Пройдя поперек весь утес, мы снова углубились в сельву. Вдруг слева по ходу движения появляется углубление в скале — грот не грот, пещера не пещера — обустроенное жилище: посередине сложенный из камней очаг, грубо сколоченный из досок стол, такие же лавки, консервные банки, приспособленные под посуду, чисто выметенный пол. Берналь таинственно улыбается, потом говорит:

— Милости прошу, моя бывшая обитель, присаживайся.

И начался рассказ, как он нашел этот грот, расширил его и приспособил для жилья. Сначала администрация заповедника пыталась было возражать, но потом его стали показывать туристам как еще одну местную достопримечательность.

— Я живу с природой в полном согласии и этим счастлив, встаю с рассветом, ложусь с закатом, знаю жизнь сельвы не хуже местных индейцев, хотя сам не местный и тоже родился в городе.

Рассуждения проводника прервали голоса, доносившиеся из сельвы. Спустя несколько минут из леса появилась группа туристов, ведомая индейцем-проводником. Берналь ядовито ухмыльнулся:

— Внимание! Сейчас гид будет врать. Занятно, что он на этот раз придумает.

— Чего ему врать?

— А гиды всегда врут. Конечно, их можно понять. Хочется рассказать что-то необычное, привлекательное, тем более что наши венесуэльцы все проглотят. Вот европейцы иногда каверзные вопросы задают, все подробности им подавай, а уж если японцы...

Тем временем проводник что-то рассказывал, указывая на грот, подкрепляя слова жестами. Увидев нас, он несколько смутился. Берналь продолжал комментировать, не слыша, о чем речь:

— Ну, что я говорил? Обычно про этот грот рассказывают, что это храм, который устроили индейцы-проводники Канаймы, где они собираются по ночам в новолуние и молятся своим богам, чтобы те послали им побольше состоятельных клиентов, однако наше  сейчас   присутствие  здесь  нарушает чистоту этой легенды, но... слышишь...

До меня доносились слова: «...священный грот ...его смотритель, старейший проводник Канаймы Томас Берналь, который по ночам общается с духами по старинным индейским ритуалам...» Дальше было еще интереснее. Кто-то спросил:

— А кто этот молодой человек, он тоже здесь работает?

Я даже не сразу понял, что речь идет обо мне. Гид не растерялся:

—Нет, наверное, это один из сыновей старого Бсрналя, которые часто сюда наезжают...

Мой проводник отнесся ко всему философски:

— Таковы правила игры. За свое путешествие люди заплатили немалые деньги, значит, чем больше невероятного они увидят и услышат, тем лучше, вот гиды и стараются вовсю. И обе стороны довольны. За все уплачено.

Между тем туристы подошли совсем близко. Какая-то женщина спросила, не найдется ли питьевой воды.

— А чего же нет, всегда — пожалуйста. — Берналь протянул ей жестянку с чистой прохладной  водой. Женщина сделала два глотка, но, узнав, что вода прямо из водопада, пить отказалась.

— Это гораздо чище всякой химии, которую вы там у себя в городах пьете. — Однако аргумент Берналя не произвел должного действия.

«Да, эти городские неисправимы», — выражал взгляд моего спутника, когда группа скрылась за поворотом тропы.

А наш путь лежал дальше. Мы стали подниматься на плато, откуда падал водопадом Сальто-Сапо один из притоков реки Каррао. Однако сейчас, в разгар сухого сезона, по камням можно было перейти на тот берег не замочив ног.

С плато открывался удивительный вид на саванну с зелеными пятнами моричалей, расстилающуюся на другом берегу реки. Далее, у подножья Серро-Венадо, саванна переходила в сельву, которая покрывала склоны этой горы, вплоть до самого вершинного плато.

Если посмотреть в другую сторону, на юг, то можно было увидеть салатно-желтые просторы саванны, перемежающиеся темно-зелеными пятнами сельвы. А дальше горизонт загораживало огромное плато, теряющееся в облаках. Уступы его напоминали бастионы фантастической крепости. Это знаменитый Ауян-Тепуй, самое большое плато на Гвианском нагорье. Площадь его достигает 700 квадратных километров, а наивысшая точка — 2460 метров над уровнем моря.

