Лазутчики стояли с безразличными лицами, тупо глядя в стену.

— Мы заканчиваем совещание, — сказал Ир-фа. — Потом поговорю с ними. Пока отведите их в соседнюю комнату. Двое останьтесь с этой стороны, двое — на улицу, под окна.

Лазутчики перешли в смежную комнату. Тут-то и началась игра, некий театр, не очень смешной, но вполне профессиональный. Ир-фа обозначил его факт простым подмигиванием нам. Затем он заговорил чуть тише, чем обычно, но достаточно громко, чтобы его голос могли слышать лазутчики, слышать с ощущением, что Ир-фа его не случайно понижает.

— Я полагаю, что этот участок леса наиболее удобен для боя, мы настолько обязаны беречь свои живые силы, что лучше уж пожертвовать участком леса, чем живыми политорами. Оружие оружием, но я предлагаю выкурить их огнем и дымом, поджечь лес!

— Ветер может поменяться, — сказал Орик.

— Конечно, — сказал Ир-фа. — Но вы забыли о нескольких мощных ветродуях, которыми мы пользовались на Тилле-один. Их мощность такова, что они «размывали» мягкие песчаные породы.

— Это мысль, — сказал Орик. — Отлично.

— На этом и закончим, — сказал Ир-фа. — Все. Давайте сюда ваших диверсантов, — добавил он охранникам.

— Взорвать квартал было вашим единственным заданием? — спросил Ир-фа, когда диверсанты вошли.

— Да, — сказал первый.

— Вы получили его от Горгонерра?

— Нет. От начальника разведки отряда.

— Почему вы это делали днем?

— Больше народу. И ночью мы выглядели бы подозрительно, а так — как ремонтники домов.

— Легко ли вы проникли в город?

— Да. Мы шли с носилками с глиной.

— При оружии? — спросил Ир-фа.

— Само собой.

— У вас не спросили документы?.. Какой это был вход?

— Нет, не спросили. Второй восточный.

— Можете радоваться, охрана входа получит по заслугам.

— Да уж, велика радость.

— Могу обрадовать вас поосновательней — вы свободны!

— Свободны?! Это как это?! — Они выпучили глаза. Может, и задние.

— А что, собственно? Диверсия вам не удалась, вы указали нам слабое место в охране. — Чуточку он иронизировал.

— Но мы же кадровые военные, мы будем стрелять в вас.

— Мы вас выкурим огнем и дымом! Из леса. Потом всех уничтожим.

— Ладно шутить! Даже не верится!

— Я сказал — идите! Оружие вам, конечно, не вернут.

— Ага, развяжут руки и расстреляют?

— Нет. Даю гарантию.

— Но почему?!

— Уведите их, — резко сказал Ир-фа охранникам. Лазутчиков увели, и тут же заработал коммуникатор Пилли.

— Пилли? Это Реник.

— Слушаю тебя.

— Я нашел несколько групп катализаторов. Одни ускоряют процесс застывания в семь-восемь раз…

— Феноменально!

— Я составил подробную записку, с которой через полчаса буду у первого восточного. Пришли кого-нибудь.

— Реник, а во временном отношении, абсолютно — как выглядит эта скорость застывания массы? Если масса выльется с высоты двадцать-сорок метров, успеет она застыть в воздухе?

— Нет-нет.

— А упав на землю через сколько?

— Это вопрос минут.

— Отлично. Беги. Огромное спасибо… Уф.

…Пожалуй, это был первый день, когда я видел Ир-фа в такой роли: всегда очень мягкий и тихий, в этот день он вел себя почти жестко и точно. Впервые у меня появилось ощущение о его подлинной роли в восстании на Политории.

— А что же мы? — как маленький, грустно сказал папа, когда остальные встали.

— Вы славно поработали, — сказал Ир-фа. — К тому же, уль Владимир, сегодня вы умудрились нарушить приказ Орика и стреляли: на вашем счету крупная фигура — а, Урк. Отдохните, подумайте еще: в наши разработки могли вкрасться ошибки.

«Опять сиди и не дыши», — подумал я, когда все направились к выходу. Звонок раздался чуть раньше, чем Ир-фа открыл дверь, и в квартиру влетела, тут же повиснув у Орика на шее… Оли! За ней, улыбаясь, — Рольт!

— Папочка! — завопила Оли. — Я больше не могла без вас, без тебя, без Пилли, без Ир-фа, — без всех. Ну, прости, ну, прости! Это я, я уговорила Рольта. Верно, Рольт? Ой, уль Владимир, Митя! Хвала небу — я оживаю, я оживаю!

