– Я умираю, – сказала она ему. – Вот скоро перееду в город, стану говеть, готовиться…

Пережив свою славу, хлебнув насмешек и хулы, Ростопчина стояла на пороге последнего акта своей житейской драмы.

В Вороново свекровь открыла католическую школу для местных девочек. Ростопчина не могла смириться с этим. Страсти накалялись. Но здесь был громадный парк, прекрасная природа вокруг – и это умиротворяло душу Евдокии Петровны. В Москве же, где она думала с помощью медицины хоть немного продлить свои дни, ей предстояло снова жить в ростопчинском доме на Старой Басманной. Жить в обстановке вечной вражды со свекровью.

Знаменитый дом на Садовой, все его дивные коллекции граф Андрей Федорович продал, движимый какой-то маниакальной страстью к финансовым операциям, неизменно кончавшимся крахом. Колоссальное отцовское состояние утекало как песок сквозь пальцы. Евдокия Петровна всегда сторонилась материальных дел. Сейчас тем более не хватало на это сил. Тютчев, навестивший больную, пришел в ужас от того, что осталось от совсем недавно сиявшей здоровьем женщины. Она, по его словам, выглядела «слабеющей и угасающей». Но дух Ростопчиной был неукротим. Разговор с ней заставлял забыть, что перед ним человек, дни которого сочтены.

И напоследок судьба еще раз улыбнулась Ростопчиной, подарив одну и последнюю из тех знаменательных встреч, которые особыми вехами отмечали этапы ее биографии. Евдокия Петровна, всегда дорожившая знакомством с людьми, одаренными умом, талантом и оригинальностью характера, давно переписывалась с Александром Дюма. Узнав, что писатель путешествует по России, она, не скрывая своей болезни, написала ему о том, что хотела бы повидаться. Понятно, с каким смятением писатель отправился на Басманную: свидание с умирающей – что может быть тягостнее. В его голове уже созрел план, как, не утомляя ни себя, ни бедную женщину, поскорее ретироваться. Но все пошло иначе. Через несколько минут Дюма уже был покорен, как он выражался, «очаровательною больною». Особый магнетизм Ростопчиной, не изменявший ей до конца, заставил визитера вместо нескольких минут, предписанных приличием, пробыть возле нее два часа. Время прошло в увлекательнейшем разговоре, обмене мыслями и даже, что в подобной ситуации кажется невероятным, – планами. Ростопчина обещала докончить работу над воспоминаниями о Лермонтове, о которых он просил ее. Кроме того, она решила перевести для французских читателей стихотворение Пушкина «Во глубине сибирских руд», которое, как услышал от нее Дюма, «не было и никогда не сможет быть напечатано на русском языке».

Много позже в «Русской старине» за 1882 год были опубликованы строки Дюма о Ростопчиной, «об уме этого милого, остроумного и поэтического друга одного дня, воспоминание о котором я сохраню во всю жизнь». При той встрече она покорила его. Казалось, впереди нет ни тягот, ни боли, ни небытия, а только свет и радость да голубизна августовского, еще летнего московского неба над головой.

Долго следующее письмо от Ростопчиной искало писателя-путешественника по России. Он, любуясь Кавказом, получил его уже в конце декабря 1858 года. Она прислала все, что обещала. Дюма отметил, что на французском языке Ростопчина «пишет как прозой, так и стихами не хуже наших самых прелестных женских гениев». Была еще и маленькая записка, тоже по-французски: «Когда вы получите мое письмо, я буду мертва или очень близка к смерти». Случилось первое. Ростопчина скончалась 3 декабря 1858 года, была отпета в церкви Петра и Павла, что на Басманной, и похоронена на Пятницком кладбище рядом со своим знаменитым свекром.

Говорят, в России сейчас властвует проза. Но когда вернется вкус к хорошим стихам, время Ростопчиной настанет снова.

