– Изумительно! – сказала я, расправившись с коричневой булочкой. – Но из чего они сделаны? Они такие… непривычные.

– Это пшеничные булки, – объяснила Игрейна. Потом, заметив мое недоумение, добавила: – Ты, наверное, привыкла к хлебу из овса и ячменя?

Когда я кивнула, она наклонилась к столу и, осторожно взяв теплую булку, очень бережно разделила ее пополам. Корка, захрустев, разломилась, и хлеб внутри, казалось, увеличивался в объеме, потому что пласты его медленно раздвигались. Они были похожи на облака в золотой оболочке, и я завороженно смотрела, как Игрейна перевернула обе половинки коркой вниз и положила на мою тарелку.

– Такие булочки можно сделать только из пшеницы, – пояснила она. – А теперь полей их медом и попробуй, не станут ли они еще вкуснее.

Я пропитала темным янтарным медом половинки булочки и облизала липкие пальцы.

Когда все выпили чай, поднос унесли, хотя Игрейна попросила оставить чайник. Наших сопровождающих отпустили, и началось настоящее знакомство.

– Говорят, что сегодня утром ты была на мессе, – сказала королева-мать, скорее утверждая, чем спрашивая. Она взяла свою чашку и обхватила ее пальцами.

– Да, госпожа, – ответила я неловко, подивившись про себя, откуда ей стало известно об этом.

– Сплетники при дворе верховного короля замечают почти все, и новость долетела до Сарума раньше тебя. Ты христианка от рождения? Я почему-то считала, что народ Регеда вернулся к старым богам.

Ее тон был вежливо-равнодушным, и, хотя в нем сквозила властность, я не могла определить, какие чувства двигали ею.

– Меня воспитывали в старой вере, – рискнула я, – но моя приемная сестра от рождения христианка и моя наставница тоже. Поэтому учение Белого Христа не так уж незнакомо мне.

– Это хорошо, – кивнула Игрейна. – Ты и не представляешь, какие дикие представления у некоторых людей о римской церкви. Я надеялась, что ты взойдешь на трон, не испытывая предубеждения против этой религии. Я никогда не стала бы навязывать свою веру другому, но надеюсь, что, если будет нужно, ты сможешь обратиться к церкви за помощью. Для меня это огромное утешение. Особенно сейчас, когда при дворе у меня больше нет обязанностей. Тебе сказали, что я живу в монастыре?

– Я слышала об этом, – медленно сказала я. Царственный взгляд упал на цветы, и женщина слегка улыбнулась, хотя я не знала, моему ли подарку или какой-то потаенной мысли.

– Он находится в излучине незаметной речки. Моя келья расположена в тени ив, гостеприимно принимающих певчих птиц. Я не слышала трубы, не видела штандарта и не показывалась на людях больше четырех лет.

– Ах, госпожа, – сказала я, – если ты пожелаешь вернуться, я уверена, что для тебя всегда найдется место при дворе короля Артура, и он хочет, чтобы ты знала об этом.

– Да, и такое же место есть у Моргаузы с Оркнеев. – Быстрота ответа Игрейны удивила меня. – Или, возможно, при дворе Уриена, если Моргана перестанет служить вере и вернется к своим обязанностям жены и королевы. Дело не в этом, моя дорогая. После того как прожита жизнь, полная трагических событий и величия, когда прибой бесконечно бьется в скалы Тинтагеля, а ветер собирает самые разные бури вокруг короля Утера, хорошо укрыться в маленьком гнездышке и жить незаметно. – Сейчас королева-мать говорила свободно, расслабленно, как будто радуясь возможности с кем-то поболтать. – Я потеряла интерес к придворной жизни задолго до смерти мужа и испытала облегчение, когда Артур не пригласил меня остаться при дворе после его коронации. Мы с сыном сейчас почти чужие друг другу, ты же знаешь, – добавила она, помолчав и легко вздохнув.

Я попыталась что-то сказать, но она опередила меня.

– Нет, нет, я предпочитаю шумной придворной жизни свою маленькую келью в излучине реки. Трудность была не в том, что делать с овдовевшей королевой, а как найти новую. Большинство людей ведь не понимают, что от нее требуется.

Я уверена: каждая женщина думает, что может быть королевой, если представится случай, но в действительности очень немногие обладают нужными для этого качествами. Я все пытаюсь сказать, – добавила она, переходя непосредственно к сути дела, – что я уверена: ты отлично справишься со своим делом… возможно, гораздо лучше меня.

