— Не так уж много на свете вещей, которые нельзя починить. Возможно, у меня просто больше опыта, чем у других.

В безмолвном потрясении Локнер перевел взгляд с часов на Белла и лишь спустя какое-то время произнес:

— Они выглядят совсем новыми. Должен признаться, я не думал, что вы их сможете починить.

— Рад был оказать вам услугу, мистер Локнер. Невысокий мужчина вновь посмотрел на часы, поднес их к уху и изумленно покачал головой. Затем положил часы в карман жилета и стал доставать бумажник:

— Сколько с меня причитается? Белл поднял руку, останавливая его:

— Бесплатно.

— Но вы, должно быть, потратили на это много времени и сил.

— Я никогда не беру плату с первого посетителя.

— Вы очень щедры. — Локнер поглядел на полки, тянувшиеся за шкафом-витриной. — Возможно… Вы сказали, что некоторые из ваших часов стоят не слишком дорого, и, может быть… Я уверен, что мою жену порадовали бы хорошие каминные часы.

— Тогда мы подыщем то, что ей понравится, — сказал Белл.

Он медленно прошел вдоль полок, вернулся немного назад и наконец остановился. Он сиял с полки часы, закрепленные на серебряном цилиндре, украшенном художественной эмалью; миниатюра изображала лебедей на лесном озере. Белл поставил часы на прилавок. Часы молчали, стрелки стояли на месте, показывая без одной минуты двенадцать.

— Часы ожидают надлежащего владельца, — пояснил часовщик.

Он тронул что-то на задней стороне часов, и они затихали. Когда стрелки встретились на двенадцати, цилиндр открылся и под приятную мелодию появилась маленькая темноволосая балерина. Она поклонилась и начала танцевать. Локнер пораженно глядел на фигурку; он не отрывал от нее взгляда весь танец, едва слышно произнося лишь одно слово: "Антуанетта".

С последним ударом часов крошечная балерина удалилась и цилиндр закрылся. Еще мгновение Локнер смотрел на эти часы, а затем потер глаза и повернулся к Беллу.

— Что-то сверхъестественное, — сказал он глухим и немного хриплым голосом. — У нас была дочь. Она любила танцевать. Мы надеялись, что она станет балериной, но этому было не суждено случиться. Два года назад она умерла от воспаления легких.

— Очень вам соболезную, мистер Локнер. Надеюсь, что не причинил вам боли.

— Нет, что вы… Нет же, мистер Белл. Эта маленькая танцовщица — вылитая Антуанетта. Как раз такой она была в тот год, когда мы ее потеряли.

— Значит, ваша дочка к вам возвращается. Каждый час, когда будут бить часы, она будет по-прежнему танцевать для вас.

— Моя жена так обрадуется, — сказал Локнер, не сводя глаз с часов. Он говорил тоном человека, высказывающего вслух свои сокровенные мысли. — Она так и не пришла в себя после этой утраты. Теперь она почти не выходит из дому. Но эти часы… понимаю, они. должно быть, очень дорогие, но я постараюсь найти возможность за них заплатить.

Белл назвал цену. Локнер посмотрел на него, разинув рот, и наконец воскликнул:

— Но это же просто смешно! Вы бы могли продать эти часы в сто раз дороже!

— Я предпочитаю продать их вам и именно за такую цену, ни больше и ни меньше. Итак, вы их берете?

— Беру!

— Значит, они ваши, — сказал часовщик. Он снова что-то покрутил на задней стороне часов, так что стрелки встали на точное время, а потом взял часы и передал Локнеру, — Теперь время установлено. Больше настраивать ничего не потребуется. Надеюсь, что эти часы будут радовать и вас, и вашу жену.

— Конечно же. Спасибо вам, мистер Белл, — сказал Локнер, отходя от прилавка спиной вперед. В руках он, как младенца, держал часы.

Лавка часовщика скоро стала местной достопримечательностью. На улице возле витрины собирались толпы детей и зевак, желающих увидеть повторявшееся каждый час зрелище. Посетителей шло все больше: некоторые несли часы на ремонт или желали настроить, а некоторые приходили купить те хронометры, которые Белл продавал по очень скромной цене. Все заходившие в лавку задерживались надолго, очарованные великолепными произведениями, стоявшими в витринах и на полках.