Людмила Третьякова

В штатах Аризона, Юта, Колорадо и Нью-Мексико на сравнительно небольшой территории, размером примерно с Московскую область, расположено более 25 крупных заповедных мест – национальных парков, природных памятников, а также бесценные археологические и культурные сокровища палеоиндейцев: руины жилищ анасази, каменные дворцы пуэбло и наскальные рисунки-летописи навахо. Большинство из этих заповедников основано для охраны уникальных геологических образований. 600 миллионов лет назад здесь плескалось мелководное море, а в нем слой за слоем откладывались песчаные наносы. Впоследствии началось горообразование, море отступило, а реки прорезало множество живописных каньонов, среди которых и всемирно известный Большой Каньон реки Колорадо. Обрывистые стены каньонов как будто раскрашены в желто-оранжевые полосы – это бывшие морские отложения, которые превратились в твердые массивы, называющиеся песчаниками навахо по имени живущего здесь индейского народа.

На самом востоке штата Аризона, примерно на полпути между городами Альбукерке и Флагстафф, расположено одно из самых больших в мире скоплений окаменелых разноцветных стволов деревьев, возраст которых 225 миллионов лет. Это национальный парк Окаменелый Лес (Петрифайд-Форест) – заповедник триасового периода геологической истории Земли. Здесь сохранились ископаемые остатки влажных хвойных лесовджунглей, состоявших из вымерших ныне пород (Araucarioxylon arizonium, Woodworthia, Shilderia). Пышная растительность была погребена под вулканическим пеплом. Дожди, вымывавшие из пепла соли, пропитывали этим «рассолом» деревья и папоротники, которые в конце концов превратились в камень. Эта минерализация сохранила даже структуру клеток растений, не говоря уже о годичных кольцах, сучках и корнях. Из растертых в цветные порошки окаменелостей индейцы создавали свои ритуальные песчаные картины, насыпая «краски» прямо на землю. Сейчас такие картины из цветного минерального песка, но уже приклеенного на деревянную основу, пользуются огромной популярностью, привлекая яркими, насыщенными цветами.

К северу отсюда на высоте 2 000 м расположен легендарный каньон ДеШей. Это место настолько свято для местных навахо, что считается у них Сердцем Мира, поэтому исторический заповедник каньон Де-Шей находится под совместным управлением государственной Службы национальных парков и совета племени навахо. Головокружительные, практически отвесные, оранжевые обрывы каньона Де-Шей нисколько не похожи на отлогие склоны знаменитого Большого Каньона Колорадо, находящегося в 200 км к западу. Они напоминают загадочный красный Первый Мир, о котором рассказывают древние легенды навахо и откуда путь – только наверх. Ощущение, что существует лишь такой путь, усиливается на дне каньона, куда ведет единственный извилистый спуск. В глубине каньона, в самом центре заповедника, у конца узкой горной тропы, на плоском берегу маленькой речки расположена восьмигранная бревенчатая юрта – хоган. По виду крыши хогана можно определить, что там живет именно женщина. В подобных домиках ее предки навахо обитали последние двадцать веков. Взору проходящего путника предстает скромная табличка: «Здесь живут люди – просьба не беспокоить». Смоляной дымок из трубы, огород и овцы – нехитрая обстановка ее простой жизни. Пожилая хозяйка неразговорчива, с трудом понимает по-английски. Она похожа на потомка легендарной ведьмы – Женщины-Паука, покровительницы местного племени, которая жила на вершине огромной красной скалы-столба, стоящей монолитом высотой 24 м посередине каньона – как раз над юртой и развалинами древних высеченных в скалах дворцов и крепостей навахо. Тропа, идущая вдоль огромных акаций и маленькой оранжевой речки Рио-деШей, приводит к Белому Дому – одной из многочисленных руин, оставшихся от древних индейцев анасази, которые по неизвестным причинам неожиданно покинули эту территорию в XIII веке. Из бесчисленных пещер, крепостей и дворцов, вырубленных в отвесных стенах ущелья, пешему туристу доступен только Белый Дом, к остальным сооружениям не подобраться, их приходится обозревать лишь с противоположных обрывов каньона. С середины подъема становится виден ответвляющийся к северо-востоку каньон Мертвых – наиболее священная для навахо часть заповедника Де-Шей, в которой обнаружены древние индейские захоронения.