Женщины на зоне часто меняют туалеты, иногда по два раза на день, поэтому на следующий же день, видя, что я все в одной и той же одежде, стали беспокоиться: есть ли у меня во что переодеться? Стоило мне зайти в душ, как соседки предлагали мыло и шампунь, а в туалете протягивались руки с туалетной бумагой. Мои распухшие губы лечили разными мазями, а уж гигиеническую помаду подарили сразу. Мои светлые глаза были предметом нескрываемого интереса и зависти многих. Контактные линзы с голубыми глазами обходятся в Чили в 100 долларов.

Под шестиструнную гитару я спела несколько бодрых песен. Женщины вслушивались в русскую речь, затаив дыхание. Они даже подпевали мне, а когда в заключение я произнесла, размахивая кулаком фразу из чилийской песни «iPueblo unido hamas sera vensido», они пришли в неописуемый восторг.

Мы говорили о политике, многие знали Ельцина, одна из женщин призналась в любви к Ленину, а другая, оглянувшись на охранников, спросила, нацарапав на клочке туалетной бумаги, есть ли у нас это: КGВ?

Вечером нас загнали в камеру раньше обычного, и я начала беспокоиться. От Володи ни слуху, ни духу, когда нас выпустят — непонятно. Я сидела грустная на полу.

— Аburrido? — спросила меня сокамерница.

Я не знала значения этого слова, но женщина повторила вопрос, скорчив такую кислую физиономию, что я тут же поняла и, проведя ладонью по горлу, утвердительно кивнула: «Еще как аburrido!»

В этот вечер я познакомилась с девушкой, еще не потерявшей блеск свободы в глазах. Спросила, не хочется ли ей убежать, и попала в точку. Мы понизили голос до шепота, и она рассказала мне, как в Новый год три заключенные бежали ночью через окошко камеры. Оказалось, что за побег здесь срок не прибавляется. Но это все равно опасно: охранники могут застрелить.

На следующее утро я заявила, что хочу позвонить в консульство. Меня повели к выходу из тюрьмы, где находился телефон, и там я, к своей радости, увидела Володю. Он как раз дозвонился до российского посольства в Сантьяго. «Хотелось бы поскорее освободиться, хотя здесь такие замечательные условия, жаловаться не приходится, все так великолепно!» — втолковывал он консулу.

Услыхав столько эпитетов в превосходной степени, я засомневалась в сходности наших условий содержания и после разговора спросила Володю, сколько человек у него в камере.

— По списку 35, но мне кажется не больше 30, — ответил он.

«Тоже немало, — подумалось мне, — чему тут радоваться?» Оказалось, что его камера совсем не походившая на нашу.

Довольно большое помещение состояло из двух комнат отдыха с телевизорами и мягкими диванами, спальни из двух отделений с отдельными кроватями, застеленными постельным бельем. В камере была кухня и комната с большим обеденным столом, И по шесть телевизоров, душей и туалетов. Утром не будили. Можно было отдыхать в камере и днем. А в комнате отдыха Володя иногда сидел в полном одиночестве, в свое удовольствие переключая полсотни каналов местного телевидения.

Консул принял меры, и на следующий же день нас освободили. Я шла по коридору, и каждая из моих товарок смотрела мне в глаза и тихо говорила: «Чао!» И я покидала этот далекий клочок другой планеты с грустью в душе. Мне стыдно было радоваться, зная, что многим из тех, кто прощался со мной, сидеть еще долгие и долгие годы.

А наши злоключения на этом еще не кончились. Нас вынудили купить билеты на самолет до Лимы, на что мы потратили последние деньги. Ночь провели в бетонном подвале полиции, на голом полу за решеткой: в город нас выпускать не полагалось. На границе сдали на руки перуанским властям. Лишь сев в самолет местной авиалинии, мы отделались от сопровождения и вздохнули свободно.

Нам еще раз повезло: голодную ночь на грязном пляже в Лиме мы коротали под дождиком. Вообще-то в Лиме человек с зонтиком — нонсенс, так как здесь, на засушливом тихоокеанском побережье, обычно не бывает дождей.

