— Наше традиционное жилище, — рассказывал индеец Дан Моус, — олицетворяет мир и гармоничную связь навахо с природой. Все сделано из натуральной  древесины   и   глины,   без единого гвоздя. Пол всегда земляной, его  не  застилают  полностью  —  он символизирует   Мать-Землю,   стены плавно переходят в крышу — она символизирует Отца-Небо, а отверстия в крыше нужны для того, чтобы лучи солнца проникали внутрь и хоган вбирал в себя тепло,  необходимое для жизни.  Столб-опора слева от двери олицетворяет женское начало, столб справа — мужское, а остальные — потомство...

Когда мы вышли из хогана, меня поразило одно несоответствие: насколько нелепо и ярко блестела новая металлическая ручка деревянной двери хогана...

Дан повел нас к открытому загону, где скучилось небольшое стадо овец.

— Этих овец с самого рождения выращивают сами ребята, они ухаживают за ними, стригут их, прядут шерсть, а затем ткут декоративные ковры, узоры которых дети разрабатывают в школе на компьютерах, — объяснил Дан.

Недалеко от загона находилось ухоженное и огороженное поле.

— На этом поле ученики выращивают различные растения, как это в старину делали наши предки. А вот эта площадка для проведения летних национальных церемоний, которые тоже устраивают ребята нашей школы, индеец указал на просторную грунтовую площадку. С одной стороны площадки поднимались амфитеатром скамьи для зрителей.

Затем нам показали музей и библиотеку школы. Они располагаются в современном здании. В музее выставлены осколки древней узорчатой керамики навахо, глиняная посуда и национальные ковры с геометрическими узорами; образцы разнообразных бус из бирюзы и белого ракушечника с большими бисерными кулонами, браслеты и серьги из серебра и бирюзы, изготовленные руками ребят. Посередине помещения стоит чучело огромной черной птицы, похожей на орла.

Дан пояснил:

— Это золотой орел. Его золотистые перья на шее можно разглядеть только на очень близком расстоянии. Эта птица священна для нашего народа. Мы используем его перья во многих церемониях.

Я поняла, что у людей навахо нельзя добиться точного истолкования того или иного символа их культуры. По какой-то причине они не раскрывают смысла, который стоит для них за узорами, камнями, цветами, растениями, церемониями, знаками. На некоторых работах из бисера, камней и песка были изображены горы и солнце. Мы спросили, что это символизирует.

— Просто горы и солнце, — коротко ответил Дан, и больше подобных вопросов мы не задавали.

«История навахо» — популярная среди индейцев книга. Но читать ее удобнее по-английски.

— А это традиционная люлька ханты-манси, — указал Дан на что-то похожее на большой кожаный зашнурованный кулек с орнаментом. — Мы считаем, что навахо близки народам ханты и манси, хоть наши языки и традиции различны. Несколько лет назад группа наших учеников побывала в России в Ханты-Мансийском округе, и там им на память подарили эту люльку.

До танцев было еще много времени, и нас повели в школьную столовую. Там мы встретили девочек навахо лет шестнадцати в национальных костюмах — длинных разноцветных юбках и бархатных блузах; на некоторых были платья с узорами, изображающими красные горы. Эти девушки и должны были сегодня танцевать. Оказалось, что одна из них ездила в Ханты-Мансийск и знает много русских слов: «Э-э-м... Здравствуйте. Я понимаю. Как дела у вас. Нет», — перечислила она, вопросительно глядя на нас и смущенно улыбаясь.

— Здорово! — оценили мы. — Почему  все   ученики   говорят между собой на английском? Это же школа навахо, — спросила я у Клайтона, когда мы выходили из школьного здания.

— Понимаете, и тот и другой нужны. Основная проблема в том, чтобы научить каждого ребенка нашего племени обоим языкам так, чтобы дети понимали разницу: навахо — язык их предков, их родной язык, а английский — дополнительный, без которого трудно будет устраиваться в современной жизни.

Мы сами не заметили, как наш разговор перешел на обсуждение проблем сохранения культурного наследия навахо.

Клайтон Лонг курирует двуязычные и поликультурные программы, работает в Управлении образования округа Сан-Хуан и потому многое знает об этом.