– Почему ты так думаешь? – воскликнула я, пораженная ее внезапной поддержкой.

Она снова посмотрела на меня, на этот раз неожиданно весело.

– Начнем с того, что в тебе нет ни притворства, ни фальши. Ты такая, какая ты есть. И людям это нравится. Рано или поздно они всегда разглядят притворство. Но, что более важно, – я наблюдала за тобой сегодня утром, моя дорогая, – ты ехала, волнуясь, и это понятно – ты в первый раз почувствовала, что тебе предстоит стать королевой. Сначала ты испытаешь гордость и восторг, а королевская величавость поможет тебе позже, даже тогда, когда ты устанешь от нее. Во всяком случае, твои силы она будет поддерживать, – Игрейна снова перевела взгляд на жаровню. – Наслаждаться ею дано не каждому. Она помогает, если ты воспитана для этого, можно сказать, вскормлена для этого. Но если женщине нужно учиться вести себя по-королевски из-за того, что ее привела на трон страсть, ничего не выйдет. Я боялась, что Артур выберет какую-нибудь смазливую, но пустоголовую маленькую простолюдинку, пожелавшую стать королевой, понятия не имея о том, что для этого надо. Или что ты окажешься безумно влюбленной девицей, полной романтических идей, которые со временем только разобьют твое сердце и станут доставлять бесконечные неприятности сразу после медового месяца.

Сейчас Игрейна и поучала, и вспоминала прошлое, как будто делясь со мной мудростью, накопленной за годы нелегкой жизни.

Она помолчала и протянула руку к чайнику, чтобы убедиться в том, что чай еще теплый. Я взяла чайник, она кивнула, протянула свою чашку и, когда наши чашки были наполнены, снова откинулась на спинку стула.

– И вот позавчера вечером Артур приехал, в полном восторге от своей будущей жены, и я подумала, не влюблен ли он сам. Он рассказывал о твоем умении ездить верхом и о чем-то, называемом стременами, и о том, что ты интересуешься всем и каждым. Он не мог остановиться, говоря о твоих замечательных качествах, которые так радовали его, и я подумала: хорошо, что наконец-то он по-настоящему доволен. А это важно.

Снова наступила тишина. Спустя некоторое время Игрейна продолжила, глядя прямо на меня:

– Артур говорит, что люди уже обожают тебя, а это прекрасное начало. Но я не могла понять, как же ты относишься к ним. Поэтому утром я подошла к окну, чтобы увидеть, какая ты.

Королева-мать подняла чашку, и я уловила веселую искорку в ее глазах, когда она взглянула на меня поверх нее.

– Я была почти уверена, что увижу невзрачную, неуклюжую, крикливо одетую девушку, которая будет отбиваться от шумной толпы, перепугавшись чуть ли не до потери сознания. А вместо этого передо мной предстала юная красавица, отвечающая людям той же признательностью, какую они дарили ей. Люди чувствуют, когда ты искренне их любишь, и тогда так же относятся к тебе. И если это правда, твоя задача станет гораздо проще. Очень трудно быть верховной королевой женщине застенчивой и скрытной, – добавила она очень тихо.

Королева-мать поставила чашку и безмятежно скрестила руки на коленях, будто забыв о моем присутствии. Но когда она наконец посмотрела на меня, улыбка была ослепительной и лукавой.

– Мне бы хотелось, дорогая, чтобы твоим свадебным даром было умение ценить то, что дано тебе судьбой. Это лучше, чем сильная страсть, или чрезмерное честолюбие, или всепоглощающая преданность другому человеку. Тогда, похоже, народу повезет с королевой, а ты самой природой рождена, чтобы радоваться своей судьбе. А Артуру… не знаю, понимает он это или нет… ему необыкновенно повезло.

Она ласково засмеялась, словно забавляясь слепотой мужчин, и я поймала себя на том, что смеюсь вместе с ней.

Затем Игрейна сказала, что пришел ее черед слушать, и стала расспрашивать меня обо всех событиях моей жизни, и прошлой, и настоящей. Я рассказала ей о матери и Регеде, о Кети и Нонни, о Быстроногой и Эйлбе, и, конечно, о Винни, Бригит и моем отце. Мы проговорили до вечера, и она потребовала передать моим домашним, что я остаюсь у нее обедать.