— Да, — сказал Горгонерр.
— Запомните, пожалуйста, одну деталь: каждый вышедший политор обязан иметь руки за спиной связанными. Если окажется, что у выходящего они не связаны, он будет немедленно ликвидирован. Эту малоприятную операцию будет производить электронное устройство. Вы все поняли?
— Да.
— Прошу вас все это передать своему окружению точно. Вскоре последует телепередача этого же содержания, а у вас там многие их смотрят: вряд ли можно скрыть суть наших требований. Каково число политоров в убежище?
— Этого я не знаю, — сказал Горгонерр.
— Пожалуйста, узнайте и сообщите нам точное число, мы выйдем на связь с вами через час. Было бы нелепо, если бы кто-то остался в убежище, так как после вашей сдачи дверь внизу квистории будет тоже законсервирована. Предлагаем вам начать полную сдачу убежища в три часа дня.
— Однако, — сказал Горгонерр, — право выбирать сдаваться нам или нет у нас остается.
— Разумеется, — сказал Орик. — Но ваш внезапный выход через квисторию исключен. Не можете вы и преодолеть толщу бетона и на своих звездолетах уйти в космос. Что же остается? Вы живете под землей, пока у вас хватит нервов и продуктов. Но раньше, чем все это истощится, некоторые сойдут с ума, начнутся болезни, распри и, я думаю, страшная ненормальная братоубийственная война в небольшом подземном мешке. Вы этого хотите?
— Мне одному ведомо, — тихо и заносчиво сказал Горгонерр, — одному ведомо, чего я хочу.
— Согласен, — сказал спокойно Орик. — Через час — контакт.
— Фи-лол, — помолчав, сказал я. — Как же так? Такой веселый…
— Да, Фи-лол, — сказал Ир-фа. — И Алург, и много-много других, мальчик, которых ты, к счастью, не знал. Фи-лол был исключительным пилотом. И космолетчиком тоже.
— Почему он летал только на винтокрыле? — спросил я.
— Он был странный политор, — сказал Ир-фа. — Веселый, но замкнутый. Не хотел жениться, не хотел детей. Он говорил, что это преступно — давать жизнь маленькому существу, если он попадет в мир Горгонерра, мир шпиков, рудников с изнурительным трудом, мир полуголодной жизни и тюрем.
— У него была девушка? — спросила Пилли.
— Нет. Он был одинок. И выбрал винтокрыл. Он любил видеть в полете лес, поля, речки и море. Космос казался ему холодным.
— Ты выспалась, Пилли? — спросил я, меняя грустную тему.
— На своей машине она примчалась к нам в район боя в лесу, — сказал Ир-фа.
— Ты воевала, стреляла?! — спросил я.
— Да, немного, — ответила она. — Эти вот не давали.
— Ты же знаешь, почему, Пилли, — мягко и назидательно сказал Орик, почему-то порозовев.
— У нее, у них с папой будет ребеночек! — вдруг выпалила Оли. — Я подслушала. Это ничего, пап, что я случайно подслушала?
— Пилли, — заверещал я от радости. — Назови его Сириусом. Все захохотали, а я, опомнившись, начал извиняться.
— А что? В конце концов, — сказал папа, — это имя яркой звезды, которой вы ни разу не видели. Уль Сириус — разве плохо?
— Я рожу Орику девочку, — сказала Пилли, застенчиво улыбаясь. — Красивую маленькую девочку. Изящную и стройную, с длинными белыми волосами. А имя я придумаю сама. Никому не позволю.
— А я ее не увижу, — сказал я. — Судя по тебе, это же не скоро будет, да? А мы скоро улетаем, должны…
— Да, — сказал Ир-фа. — Мы не смеем вас держать, летим послезавтра, если вы не настаиваете на завтра.
— Я… — начал папа.
— Послезавтра, пап, — сказал я. — Мы ведь должны проститься с моро. Уль Ир-фа, а почему — полетим, а? Почему не «полетите»? Разве лично вы…
— Ну, исходя из запасов вашего горючего, сначала мы закинем вас в космос. Да, я сам поведу звездолет.
— Уль Ир-фа, Орик, Пилли, Оли! — заорал я. — Пусть с нами летит не только Ир-фа, но и Рольт, и Латор, и Лата, и Мики, и… Можно, а? Причем в нужной точке вы отпускаете нас в космос, но мы не простимся, нет, мы полетим параллельными курсами на Землю, к нам в гости, ненадолго, а? Нет-нет, не спорьте! А, пап?!
