– Ну-ну, Обезьянус. Не артачься, маленький Обезьянус. Смирись и прими неизбежное, маленькая Обезьянка!.. Сюда, Макака! Иди, Макака! Сюда, Макака! Иди, Макака! Иди, получай свои орехи – Макаша-Макаша-Макаша!

И пока его приятели отвратительно хохотали, Виктор Мансон снова шагнул вперед, его загорелые короткие пальцы с бородавками на тыльной стороне сомкнулись на левой руке мальчика; внезапно мальчик вздохнул в слепом кромешном ужасе и горькой муке, он знал, что должен умереть, никогда больше не дышать с позором в тишине и покое, или утратить всякую надежду на легкость в душе; в его невидящих глазах что-то расплылось, потемнело – он нырвался из коротких пальцев с бородавками и ударил.

Нанесенный вслепую удар пришелся по толстой, загорелой шее, и она с бульканьем подалась назад. Жгучая ненависть на миг застлала мальчику глаза и вернула им зрение; он облизнул губы, ощутил горечь и, всхлипывая горлом, двинулся к ненавистному лицу. Сзади его крепко схватили за руки. Держа мальчика, Сид Пертл заговорил, его противный голос звучал с угрозой и уже неподдельной злобой:

– Постойте-постойте! Погодите, ребята!..Мы просто шутили с ним, так ведь, а он в драку полез!..Верно?

– Верно, Сид! Так и было!

– Мы-то думали, он мужчина, а это, оказывается, маленький злючка. Просто подшучивали над ним, а он разозлился. Не можешь принимать шутки по-мужски, да? – негромко, зловеще произнес Сид в ухо своему пленнику и при этом слегка встряхнул его. – Ты просто маленький плакса, скажешь, нет? Трус, бьющий исподтишка.

– Пусти, – выдохнул мальчик. – Я покажу тебе, кто плакса! Покажу, кто бьет исподтишка!

– Вот как, малыш? – спросил Виктор Мансон, тяжело дыша.

– Да, вот так, малыш! – злобно ответил мальчик.

– А кто говорит, что это так, малыш?

– Я говорю, малыш.

– Лучше не напрашивайся, а то получишь!

– Сам получишь!

– Вот как?

– Да, вот так\

Наступила пауза. Мальчик, тяжело дыша, кривил губы; во рту у него ощущался едкий, отвратительный вкус, сердце противно сжималось от животного страха, голова чуть кружилась, под ложечкой образовалась какая-то пустота, колени слегка подгибались, исчезло все недавнее золото дня, пение, зелень; в солнечном свете осталась только противная белизна, все виделось с какой-то неприятной резкостью; лица противников внезапно заострились, в резких взглядах засквозила острая ненависть, у обоих пробудилась древняя жажда убийства.

– Ты лучше не задавайся, – неторопливо произнес Виктор Мансон, тяжело дыша, – а то кто-нибудь тебя отделает!

– И ты знаешь, кто?

– Может, знаю, а может, и нет, не скажу. Это не твое дело.

– И не твое тоже!

– Может, – сказал Виктор Мансон, жарко задышав и сделав крохотный шажок вперед, – может, я сочту, что мое!

– Что оно твое, счесть можешь не только ты!

– Знаешь кого-нибудь, кто этого хочет?

– Может, да, а может, нет.

– Уж не ты ли?

– Может, да, а может, и нет. Вот тебе и весь сказ.

– Ребята, ребята, – заговорил Сидни Пертл спокойно, насмешливо. – Вы злитесь друг на друга. Разговариваете в резких тонах. Так, смотришь, у вас и до драки дойдет – где-нибудь к Рождеству, – негромко съязвил он.

– Если он хочет выяснить отношения, – злобно сказал Виктор Мансон, – то знает, что надо делать.

– И ты тоже знаешь!

– Ребята, ребята, – мягко съязвил Сидни Пертл.

– Деритесь, деритесь! – сказал Гарри Нэст и украдкой хихикнул. – Ну, когда начнется настоящая драка?

– Черт возьми! – грубо вмешался Карл Хутон. – Они не хотят драться. Оба до того трусят, что вот-вот намочат штаны. Хочешь драться, Мансон? – вкрадчиво, жестоко спросил он, угрожающе подходя к нему сзади.

– Если он хочет выяснить отношения… – начал снова Мансон.

