— Бывает, всё исправляется к лучшему, мистер Локнер. Люди меняются.

Локнер горько проговорил:

— Некоторые и правда меняются. С Саттерлендом я знаком и знаю, что он-то никогда не изменится, доживи хоть до ста лет.

— Мы должны надеяться.

Локнер сердито кивнул и пошел к двери. Он уже взял свой зонт, положил руку на дверную ручку, но потом повернулся к Беллу:

— Послушайте, мистер Белл. Простите меня. У меня нет никакою права говорить то, что я тут сказал. Просто я на мгновение очень разозлился. Элизабет — моя старая приятельница. В городе ее многие уважают.

— Не волнуйтесь, ничего страшного, мистер Локнер.

— Да нет же. Тут как раз есть причина волноваться. Это меня и тревожит. Саттерленд жесток с женой и детьми. Со слугами обращается зверски. И думать о том, как она дарит ему нечто настолько изысканное… — Он только махнул рукой от досады.

— Как я уже сказал, нам нужно надеяться. Возможно, этот подарок на годовщину свадьбы станет поворотным моментом в отношениях четы Саттерленд.

Ближе к вечеру в магазин пришла миссис Саттерленд. Это была очень красивая женщина. Черты ее лица почти не тронуло время, густые темно-рыжие волосы сияли. Но годы несчастливой жизни оставили на ней иную печать. Держалась она холодно и официально, а некая натянутость, звучащая в голосе, мешала завести с миссис Саттерленд беседу и сводила общение к самым банальным, обязательным фразам.

При виде часов она будто переменилась. Дама откинула вуаль и с неподдельным восторгом стала рассматривать движение крошечных миров внутри сферы. Когда остатки света погасли, она тут же повернулась к часовщику. Глаза ее горели, лицо оживилось.

— Мистер Белл, это чудо! Никогда не видела ничего подобного. Муж будет просто потрясен! — восторженно произнесла она.

— Приятно видеть, что вы так довольны, миссис Саттерленд.

— Я очень рада. Ваша работа превзошла все мои ожидания, мистер Белл. — Она положила руки в дорогих перчатках на хрустальный шар и заглянула в его темные глубины. Пока она смотрела гуда, выражение ее лица мрачнело и на лицо тенью ложилась тревога. Когда миссис Саттерленд вновь обратилась к часовщику, в ее манерах чувствовалась привычная холодность.

— Если случится так, что эти часы будут повреждены, мистер Белл, — сказала женщина, — нет, мы, конечно, будем как можно осторожнее обращаться с этим хрупким механизмом, но ведь дети и слуги бывают так неловки… и если с часами произойдет такая неприятность…

— Я починю их.

В этом городе, как и в любом другом, обитало некоторое число бездельников и прожигателей жизни. Многие из них часто приходили наблюдать полуденный бой часов в витрине лавки Белла, но ничего не приобретали, поскольку люди этого сорта не думают о других и превыше всего ставят собственное удовольствие. Почти через год с того дня, как Белл открыл свою лавку, к нему явился один из таких праздношатающихся типов: за счет часовщика он намеревался позабавиться.

Фамилия его была Монсон, и такого рода забавы были ему по вкусу. Это был статный, румяный молодой человек с правильными чертами лица; держался он уверенно, одевался хорошо, говорил правильно. Он принадлежал к знатному и богатому роду, но сам не выказывал никаких признаков усердия и вовсе не тревожился о своей репутации. Однажды утром он пришел в магазин, провел там четверть часа, рассматривая выставленный в витринах товар, а потом обратился к Беллу и представился.

— Говорят, что вы чините сломанные часы, — произнес он.

— Да, это так.

— Я слышал, вы можете починить любые часы, как бы сильно они ни были повреждены.

— Люди остаются довольны моей работой. Может быть, они немного преувеличивают.

— Ну, если вы действительно такой мастер, как рассказывают, у меня для вас есть небольшая работа. Для человека с вашими способностями это будет пара пустяков.

Монсон вытащил из кармана грязный носовой платок, положил его на прилавок и развернул. Внутри оказалась куча шестеренок, пружинок, маленьких металлических обломков, треснутый циферблат и согнутый, весь во вмятинах корпус от часов. Все это было облеплено засохшей грязью, а корпус часов покрывали глубокие царапины. Белл ничего не сказал, и тогда Монсон спросил:

— Что, вам это будет не под силу, да? — и с кротким видом улыбнулся.

