Она была молода, а то, что она пыталась создать прямо противоположное впечатление, лишь подчеркивало, насколько она молода. Восемнадцать, самое большее — девятнадцать. В младенчестве волосы у нее, вероятно, были золотистыми, а сейчас уже переходили в каштановые, но золотистые тона по-прежнему не желали уступать. Глаза были синие.

Если сама она и не слишком ушиблась, то одежда ее пострадала. Девушка небрежно смахивала приставшие листья и веточки, как будто ей не очень хотелось расставаться с ними, пока она не удостоверится, что хозяин заметил, в каком она ужасном состоянии.

— Что произошло? — спросил он, как только Сэм вышел.

— Ничего особенного. Думаю, всякий раз, увидев, как девушка выскакивает из машины, даже не дождавшись, пока та остановится, вы можете сделать выводы сами.

— Но ведь такси из города, разве нет? — Ему пришло в голову, что для такого дела они заехали довольно далеко.

— И мыслили в нем тоже по-городскому. — Она, казалось, не желает больше об этом говорить.

— Пожалуй, нам лучше пригласить врача, чтобы он взглянул на вашу ногу.

Особой радости по поводу этого предложения она не выказала:

— Возможно, если я не буду наступать на ногу, все пройдет само.

— Насколько я вижу, нога даже не распухла, — заметил он.

Она завела ушибленную ногу за другую, так, чтобы ее было не слишком хорошо видно.

Вернулся Сэм.

— Сэм, до какого доктора от нас ближе всего?

— Я полагаю, до дока Джонсона. Но он нас не знает. Могу попробовать, если хотите.

— Уже довольно поздно, — напомнила она. — Возможно, ему не захочется ехать.

Сэм вернулся и доложил:

— Он будет здесь через полчаса.

— О-о, — только и произнесла девушка каким-то безжизненным голосом.

Немного погодя, пока они ждали, она сказала:

— Я всегда гадала, какой вы.

— А, выходит, вы знаете, кто я?

— Ну да. Кто этого не знает? Я прочитала ваши книги от корки до корки. — Она сердечно вздохнула. — Представить только — я сижу в одной комнате с вами!

Холмс отвернулся:

— Оставьте это.

— По крайней мере, вы такой, каким вам и следует быть, — продолжала она, нисколько не смутившись. — Я хочу сказать, что многие из писателей, которые пишут крутые вещи, в жизни костлявые, анемичные коротышки, зябко кутающиеся в пледы. Вы же производите впечатление полнокровного человека, в которого девушка может вцепиться зубами.

— Вашими бы сладкими речами да смазывать вафли, — поморщился он.

Ее взгляд блуждал по бревенчатому потолку, в глазах, как в морских волнах, дрожали огоньки.

— Вы живете в этом большом доме совершенно один?

— Я приезжаю сюда работать.

Если в этой его фразе и таился тонкий намек, девушка его совершенно не заметила.

— Какой камин — готова спорить, в нем даже можно встать во весь рост.

— В былые дни в нем коптили окорока и индеек — в стенках дымохода до сих пор виднеются крючья. Он, пожалуй, даже чересчур велик, слишком долго разгорается и разогревается. Я пытался сделать его поменьше, переложить и оставить снаружи дымоход, как сейчас, а изнутри сузить его и по бокам обить цинком.

— О да, я вижу вон ту трещину, где, похоже, проходит граница переделок. Я сначала подумала, что это дефект кладки.

Когда доктор постучал в дверь, Сэм ковырялся в камине увесистой кочергой. Он прислонил ее к облицовке и пошел отворять. Холмс последовал за ним в холл — встретить доктора. Ему показалось, что у него за спиной раздался сдавленный стон, но появление доктора заглушило его.

Когда минуту спустя они вошли в комнату, лицо у девушки было искажено от боли и вся кровь, казалось, отхлынула от него. Железная кочерга лежала на полу — видимо, упала.

— Давайте-ка посмотрим, — бодро сказал доктор. Он осторожно ощупал ногу, лицо гостьи искривилось, и она вскрикнула. Доктор прищелкнул языком. — Да, у вас, милая, сильный ушиб! Никакого растяжения нет, больше похоже на то, что от удара чем-то тяжелым пострадал хрящ. Оберните место ушиба ватой. Придется вам пощадить эту ножку денек-другой и дать ей возможность прийти в норму.