— Сейчас, — говорил он, — почти все старые навахо умерли, остались только дети и внуки, многие из которых не могут, как это подобает каждому истинному навахо, думать и говорить на нашем языке. Некоторые не хотят быть навахо, а потому отказываются от своего происхождения, веры и культуры, уходят из резервации и становятся просто американцами. Но, к счастью, остались такие индейцы, которые говорят: «Да, мы навахо, мы думаем и говорим на родном языке и хотим, чтобы наши дети не забывали свои традиции и язык и жили самостоятельно, никому не подчиняясь». И группа взрослых навахо сейчас пытается поддерживать наших детей и в резервации, и вне ее, в их стремлении познать, кто они, и потому мы занимаемся созданием традиционного навахского образования и проблемами столкновения национальной культуры и современных нововведений. К примеру, работы с компьютером.

Настоящие навахо должны уметь работать своими руками: ухаживать за овцами, строить хоганы, лепить глиняную посуду, ткать ковры, обеспечивать жизнь себе и своей семье. Они должны понимать, кто они есть. Но наша нация — открытая, и мы заимствуем все лучшее из других культур...

США, штат Юта

Кристина Золотова, ученица школы 1314, Москва

Ипсвич — небольшой город на восточном побережье Англии. Быстрый поезд доходит из Лондона за час с небольшим, и еле успевшая прочитать толстые утренние газеты публика спешит кто куда. Я иду к автобусной остановке, и вскоре за окном уже типичный сельский пейзаж, и автобус катит по узким дорогам, так что ветви деревьев бьют по окнам и крыше. Частые чистые деревеньки сменяют друг друга, забирая из автобуса пожилых в основном людей с пакетами покупок. Каким-то фантастическим видением проплыло поле, где паслись сотни две свиней, причем каждая около своего собственного домика-укрытия. Очередное технологическое новшество, пожалуй.

Как-то враз из-за поворота открылось море с щетинкой мачт у причала, и дорога закончилась.

— Бодси, — сказал водитель. — Приехали.

Замок Бодси Манор стоит у моря. Его красный камень обдувают ветры, иногда штормовые, а чаше ласковые — такой уж здесь климат, в восточной части графства Саффолк. Когда-то им владел сэр Касберт Квилетт, и много окрестной земли принадлежало ему. Собственно так и выглядит типовая английская помещичья усадьба, и главное строение — Манор — традиционно напоминает о временах рыцарских поединков. Замок не столь уж стар — ему чуть больше ста лет, но он обладает всеми необходимыми атрибутами: башни, причудливые переходы, из благородного дерева лестницы и, конечно, привидение — как же без него. Дух солдата, бросившегося из окна во времена первой мировой, живет в боковой башне, не причиняя никому вреда. Зовут его Бедный Артур.

В 1935 году военное министерство выкупило Манор и основало здесь секретную лабораторию по совершенствованию радаров. Радарная станция была создана, и перед лицом растущей угрозы войны более двух десятков станций были построены на востоке и юге страны. Эта сеть была неожиданностью для немецких летчиков и сыграла большую роль в воздушных битвах лета и осени 1940 года. Радарная станция и тренировочная школа оставались здесь до середины восьмидесятых. Теперь об этих временах напоминает одна из стометровых передающих мачт, сиротливо торчащая без дела.

Новые владельцы Манора — семья Тоетчер — с радарами и сельским хозяйством ничего общего не имеют. Купили они это поместье за сравнительно небольшие деньги, спустя четыре года после того, как военные его покинули. Долго приводили в порядок и теперь открыли здесь международный языковый колледж. Надо сказать, идея оказалась удачной — сюда охотно приезжают группы не только из европейских стран, но даже из Аргентины. Нильс, глава семьи, по образованию лингвист и философ, рассказывает, что увлечение языками у него с детства. Родители еще во время войны держали сеть дешевых гостиниц для молодежи и, естественно, наслушались интересных историй, которыми так богаты были туристские вечера. После школы Нильс шесть лет жил в западноевропейских странах — учил английскому и сам учил другие языки. Потом университеты — Гейдельберг, Гранада и Лондон — языки, филология, философия. Жена Анна и брат Джон тоже имеют лингвистическое образование, и вот вместе и открыли школу английского в Лондоне в 1965. Дважды расширялись, и все места не хватало. Продали все и купили Манор. Здесь просторно.