– Какой красивый кувшин, – голос Артура ворвался в это очарование, и, резко подняв свой кубок, он задел им о горлышко кувшина. Кувшин дрогнул в моей руке. Оторвавшись от глаз Бана, я увидела, что чуть-чуть не наделала беды, потому что кубок был почти полон. Я посмотрела на верховного короля и благодарно улыбнулась.

– Мать говорила, что его привезли из Египта, – ответила я, каким-то образом ухитрившись обрести голос. – Синий цвет на нем – это эмаль.

Он протянул руку, взял кувшин и, наклонившись вперед, стал рассматривать отделку на его крышке. По сравнению с королем Бретани, Артур был всего лишь мальчишкой; достаточно приятным, но не очень запоминающимся. Только золотое с гранатом кольцо с вырезанным на нем драконом свидетельствовало о том, что передо мной могущественный верховный король. Вероятно, повзрослев, он будет производить более внушительное впечатление, и я неожиданно подумала, станет ли он гладко бриться по римскому обычаю или попытается отпустить длинные усы, когда на его лице начнет пробиваться растительность.

Мною овладело странное ощущение, словно что-то холодное коснулось шеи, и, повернувшись, я увидела, что на меня пристально смотрит Мерлин.

Откинувшись на спинку стула на противоположном от Артура конце стола, королевский чародей, казалось, замечал все вокруг, хотя не двигался и не разговаривал. Сила его непримиримого взгляда заставила меня вздрогнуть, и я, поспешно забрав у Артура кувшин, продолжила наполнять кубки.

Эдвен вынул арфу и запел. Сначала он наигрывал простые мелодии, которые нравятся простолюдинам, потом, желая почтить верховного короля, пересказал балладу «Триумф Артура».

Я увидела сидящего в уголке Кевина и устроилась рядом с ним, радуясь возможности наблюдать за великолепным военачальником, не подвергаясь опасности быть замеченной.

Король Бан развалился на кушетке с какой-то кошачьей грацией, и меня поразило, что этот мужчина, кельт по крови и по происхождению, спокойно следует обычаям римлян. Наверное, его семья была родом из Британии и переехала на континент вместе с другими семьями, уехавшими из вилл и городов, когда саксы впервые устроили резню и опустошили юг.

Позже тем же вечером я нашла среди других вещей, расставленных на туалетном столике, зеркало матери. Много лет Нонни держала там аккуратно расставленные краски для лица и духи, будто ждала, что мать может вернуться в любую минуту. Мне никогда не приходило в голову, что на самом деле она ожидала того времени, когда этими вещами заинтересуюсь я.

В моих руках зеркало ожило, но я не увидела в нем ничего: просто лицо тринадцатилетней девочки с веснушками, серыми глазами и ребяческой ухмылкой. В нем не было ничего от красоты моей матери – ни вьющихся медных волос, ничего, напоминавшего царственное спокойствие, и даже когда я состроила серьезную мину, на моем лице не отразилось ни твердой решительности, ни спокойной уравновешенности, которыми должна обладать королева.

«Когда-нибудь, – думала я, – когда-нибудь я посмотрю в зеркало, увижу там лицо женщины и захочу взять на себя обязанности, которые будут возложены на меня… но пока это время еще не пришло. Еще столько предстоит сделать и увидеть, прежде чем я расстанусь со своей свободой!»

С этими мыслями я отложила зеркало в сторону и тут же забыла о комплименте короля Бана.

Верховный король и его советники провели следующий день, уединившись с моим отцом, и отбыли во второй половине дня без суматохи и без особого шума. Когда они "покинули наш двор, я спросила отца, зачем они приезжали.

Слегка нахмурившись, он отодвинулся от своего большого рабочего стола и махнул рукой в сторону свернутого в трубку пергамента. Лента вокруг него была скреплена небольшим свинцовым приспособлением, которого я никогда не видела раньше, и я с любопытством его теперь рассматривала.