Но и это сомнительное везение было для нас приятным, потому что за пять суток мы научились ценить свободу.

Марина Галкина

Я хочу рассказать об одной своей знакомой. Ее зовут Рiа Каhrа (это по-шведски, а в Финляндии она взяла другое имя — Sade, что буквально по-фински означает «дождь»).

Мы познакомились еще в Стокгольме и обнаружили, что живем близко друг от друга. Наше знакомство развивалось. Она лет на восемь меня младше. Мне было интересно с ней общаться, она рассказала многое из того, чего я не знал про жизнь в Скандинавии.

Есть вещи, которые надо пережить, о них мало знать понаслышке. И Рiа была именно тем человеком, которая помогла мне увидеть здешнюю жизнь ее глазами. Она очень наблюдательна, и во многом ее мировоззрение оказалось близко моему собственному. Ее дед воевал против РККА в «зимней войне».

Мой дед тоже участвовал в той же войне, правда, на стороне РККА. Рiа, как и многие другие финны, любит пить пиво и из многочисленных сортов предпочитает одно — под названием Каrjаlа. Именно так называлась (да, впрочем, и сейчас называется) та область с центром в Выборге, которая перешла к России после той войны.

Сама она из финской семьи, которая приехала в Швецию в середине 60-х. В то время в Швеции ощущался явный недостаток рабочих рук, и представители крупных компаний ездили по всей Европе, вербуя людей. Основной приток в страну был из Югославии, Португалии и, конечно, из соседней Финляндии.

Семья Рiа не меняла гражданства и не запрашивала разрешения на работу в Швеции (у скандинавов — шведов, финнов, датчан, норвежцев и исландцев уже тогда был общий рынок рабочей силы).

Рiа родилась уже в Швеции, там же и ходила в школу. Дома она говорила и по-фински, и по-шведски. Но после школы захотела уехать в Финляндию. Что-то тянуло ее назад. Ведь несмотря на многие схожести, финны и шведы разные по темпераменту.

Правда, на финском Рiа говорила недостаточно хорошо, чтобы продолжить там образование, и поэтому она почти год ходила в подготовительную школу где-то на побережье, в тех районах, где живет много шведско-говорящих финнов (таких в Финляндии семь процентов от всего населения, а вообще государственными считаются оба языка, и большинство госслужащих говорят и на шведском. Даже на деньгах надписи сделаны на двух языках.) За это время Рiа поднатаскалась в языке и решила поступать в Школу искусства и дизайна в Хельсинки.

Эта школа, надо сказать, одна из сильнейших в своей области не только в Скандинавии, но и во всем мире. В школе есть несколько отделений: фотографии, графики, стекла и керамики, а также промышленного и сценического дизайна. Рiа решила поступать на отделение фотографии.

Она и до этого любила фотографировать и делала это со вкусом и чувством. Тем не менее поступить в школу не так-то просто. Вначале надо выслать на конкурс свои фотографии.

Приблизительно из 300 абитуриентов две трети отсеиваются именно на этом этапе. Потом вторая часть конкурса: сочинение и рисунок. И здесь оценивается не столько твое мастерство, сколько то, как ты можешь работать с идеей. И последнее задание дается по фотографии.

В тот год задание было следующим: сделать фотографии людей в городе. Это было наиболее интересно: Рiа рассказывала о том, как у нее появилась своя идея. Она пришла на место съемки и застала там кучу экзаменующихся.

Им приходилось гонять друг друга, чтобы люди с камерами не попадали в объектив. И тогда она решилась на достаточно смелый и неожиданный шаг: пошла в туалет магазина Stockmann, расположенного в самом центре города, и, спрятавшись в кабинке с полузакрытой дверью, начала снимать, как дамы делают перед зеркалом макияж.

Дело это было непростое, приходилось каждый раз громко кашлять, чтобы звук щелкающего затвора не был слышан. И к тому же снимать в магазине, являющемся местом не общественным, а частным, тоже было делом рискованным...