"Немного поменьше поэзии и немного побольше научной точности…" — таков аргумент со стороны Тейлора.

"Те расы, которые живут сейчас в Европе, жили в ней постоянно с начала неолитического периода…". Таким образом, утверждается своего рода "расовая многополярность" антропологических типов древней Европы, проявляется своеобразный европоцентризм автора.

И, что особенно для нас важно: "На основании археологических данных мы пришли к заключению, что именно цивилизация славяно-кельтской расы, какой она явлена в продолговатых курганах Великобритании и в свайных постройках Центральной Европы, наиболее приближается к той цивилизации первичных арийцев, какую мы знаем из лингвистической палеонтологии".

Занятно, как Тейлор определяет расовую доминанту в истории религии. Исаак Тейлор пишет: "В настоящее время, когда христианство распространено в Европе, оно разделилось на два лагеря: католицизм и протестантизм, Церковь власти и Церковь разума, линия раздела которых совпадает довольно близко с границей разделяющей две великие расы. Длинноголовая раса — протестанты, короткоголовая — католики. В первой из них индивидуализм, упорство, самоуверенность, и независимость очень развиты; вторая подчинена авторитету и по инстинкту консервативна".

То есть религиозные войны — по Тейлору — есть разборки долихоцефалов и брахицефалов.

"Славянофильский" труд Ильзе Швидецки может служить примером задушенных в Рейхе тенденций, научно примиряющих германский и славянский антропологический тип. Описывая биологическую генеалогию славянских племен, Швидецки особое место уделяет именно русским.

Книга снабжена обширным и информативным предисловием российского антрополога Владимира Авдеева, в котором можно прочесть о происхождении термина "недочеловек". Оказывается, термин был введен в оборот вовсе не нацистами, но американским ученым Лотропом Стоддардом в 1923 году.

Главный вывод Тейлора и Швидецки таков: никаких громадных и принципиальных генетических отличий между славянами и кельтами не существует. Как не существует таковых различий между германцами и русскими. По этому поводу Владимир Авдеев восклицает: "Европа должна успокоиться…" Но должны ли успокаиваться мы? Когда родные братья, основные ветви белой расы, убивали друг друга с такой неистовостью и методичностью. Именно это делает абсурдом всю историю ХХ века. "Папа, что это было?"

"Назовите, — в каком-то раже камлания восклицал на днях с телеэкрана гуру "конца композиторского света", — назовите мне современного талантливого автора? Нет, не назовёте!" Называю: профессор консерватории Санкт-Петербурга, народный артист России, лауреат государственных премий Сергей Михайлович СЛОНИМСКИЙ, 1932 г.р., гражданин России. Слушатели среднего поколения не могут не помнить, как ломились в 70-х в Большой театр на его балет "Икар" и в театр им. Станиславского и Немировича-Данченко на гениальную национальную русскую оперу "Виринея", как в 80-е плакали (ещё в Ленинграде) на премьере музыкальной драмы "Мария Стюарт", как (уже в начале 90-х) сидели на ступеньках концертного зала и до хрипоты кричали "браво" во время триумфального исполнения десятилетиями не звучавшей оперы "Мастер и Маргарита". Уже и молодые люди (если, конечно, не перевелись среди них слышащие) могли поразиться мастерству и энергетике Слонимского во время всероссийской телетрансляции могучих "Видений Иоанна Грозного", сотворённых в новом тысячелетии. Нет, не хуже предшественников своих — Мусоргского и Римского-Корсакова, Стравинского и Прокофьева, Шостаковича и Свиридова — сочиняет Слонимский, и не меньше любят его слушать, не хуже рукоплещут. Лично я в свои юные годы был так заочно восхищён Слонимским, что явился к нему в класс за 700 км как снег на голову, и с тех пор стал он одним из главных моих учителей — и в творчестве, и в жизни.

В этот раз мы беседовали с Сергеем Михайловичем в его квартире на Мойке, где единственным богатством являются горы нот и книг, в старом доме, символически расположенном вблизи Русского Музея, между тёмным Казанским собором и сияющим, радужным храмом Спаса на крови…

"ЗАВТРА". Идёт война между культурой и сатанизмом, духом и тленом, явью и навью. Вы в этой битве — на передовой. Кто ваши союзники?

Сергей СЛОНИМСКИЙ. Мои союзники — это музыкальные исполнители, прежде всего артисты оркестров, и непредвзятая аудитория. Враги мои — это большинство средств массовой информации, включая центральные каналы телевидения, газеты, журналы и большинство музыкальных критиков. Меня такая ситуация устраивает. Михаил Михайлович Зощенко (большой друг моего отца, часто бывал в этой комнате, где мы сегодня сидим) говорил, что писатель с перепуганной душой — это уже потеря квалификации. Поэтому тот художник, писатель, композитор, который зависит от прессы, шоуменов и устроителей музыкальной жизни, постепенно начинает уже больше уважать какого-нибудь досужего журналиста, который, даже не придя на концерт, может обругать в рецензии, чем талантливого коллегу.

Я бы не сказал, что сейчас мне труднее с аудиторией, — скорее легче. Но исполняется моя музыка только в Петербурге. В этом проблема. Михаил Иванович Глинка, кумир мой, до которого всем нам, как до неба, говорил: "Я не развожу сам свою музыку". Я следую этому завету. Сам не езжу к тем, от кого зависит пропаганда, не общаюсь с ними, не организую концерты и постановки в других городах. А сейчас по состоянию здоровья мне это даже и тяжело. В былое время Россия лучше знала и мою, и вообще современную музыку. Конечно, тогда были свои трудности, я не хочу совершенно обелять времена моей молодости, потому что существовала жестокая цензура. Но был и превосходный музыкальный контакт между Москвой и Ленинградом, между другими городами страны, между республиками СССР. Сейчас же даже в Москве нет петербургских нот и книг о музыке. Концерты "иногородних" — большая редкость. Правда, на 2010 год Московская филармония запланировала мой авторский вечер в Малом зале консерватории и (по инициативе польского консульства) в музее им. Глинки. Поляки поддерживают мою работу, потому что ещё в 60-е годы я тесно сотрудничал с польскими музыкантами, ездил на фестиваль "Варшавская осень", и, когда ещё считалось, что это одиозный фестиваль, первым поддерживал его в нашей прессе. Кроме того, мой дядя — польский поэт Антоний Слонимский. Я не боялся с ним общаться, писать музыку на его стихи, хотя он был большой противник тогдашнего польского режима.

Сегодня цензуры вроде бы нет, но постоянно встречаешься с передёргиванием авторской концепции. Либретто оперы "Видения Иоанна Грозного" Яков Гордин полностью написал по "Истории государства Российского" Карамзина. Нашлось немало людей в прессе, которые всерьёз думали, что там очернён русский народ. Между тем русский народ в лице хора и главных героев — новгородских простых людей — выступает в идеальном свете. А противоречия в характере правителя носят трагический характер: это и убийца, и жертва, и тиран, и мученик. Как это и у Карамзина, Соловьёва, Ключевского, Костомарова. Отрицать, что Грозный убил своего сына, наивно. Можно, конечно, запретить и картину Репина, но от этого искусству лучше не будет, а история не исправится. Как справедливо говорил Карамзин, народ оставляет в памяти лучшее: расширение государства, взятие Казани, покорение Сибири и так далее. А история злопамятней народа…