Локнер стал постоянным посетителем. Он показывался в лавке хотя бы раз в неделю, а обычно — чаще, чтобы доложить о том, как потрясающе точно идут часы его деда, и чтобы поблагодарить Белла за часы с балериной, а затем еще посмотреть на самые новые работы мастера. Локнер благоговейно восхищался тем, как быстро часовщик создает эти чудесные механизмы. Каждую неделю появлялось что-то новое.

В конце года, когда в дождливый день в лавку зашел Локнер, Белл как раз ставил в витрину новые часы. Увидев Локнера, часовщик улыбнулся, поставил часы на стеклянный прилавок и гостеприимным жестом пригласил гостя взглянуть на них.

Не хотите ли посмотреть, как они работают? — спросил мастер,

— О да, мистер Белл, — с энтузиазмом ответил Локнер, повесил зонтик на крючок возле входа и подошел к витрине.

Он увидел перед собой темный шар размером примерно с пушечное ядро. Шар казался хрустальным, и был он темно-синего цвета, почти черного. Наверху прозрачного хрусталя располагались маленькие часы — белые с позолотой, размером не больше кулачка младенца. Стрелки стояли на месте, показывая без одной минуты двенадцать.

Локнер всматривался в хрусталь, но не мог разглядеть внутри ничего, кроме темноты. Часы были изысканной работы, хрусталь безупречный, но все же казалось, что этот хронометр до обидного прост. Особенно если вспомнить, что сделал его мастер, создавший такие хитроумные и изящные механизмы, как те, что стояли на полках в лавке.

Будто прочтя мысли Локнера, Белл сказал:

— Эти часы не так просты, как кажутся.

Локнер, смутившись, поднял глаза. Белл улыбнулся и запустил часовой механизм.

Локнеру показалось, что в то мгновение, когда стрелки встретились, темнота внутри хрусталя как-то смягчилась. Часы начали бить двенадцать, и при первом ударе в центре шара появился свет. С каждым ударом внутри хрустальной сферы зажигались новые огни, она становилась все ярче и ярче, Огоньки по краям вращались вокруг центрального, самого яркого. Некоторые из них также были окружены искрами, крошечными, как булавочные головки; и все это кружилось на ярко-голубом фоне, наполнявшем теперь сферу. Безмолвные и невозмутимые светящиеся точки чинной процессией двигались вокруг ослепительного центра. Совершив девять оборотов, огоньки начали тускнеть, темнота — сгущаться. После завершения двенадцатого круга осталось лишь бледное свечение в середине хрустального шара. Внезапно оно прекратилось, и внутри наступила темнота.

— Великолепно! Да это же… Вселенная! — выпалил Локнер.

— Лишь модель одной ее небольшой части, — ответил Белл, осторожно поднял часы и убрал их в футляр.

Невероятно, мистер Белл! Невероятно. Эти огоньки… и как они двигаются… как вы это сделали?

— У меня есть свои секреты, думаю, наблюдать за работой этих часов вам доставило удовольствие. Завтра их у меня уже не будет.

— И вы и правда их продаете? У кого только хватило денег на такое… — Локнер внезапно замолчал и смутился еще более: дела Белла касаются только его самого. Если он и берет за свои произведения меньше, чем они стоят, это ему. похоже, совсем не в тягость.

— Плату я взял вполне соответствующую. А женщина, которая заказала эти необычные часы для мужа, вполне может позволить себе такие траты.

— Саттерленд! Это могла быть только Элизабет Саттерленд! — воскликнул Локнер. Белл кивнул, но ничего не сказал, и Локнер продолжал: — Может, мне не стоит этого говорить, по мне больно, мистер Белл, мне очень больно думать, что такой шедевр, как эти часы, окажется в руках такого человека, как Пол Саттерленд. Он их не заслуживает.

— Миссис Саттерленд так не считает.

— Элизабет его сто раз прощала, снова пускала в дом, после того как он делал такие вещи… — Локнер усилием волн заставил себя замолчать. Его свирепый жест застыл в воздухе, а сам мужчина покраснел и уставился на темный шар.

— Возможно, она его любит, мистер Локнер.

— В таком случае она глупа. Не в моих привычках лезть в чужие дела, но я не могу не слышать того, что вокруг поговаривают. Если из всего того, что рассказывают про Пола Саттерленда и компанию его дружков, хотя бы малая часть — правда, то Элизабет давно уже пора с ним расстаться.