Название Ауян-Тепуй переводится с наречия пемонов, местных индейцев, как «Адская гора». На ней, согласно мифологии окрестных племен, обитают злые духи во главе с Траман-Шитой — богом зла. Согласно той же мифологии, ни один живой человек не может проникнуть в загадочные ущелья плато, а тем более подняться на вершину. Первый человек на плато попал по воздуху. Это был американский пилот Джимми Энджел, который во время облета плато в 1937 году совершил вынужденную посадку на тепуй и пешком спустился в долину. Маршрут, по которому ему удалось пройти, до сих пор носит название «Тропа Джимми Энджела».

Но, конечно, прежде всего Ауян-Тепуй знаменит тем, что оттуда падает высочайший в мире водопад Чурун-Меру, или Сальто-Анхель, достигающий высоты 979 метров. Приоритет открытия водопада принадлежит также Джимми Энджелу, что, однако, оспаривается многими. Некоторые полагают, что первым, не считая, конечно, индейцев, кто видел водопад, был лейтенант морского флота Венесуэлы Эрнесто Санчес Ла Крус в 1910 году. Еще раньше, вполне возможно, эти места посещали многочисленные старатели-гаримпейрос — искатели золота и алмазов, а также балатеос — искатели каучуконосных деревьев. Существуют также неподтвержденные сведения, что кто-то из них поднимался в начале нашего века и на плато Ауян-Тепуй. Это вполне возможно. К тому же еще в начале XVII века в донесениях испанского конкистадора А.Беррио упоминается об индейских сказаниях о потоке воды, падающем с неба.

Пора было возвращаться. Сумерек здесь почти не бывает, и ночь падает быстро, как будто кто-то выключил свет. Солнце уже зашло, когда Берналь спустил на воду лагуны свою огромную куриару, на которой мы возвратились в лагерь.

Вскоре я распрощался с одним из лучших знатоков Канаймы — Томасом Берпа-лем и покинул ее. Если кто попадет в эти места, то лучшего проводника не найти. Его там знает каждый.

Юрий Баженов / фото автора

Гвианское нагорье, Венесуэла

Очерк второй (Очерк первый опубликован в № 1/97)

В Париже, всегда рядом с общеизвестным, какой-нибудь, скажем, великолепной достопримечательностью, обнаруживаешь что-то для себя неожиданное, интересное... Не каждый, например, знает, что под площадью Бастилии протекает канал Сен-Мартен, где на катерах и баржах живут люди...

Хочешь спуститься в настоящие катакомбы? — спросил меня сразу же по приезде в Париж сын моих московских знакомых, а ныне парижанин (о том, как он стал им, читатель узнает чуть позже) Алексей Васильев.

— Алеша, нет ли чего-либо такого же занимательного, но попроще, менее опасного? — робко спросил я.

— Ну, что ж, попроще так попроще, пожалуйста, — будем осматривать каналы, — сразу поскучнев, предложил Алеша.

Я и не представлял, что парижские каналы тянутся на многие километры, пересекая весь город. Мы выбрали канал Сен-Мартен и теперь не спеша двигаемся вдоль него, останавливаясь где заблагорассудится. Он, конечно, не похож на петербургские каналы: там размах гранитных набережных, отраженье в водной глади дворцов и, главное, мосты-памятники: с башнями, цепями, конями и крылатыми сфинксами. Канал же Сен-Мартен функционален: его строили для перевозок грузов, например, соли. Для подхода барж к складам и рынкам не нужно было создавать «архитектурных излишеств», но ароматом времени веет от железных мостов — низких и высоких, плоских и горбатых — нависших над шлюзами, которые и сейчас открываются два раза в сутки, чтобы пропустить прогулочные пароходики.

Неожиданно канал исчезает: он... ныряет под площадь Бастилии. Что ж, пройдемся по знаменитой площади, на которой, несмотря на все «издержки» Революции — жертвы, террор, парижане празднуют 14 июля 1789 года — день взятия Бастилии, как символ падения тирании и освобождения народа.