– Ну так выясняйте! – выкрикнул Карл Хутон с грубым смехом и сильно толкнул Мансона к его схваченному за руки противнику. Сид Пертл толкнул своего пленника навстречу Мансону; через секунду они, пригнувшись, кружили друг перед другом. Сид Пертл спокойно произнес:

– Если они хотят подраться, не мешайте! Отойдите назад, дайте им место.

– Стойте!

Это слово прозвучало почти монотонно, но с такой спокойной, непоколебимой властностью, что все ребята остановились и с изумлением посмотрели в ту сторону, откуда оно раздалось.

Небраска Крейн, держа на плече биту, приближался к ним с другой стороны улицы. Шел он ровно, не ускоряя шаг, лицо его ничего не выражало, черные индейские глаза неотрывно смотрели на всех.

– Стойте! – повторил он, подойдя вплотную.

– В чем дело? – спросил Сидни Пертл, изображая удивление.

– Оставьте Обезьяна в покое, – ответил Небраска Крейн.

– А что мы сделали? – спросил Сидни Пертл с видом полнейшей невинности.

– Я видел, – упрямо, монотонно ответил Небраска, – вы все четверо прицепились к нему; отстаньте от него.

– Отстать? – запротестовал Сид Пертл.

– Ты слышал, что я сказал!

Карл Хутон, более жестокий, смелый, менее осторожный, чем Сид Пертл, грубо вмешался:

– Тебе-то что? Какое твое дело, что тут у нас?

– Я считаю это своим делом, – спокойно ответил Небраска. Обезьян, – продолжал он, – иди ко мне.

Карл Хутон встал перед Уэббером и спросил:

– Какое у тебя право указывать нам, что делать?

– Уйди с дороги, – сказал Небраска.

– Кто заставит меня? – спросил Карл Хутон, вызывающе надвигаясь на него.

– Карл, Карл, оставь, – негромко, предостерегающе сказал Сид Пертл. – Не обращай внимания. Раз уж он так взбеленился, не связывайся с ним.

Послышались негромкие, предостерегающие голоса и других.

– Можете драпать, – ответил Хутон, – но я перед ним не попячусь. Отец его полицейский, вот он и прет на меня. Ну так я тоже могу попереть на него.

– Ты слышал меня! – сказал Небраска. – Уйди с дороги!

– Пошел к черту! – ответил Карл Хутон. – Мне ты не указ!

Небраска Крейн взмахнул со всего плеча бейсбольной битой и сбил с ног рыжего парня. Сокрушительный удар был нанесен с такими хладнокровием и твердостью, что ребята побледнели от ужаса; такой беспощадной, смертоносной решимости они не предвидели. Всем было ясно, что удар этот, придись он по голове, мог бы убить Карла Хутона; было точно так же до жути очевидно, что Небраска Крейн и ухом бы не повел, если бы убил Карла. Черные глаза его сверкали, будто агаты, в нем пробудился чероки, тот был готов убивать. При ударе раздался ужасающий стук древесины ясеня о живую человеческую плоть, пришелся он по руке Карла Хутона, рука онемела от плеча до кисти, и трое мальчишек, изумленных, пораженных, жутко испуганных, поднимали четвертого, не зная, уцелела у него хотя бы одна кость, останется ли он навсегда калекой или сможет ходить снова.

– Карл… Карл… сильно он тебя? Как рука? – спросил Сидни Пертл.

– Наверное, сломана, – простонал этот смельчак, держась за ушибленное место другой рукой.

– Ты… ты… ты пустил в ход биту, – прошептал Сидни Пертл. – Ты… не имел права.

– Кажется, у него сломана рука, – с трепетом произнес Гарри Нэст.

– Я и хотел ее сломать, – спокойно ответил Небраска Крейн. – Его счастье, что не проломил ему башку.

Ребята глядели на него в изумлении и трепете, словно завороженные.

– Тебя… тебя можно арестовать за это! – выпалил Сид Пертл. – Ты чуть не убил его!

– Убил бы, и черт с ним! – твердо ответил Небраска. – Он того заслуживает! У меня было такое желание!

Ребята уставились на него расширенными от ужаса глазами. Он ответил им индейским взглядом и шагнул вперед, держа биту наготове возле плеча.

– Я вот что скажу вам – и можете передать остальным, когда вернетесь в свою часть города. Передайте, что я готов вышибить мозги первому же ублюдку, который явится суда искать приключений. И если кто-то из ваших заденет еще хоть раз Обезьяна, я приду туда и переломаю вам кости, – заверил Небраска. – Приду, излупцую до смерти… А теперь проваливайте! Мы больше не хотим терпеть вас на своей улице! Живо!