– У нашего неоперившегося короленка есть все качества выдающегося государственного деятеля, – сказал отец. – Кажется, что, защищая свой трон и ставя Уриена на место, он придумал еще и мирный договор и хочет, чтобы мы с Уриеном оба подписали его.

– Как он сможет добиться этого? – спросила я, возмущаясь дерзостью такого требования.

– О, он отлично понимает, что его должны одобрить советы. Но он говорит, что у него нет времени улаживать внутренние дрязги, когда саксы представляют гораздо большую угрозу для всех. Цель ясна, и я в принципе согласен с ним. Я не предвидел лишь того, что Артур, став верховным королем, начнет укреплять свою власть над всеми нами с нашего королевства.

– Что написано в договоре? – я подозрительно посмотрела на свиток.

– Обещание положить конец пограничным раздорам, признание суверенитета Регеда и право Артура силой устанавливать мир, если Уриен или я нарушим договор.

– А что это даст Уриену? – Я достаточно знала о договорах и понимала, что их содержание должно быть выгодно обеим сторонам, и мне стало интересно, от чего нас просят отказаться.

Отец взял свиток и осторожно снял свинцовый замок с ленточек, потом развернул овечью кожу.

– В этом-то и загвоздка, моя дорогая. Если мы с тобой умрем, не оставив наследника, Уриен вправе объявить Регед частью своего королевства и править им как таковым, конечно, с согласия народа.

– Народ никогда не примет его! – быстро сказала я, не раздумывая, потому что вспомнила ответ, который получил Лот, пытаясь убедить нас стать союзниками Уриена. Они и тогда не слишком высоко оценили это предложение и вряд ли сейчас примут его.

– Я не уверен, Гвен. Если Уриен выполнит соглашение, то к тому времени, когда встанет вопрос, кому быть следующим правителем Регеда, вольные люди могут склониться к тому, чтобы принять его; когда дело доходит до политики, людская память становится исключительно короткой. Уриен понимает, что это единственный путь утвердиться здесь без большого кровопролития, и он вполне может решить переждать, пока мы, так сказать, не выбудем из игры.

Мой отец пробежал пальцами по краю пергамента, рассеянно глядя на слова, написанные на нем. Я подошла и вгляделась. Письмена представлялись мне просто многочисленными каракулями, но большая печать Британии была видна отчетливо и весьма впечатляла. Дракон извивался, корчась в брызгах красного воска, как будто возникая из капли крови богини.

– Но что будет с моими детьми? Народ, конечно же, не отдаст предпочтение чужестранцу, если будет ребенок, рожденный в Регеде?

– Кажется, – ответил отец, – Артур предусмотрел и этот довод. Если ты останешься здесь и станешь королевой после того, как мое правление подойдет к концу, твой наследник может спокойно претендовать на королевский титул, не опасаясь претензий со стороны наших соседей. В договоре об этом говорится однозначно. – Он медленно постучал пальцем по документу. – Выглядит очень заманчиво, Гвен, и я согласился предложить это людям. Если они согласятся, можно ждать прекращения набегов с угоном скота и прочим. Думаю, это хорошо воспримут живущие в Пеннинах, которые больше всех страдают от амбиций нашего соседа.

Отец медленно скатал пергамент и подал мне, чтобы я снова скрепила его.

– Как ты относишься к этому? – спросила я, пытаясь продеть конец ленточки в свинцовую застежку.

Он поднял бровь и фыркнул:

– Я не перестаю гадать, какая часть договора принадлежит Артуру, а какая Мерлину. Я думаю, что это не так уж и важно, но сам молодой король произвел на меня сильное впечатление; у него острый ум. В любом случае я созову советы в течение лета и буду обсуждать предложенный договор с вольными людьми везде, где бы мы ни были. Я не вижу здесь вреда для нас; а положить конец пограничным раздорам было бы неплохо. Итак, послушаем, что скажут люди, а? Не забывай, – добавил он, медленно потягиваясь и улыбаясь одними глазами, – люди в конце концов добиваются своего, что бы там ни замышляли короли.