама капли слез.

Почему не возвратился дядя?

Почему подарков не привез?

Как же это вышло?

Неужели

Нас обманывали целый год

Песни, спетые у колыбели,

Сны, что снились ночи напролет?

Чей-то конь проходит, спотыкаясь,

Стремена стучат ему в бока,

Вот кого-то в бурке, пригибаясь,

Пронесли джигиты на руках.

Как страшны овалы синих впадин!

Что с твоею буйной головой?

Значит, брат отца, любимый дядя,

Вот как возвратился ты домой!