Хотя слезы, вызванные болью, медленно стекали из уголков ее глаз, она одарила Холмса взглядом, исполненным, казалось, триумфа.

Позже, когда доктор уже ушел, Холмс заговорил:

— Не знаю даже, что и делать. До станции отсюда сорок минут езды, а я не уверен, есть ли сегодня вечером какие-нибудь поезда. Я мог бы сам отвезти вас на машине в город, но доберемся мы туда только к утру.

— А нельзя мне остаться? — задумчиво спросила девушка. — Докучать вам я не стану.

— Дело не в этом. Я холост и один в доме. Даже Сэм спит в мансарде, над гаражом.

— О Господи. — Она отмахнулась от этого, как от пушинки. — Роль дуэньи вполне сыграет ваша собака.

— Ну… э-э… а разве ваша семья не будет тревожиться из-за того, что вы не ночуете дома?

В ответ раздался сдержанный смешок:

— О, уже три дня, как они в Нью-Мексико. К тому времени, когда они узнают, что я не ночевала дома, я давно буду под родной крышей.

Холмс с Сэмом переглянулись.

— Приготовь для леди ту комнату на первом этаже, в которой есть кровать, Сэм, — решил он наконец.

— Меня зовут Фредди Кэмерон, — представилась сидевшая в кресле девушка, сейчас очень похожая на ребенка. — Знаете, краткая форма от Фредерики.

Они молчали, дожидаясь, когда Сэм приготовит комнату. Холмс сидел, уставившись в пол, а она глядела на него во все глаза с неподдельным, по-детски наивным обожанием.

— Зачем вам нужны все эти винтовки и дробовики, что вон там в углу?

— Когда не работаю, я много охочусь.

— Они заряжены?

— Разумеется, заряжены. — Он помолчал, потом добавил: — От них ужасная отдача, когда стреляешь.

— Спокойной ночи, мистер Холмс, и вам, леди, — крикнул Сэм, выходя из дома. Парадная дверь за ним захлопнулась.

Тишина стала чуть ли не пушистой, как будто ее можно было погладить.

— Почему бы нам не поговорить? — предложила девушка примерно через четверть часа.

Его настороженно-подозрительные глаза мгновенно переместились на нее, затем, словно в поисках ответа, снова уставились в пол.

Она сгорбила плечи, оглянулась.

— В этом доме что-то… действует на тебя. Такое ощущение, словно что-то должно случиться.

— Совершенно верно, — кратко согласился он, встал и без единого слова оставил ее одну.

На верхний этаж он поднимался чуть ли не с мучительной неторопливостью, голова опущена, как будто он сосредоточенно к чему-то прислушивался.

В камине треснуло остывающее полено, плечи у него распрямились, затем снова расслабились. И тут же снова накатила противная гнетущая тишина и поглотила этот мгновенный звук. Дверь его комнаты где-то наверху закрылась.

Сэм вошел и обнаружил, что они сидят вместе за накрытым столом.

— Вот оно как! — в шутливом возмущении вскричал он, не в силах, однако, скрыть обиды.

— Сегодня утром все для него приготовил «бой» номер два. Только мне не повезло — есть он не желает, — доложила девушка.

— Он обдумывает сюжет, — предположил Сэм.

Холмс бросил на него растерянный взгляд, будто это замечание оказалось до смущения проницательным. Он молча наполнил блюдце из своей чашки, поставил его на пол. Овчарка подошла и с шумом вылакала молоко.

— Ну, сюжет уже готов? — поинтересовалась вскоре девушка.

— Не совсем, — ответил Холмс. Он смотрел на собаку. — Это придет позже. — Взял свою чашку, осушил ее, протянул к ней, чтобы она налила еще. Потом встал, кратко бросил: — До вечера, — и ушел в гостиную.

— Что он имеет в виду под этим «до вечера»? — небрежно спросила она Сэма. — Мне что, до вечера надо будет превратиться в невидимку?

— Сейчас он будет творить.

Сэм последовал за Холмсом — похоже, что его присутствие требовалось для того, чтобы привести все в порядок. Девушка наблюдала за ним из двери. Сэм передвинул «кресло для вдохновения», склонился над ним, ставя его с исключительной точностью.