Гипотеза о существовании таких образцов выходит за пределы современной науки. Однако в данный момент представляется единственной, способной объяснить феномен возникновения невероятно сложных живых клеточных конструкций.

Кто знает, может быть, в один прекрасный (хотя, что уж тут прекрасного?!) день может оказаться, что фантастический фильм под названием «Муха», повествующий о человеке, ставшем насекомым, вовсе не будет чистой фантазией, как и история героя «Превращения» Ф. Кафки. Так ли уж недостижима для нас форма бабочки? Возможно, для этого достаточно «всего лишь» поверить «в чудо» и подстроить какой-то слой психики к образцам, управляющим метаморфозой бабочек, и тем самым ввести наши клетки, хоть они и обладают человеческим геномом, в резонанс с образцами тела капустницы или махаона. Правда, трудно сказать, что произойдет во время такой трансформации с сознанием и разумом человека.

Мачей Кучиньский

Перевел с польского Е. Вайсброт

12 января 1996 года исполнилось 120 лет со дня рождения замечательного американского писателя Джека Лондона. Прожив на свете всего сорок лет, он успел сделать невероятно много. Только романов им написано более пятидесяти, не говоря уже о множестве прекрасных рассказов и очерков, в том числе и путевых.

Много лет посвятил я поискам неизвестных нашему читателю сочинений Джека Лондона, которые, как выяснилось, существуют, несмотря на 29-томное «полное» собрание его сочинений и бесчисленные сборники, вышедшие на русском языке за полвека. Однажды, просматривая каталог библиотеки Ленин градского университета, я обнаружил номер американского журнала с очерком Джека Лондона «Четверкой лошадей на север от залива». Но, увы, журнала на месте не оказалось—его выдали на руки. Стараясь сохранять спокойствие, я объяснил библиотекарям, что в номере, может, единственный неизвестный у нас рассказ Джека Лондона. Библиотекари переполошились, и на третий день смущенный студент вручил мне уникальный журнал. Он брал его для сдачи страничек по английскому языку...

После двухгодичного путешествия на «Снарке», в течение которого Джек Лондон написал «Мартина Идена» вкупе с серией очерков, после нескольких месяцев напряженной — по 16-18 часов в сутки — работы по подготовке сделанного к печати Джек Лондон почувствовал себя усталым и больным. Вместе с женой он поселился на своем ранчо в округе Сонома неподалеку от Сан-Франциско. Заботы по расширению ранчо и постройке «дома Волка» изменили образ жизни Лондона, и пришло второе дыхание — писатель не только снова много работает, но и совершает длительные поездки.

Путешествие на лошадях, которое добросовестно описывает Джек Лондон — а я проследил его по подробным картам Калифорнии, — совершено в 1911 году (с июня по сентябрь). Тогда в журнале «Сансет мэгэзин» был напечатан и очерк.

Виль Быков

— Ха! И ты собираешься править четверкой? Да еще по горным дорогам?! Да я не сяду с тобой и за тысячу долларов! Так заявил Генри, а он-то знал, что это такое — сам правит четверкой.

Другой мой глен-элленский приятель высказался обо мне еще более решительно:

— Что? Лондон? Он и с одной-то не справляется! Самое ужасное, что он был прав. Даже после того, как я проехал на своей четверке несколько сотен миль, я не умею справляться с одной. Буквально позавчера, спускаясь по крутой горной дороге, в узком месте на повороте я столкнулся с запряженной в кабриолет лошадью, которой правила женщина. И мы никак не могли разъехаться, сбоку в запасе оставался всего один фут. Моя лошадь не умела сдавать назад, тем более в гору. Ярдах в двухстах пониже ширина дороги вполне позволяла разъехаться. Но женщина на кабриолете тоже отказалась пятиться назад, так как не была уверена, что сможет сдержать лошадь. Я не умел распрягать, поэтому не стал и пытаться. Мы распрягли ее коня и отвели в поводу назад, вниз. Все шло прекрасно, пока дело не дошло до того, чтобы снова запрячь его в кабриолет. Выяснилось, что она не знает, как это делается, а я на нее рассчитывал. Провозились мы почти полчаса, показывая друг другу, как привязывать сбрую, однако я абсолютно уверен, что никогда в жизни ни одну лошадь не впрягали в повозку таким замысловатым способом.