— Возможно, и под силу, мистер Монсон, — ответил Белл.

От такого спокойного ответа улыбка стала улетучиваться с лица Монсона, но он тут же взял себя в руки.

— Они выскользнули у меня из рук и выкатились на мостовую. И их втоптала в грязь лошадь, а потом по ним прокатились еще и колеса кареты. Я думал, что починить их невозможно, но для меня эти часы связаны с нежными воспоминаниями, поэтому я и сохранил то, что от них осталось. Потом я стал слышать от всех в нашем городе похвалы в ваш адрес и сказал, что отнесу к вам эти часы. Да и у вас будет возможность показать, на что вы в действительности способны.

По его улыбке можно было понять, что он насмешливо бросает вызов.

— Приходите завтра, в четыре, — сказал Белл, забрав платок с деталями.

— Так скоро, мистер Белл? Ну и быстро же вы работаете.

— Я не растрачиваю время понапрасну — ни свое, ни чужое, — ответил Белл.

Монсон ушел, и, когда он присоединился к приятелям, поджидавшим его снаружи, они смеялись так, что было слышно и внутри лавки. На следующий день в назначенный час в лавку явились все трое. Присутствовали и еще три человека, все хорошо одетые и в бодром расположении духа, — они пришли несколькими минутами раньше. Они присоединились к компании Монсона, когда он поздоровался с часовщиком, положил ладони на одну из стеклянных витрин и наглым тоном сказал:

— Будьте любезны, мои часы, мистер Белл.

— Вот ваши часы, мистер Моисон, — сказал часовщик. Он положил на стекло коробочку и открыл ее. Внутри лежал белый платок без единого пятнышка — и, как свидетельствовала вышитая монограмма, это был платок Монсона. Белл развернул платок, и внутри оказались часы в отличном состоянии. Стрелки показывали четыре часа две минуты.

— Нет-нет, мистер Белл. Вы, должно быть, неправильно меня поняли. Я хочу получить мои собственные часы, а не какие-то другие взамен, — отрицательно мотая головой, ответил Монсон.

— Это и есть ваши часы.

Монсон взял часы и осмотрел их с обеих сторон. Через некоторое время он произнес:

— Возможно, они в корпусе от моих часов… или это тот самый корпус, или чертовски ловко сделанная с него копия… но даже если корпус и от моих часов, то все остальное… — Он положил часы и выразительно покачал головой. — Я не давал вам разрешения заменять механизм, я хотел, чтобы вы их починили, и вы сказали, что сделаете это.

— Я лишь добавил недостающие детали, — сказал Белл. — Я починил ваши часы, мистер Монсон.

— Никто не смог бы починить те часы, — решительно произнес Монсон. — Я же дал вам просто кучу лома.

— Это верно. Тем не менее часы я починил. Вы желаете их получить, мистер Монсон?

— Конечно же. Это ведь мои часы, да? Вы сами это сказали. Только если вы потребуете за ремонт заоблачную цену, то лучше бы вам еще раз об этом подумать, Со мной такие штучки не пройдут.

Белл назвал плату за ремонт. Те, кто пришел с Монсоном, с усмешкой переглянулись. Один из них засмеялся. Непонятно, что именно их позабавило: Монсон, Белл или же вся ситуация, которой они стали свидетелями, — но Монсон, похоже, не разделял их чувств. Он достал из кармана монеты и бросил их на стеклянную витрину. Потом взял часы, развернулся и, не произнося ни слова, вышел на улицу.

На той же неделе двое из тех, что приходили вместе с Монсоном, вновь явились в лавку. Они внимательно и с критическим видом осмотрели выставленный товар и наконец сообщили Беллу, что намерены купить часы для своего номера-клуба в местной гостинице. И что ни на полках, ни в витрине нет точно таких часов, как им хотелось бы, но три экземпляра более-менее могли бы их устроить, если цена окажется приемлемой. Они указали на выбранные часы, а когда Белл назвал цены, посетители раскрыли рты от изумления.