— Очень, очень бы хотелось, — сказал папа.
— Видите ли, — Ир-фа был явно смущен. — Еще дней пять мы будем добивать отряды квистора. И скоро начнутся выборы нового правительства…
— Послушайте, уль Ир-фа, Орик, — сказал папа. — Я убежден, что выборы будут не раньше, чем через неделю, ведь так? Раньше будет подготовка, которая касается вас косвенно. Ведь вы же не будете лично проводить предвыборную кампанию, чтобы вас выбрали? Нет?
— Нет, — сказал Ир-фа.
— Ну и чудненько, — произнес папа сугубо женское словечко.
— Ох, — сказал Ир-фа. — Да я очень хочу к вам, но… Ситуация сложная, впервые в истории нашей планеты…
— Пора вновь связаться с Горгонерром, — сказал Орик. Раздался щелчок коммуникатора; квистор появился, и Орик сказал: — Уль Горгонерр. Вы узнали точное число политоров в убежище?
Горгонерр сухо назвал число, и Орик продолжил:
— Извините, наше подтверждение диверсии по телевидению было ложным. Ваш шпик был задержан, он и раскрыл нам уля Карпия, который предстанет перед судом. Наши гости — земляне, Пилли и моя дочь — живы. Прошу вас выйти, — сказал Орик в нашу сторону.
Смущаясь, мы вышли в комнату, где стоял коммуникатор. На какое-то мгновение мои глаза и глаза бледного худого Горгонерра встретились, невероятным усилием воли я не отвел взгляда, это сделал он, политор, который собирался убить меня, хотя и я, и папа были его гостями, и только потом, гораздо позже, я осознал, что, когда так прямо смотрел в глаза Горгонерра, я смотрел вовсе не в глаза человека, а в глаза инопланетянина, живущего от меня в неисчислимых миллионах километров и все же пожелавшего, чтобы я не жил, не существовал, как и Ир-фа, Орик, Пилли, Оли… его кровные по происхождению братья. У Горгонерра были враги не под боком, а во всей Вселенной, но тогда я об этом не думал, не вникал, не понимал.
— Все, — коротко сказал Орик. — Благодарю за информацию.
Откровенно говоря, мне не хотелось идти на зрелище капитуляции. При всей моей неприязни к Горгонерру и квистории, я не чувствовал в себе торжества от их сдачи, кроме торжества победы. Конечно, я абсолютно понимал всех политоров, которые хотели это видеть и слышать вживую, а не по телевизору, понимал каждой клеточкой своего мозга, да нет — души, но сам я отправился на это тяжкое зрелище безо всякой охоты. Почти разрушенная квистория, окруженная войсками повстанцев, выглядела страшной. Она была окружена четырьмя рядами стрелков, а уже за ними было выставлено прерванное в середине полукругом некое подобие огромных трибун, на которых размещался народ Тарнфила. Шагах в ста от выхода из квистории располагался комитет из двадцати политоров, рядом стояло с десяток больших летательных некосмических машин. Хоть один из двадцати членов комиссии почти обязательно знал сдающегося политора, а то и несколько членов комиссии сразу. Определялись качества вышедшего к сдаче политора, и он сразу попадал в определенную охраняемую машину. В комиссии были главные представители повстанцев: Сатиф, Ир-фа, Орик, а, Тул, а, Шарт, Рольт и другие, незнакомые мне. Я никак не мог рассмотреть, где была Пилли, вроде она должна была быть здесь, но, по-моему, не в ее характере было входить в комиссию, и не исключено, что ее особое душевное устройство, даже если она была сначала просто среди «зрителей», заставило ее уйти с трибун.
Фактически, когда началась капитуляция и первый политор со связанными сзади руками появился в дверях квистории и, обозреваемый огромной толпой, опустив голову, медленно прошел к комиссии, — рядом со мной были только Оли и папа.
От того, кто именно появлялся в дверях квистории и насколько народ знал его и как к нему относился, на что-то, может, и влияло, но процедура с каждым новым политором из «гнезда», когда он представал перед комиссией, была короткой: первая оценка комиссии могла считаться все же условной. Волны голосов политоров все время менялись, то тихие, то почти грохочущие, часто яростные и гневные.