Да, я не умею запрягать одну лошадь, но четверку — умею, что и побуждает меня вернуться к началу разговора. Выбрав долину Сономы местом постоянного жительства, мы с Чармиан через некоторое время решили, что пора побольше узнать и о соседних с нами краях. Каким образом? — вот первый вопрос. Среди наших слабостей есть одна — мы старомодны и не переносим вони бензина. И как заправские мореходы, естественно, тянемся к лошадям. Будучи из тех счастливчиков, что носят свою контору под шляпой, я привык брать в поездки пишущую машинку и пачку книг. Поэтому верховая лошадь, само собой, отпадала. Чармиан предложила взять пару. Она верила в мои способности и, кроме того, сама умеет управляться с двумя. Но только я подумал о бесчисленных горах, что предстоит преодолеть за три месяца на несчастной паре, я воспротивился и твердо заявил, что тогда нам, в конце концов, придется возвращаться на бензине. Чармиан заупрямилась, мы зашли в тупик, но тут меня осенило.

— А почему бы нам не взять четверку? — сказал я.

— Но ты же не умеешь править четверкой, — возразила жена.

Я расправил грудь, развернул плечи и высокопарно заявил:

— Все, что под силу мужчине, могу и я. Помнишь, когда мы отплывали на «Снарке», я ровным счетом ни чего не знал о навигации, но ведь научился и сам вел яхту.

— Прекрасно, — сказала она (вот она, вера!). — Пусть будет четыре верховые лошади, а седла мы положим сзади, с поклажей.

Настал мой черед возражать:

— Наши верховые не годятся для упряжки.

— Научи их.

Что я знал о лошадях? А об их обучении и того меньше, ну ровно столько, сколько известно матросу. Лягнула, сбросила, опрокинула, оттолкнула и убежала — такое случалось не раз. К лошадям я всегда испытывал огромное и почтительное уважение. Но убежденность жены звала вперед, и я согласился.

Кинг — конь небольшого роста для игры в поло, он из Сан-Луиса, а Принц — иноходец для развлекательных поездок — из Пасадены. Самое трудное взнуздать их и тронуть с места. По равнине они шли резко, под гору — галопом, но как только начинался подъем и они чувствовали вес телеги — сразу останавливались, поворачивали головы и смотрели на меня. Но я понукал их, и тут возникали проблемы. Мильде было четырнадцать лет, она натуральная, полудикая, характером — наполовину мул, наполовину американский заяц. Если упрешься ладонью ей в бок и велишь подвинуться, она ложится в твою сторону, надавишь на голову, чтобы подала назад — пойдет прямо на тебя. А стоит зайти сзади, подтолкнуть и сказать «пошла!», она просто на тебя сядет. Кроме того, она не умеет нормально ходить. Тысячу раз, без конца, пытался я заставить ее идти обычным шагом, но все безуспешно. Вдобавок она обжора. И совершенно не имеет значения, далеко ли, близко ли конюшня; только время подходит к шести, она сломя голову несется к дому и причем — самой короткой дорогой. Насчет нее у меня большие сомнения.

Четвертая и самая неподходящая лошадь — Разбойница. От трех и до семи лет она не давалась ни одному объездчику, некоторых даже покалечила. Один здоровенный ковбой пытался с помощью тяжелого седла и мексиканской узды укротить ее дикий нрав. Следующим ее владельцем оказался я, и она стала моей любимой верховой лошадью. Чармиан предложила запрячь ее коренной — так, мол, у меня будет возможность всегда держать ее под присмотром. А у Чармиан любимая верховая — Дева. И я сказал, что лучше взять Деву. Но жена заметила, что моя кобыла рядовая, а ее чистопородная и, если эксплуатировать ее целых три месяца, то, значит, навсегда испортить ей ноги. Не отрицая чистопородности ее кобылы, я в то же время дивился категорическому нежеланию Чармиан признать чистокровность небольших, торчащих в стороны ушей моей Разбойницы. Жена указывала на исключительно тонкую большеберцовую кость Девы. Я тут же измерил эту кость у Разбойницы. Она была точно такой же, хотя, возможно, как я тактично заметил Чармиан, покрепче. Это задело ее самолюбие. Конечно, в жилах чистопородной Девы течет кровь Лексингтона и Мореллы с линией выносливого Моргана, она умеет бегать, ходить и запросто обставит в работе мою беспородную, и именно поэтому-де не стоит запрягать такой образец лошадиного совершенства.