Оли, Оли вернулась! Я ликовал.

Папа тоже улыбался, но это было лишь проявлением его симпатии к дочери Орика, его же главная, мужская задача — действовать — с появлением Оли никак не разрешалась. А я был счастлив. Не только потому, что снова видел ее — какую-то гибкую, задумчивую, иногда острую на язычок и решительную, но и потому еще, что чувствовал — она целиком заполнит мое время, время тягостного ожидания. Когда она ворвалась в квартиру, а потом и отцепилась наконец от шеи Орика и стала обнимать всех подряд и меня тоже (даже быстро поцеловала меня в щеку!), я настолько ошалел от радости, которую изо всех сил пытался скрыть, что не очень-то к месту вдруг заорал:

— А Сириус, Сириус — где? Где наш котище?

И тогда Рольт, расплывшись в улыбке, вытащил его из-за пазухи.

Когда все разошлись, и Оли из малочисленных продуктов Ир-фа «сообразила» нам завтрак, папа потом отправился «погулять по городу», а я настолько смутился оттого, что мы остались одни, вдвоем, что сразу же затараторил, пытаясь рассказать Оли обо всем, что произошло с того момента, когда она вторично, пусть и наполовину, спасла меня, тяжело ранив а, Грипа, а я оказался в лапах а, Урка. Кое о чем она уже знала по телеку, но слушала внимательно, иногда с загадочной какой-то улыбкой. Когда я рассказал ей, как кончились мои мытарства и я, «сдав» Рольту Реста и Митара, с помощью геллов попал в Тарнфил, я продолжал ей рассказывать кое-что о «положении дел», то есть то, что она по телеку узнать не могла, а знать очень хотела.

Мы сидели не совсем рядом, но, в общем-то, рядом на маленьком диванчике Ир-фа, и Оли слушала меня очень внимательно, лишь изредка перебивая, чтобы что-то уточнить, а когда я закончил, закрыла глаза и молчала целую вечность, и, чтобы не мешать ей, молчал и я. Не знаю уж, почему, не сразу, но я тоже закрыл глаза, машинально теребя ухо Сириуса, а он, лежа на спине, нехотя отбивался от моей руки лапой. В какой-то момент я открыл глаза и несколько секунд смотрел на отрешенное лицо и по-прежнему закрытые глаза Оли, и, хотя губы ее были слегка приоткрыты и абсолютно неподвижны, я услышал вдруг, как она тихо произнесла: «Поцелуй меня», и тут же ее губы оказались рядом, и я поцеловал ее осторожно и долго, чувствуя, как я весь обмираю, а голова моя мягко кружится, кружится, кружится…

Я очнулся, чувствуя, что сижу рядом, слегка выгнувшись и положив голову на спинку дивана; открыв один глаз, я увидел, что Оли сидит точно так же, как и я, — запрокинутая голова на спинке дивана, — и почувствовал ее прохладную ладонь на моей влажной ладони. Все это время мы оба слышали отдаленные взрывы и стрельбу, и неожиданно звуки боя стали громче: опять шел основательный бой возле одного из входов в нижний город. Оли резко встала, походила по комнате и наконец сказала:

— Конечно, мне все понятно — война, но это будет просто безобразие, если мы с тобой своими глазами не увидим, как будет происходить главная операция.

Я немного помолчал (приходя в себя, но уже хорошо понимая, о чем она говорит) и наконец сказал:

— Да, это необходимо видеть. Не сидеть же в квартире! Но как это сделать, если нам даже позволят? — Позволят, — сказала она. — Я буду настаивать.

— Но сделать-то это как?

— Машина у нас есть. Мне кажется, что операция начнется в сумерках, чтобы и до появления дыма квистор ничего не мог разглядеть. Мы тоже могли бы прилететь и сесть где-нибудь чуть дальше, чем будут разворачиваться космолеты. Ну и достать сильные подзорные трубы. Вот и все. Жаль Латора.

— Почему жаль? Ар-кут сказал, у него крепкий организм.

— Да он, придя в себя окончательно, будет рвать и метать, что война оканчивается без него!

— А-а, это? — сказал я. — Это верно. Он взрывной гелл, смелый до ужаса. Представляешь — швырять мины-присоски, будучи в нескольких сантиметрах от быстро летящего космолета, — прямо в него?!