Могла! Уже тогда он всецело принадлежал ей. Жаль, что не открылась. Зов дал ему крылья, поднял и привел к ней, и поставил на колени. Надо было открыться ему в ту сумасшедшую ночь, когда они пили друг друга, как вино, и слова ее были бы как откровение, приближаясь к нему из среды его самого, обретшие боль и скорбь.

А сейчас он был почти мертв, и все, кто участвовал в обряде, искали ее тела, которое горело огнем желания. Могла ли она отказать? Сколько горячих змей влили в нее свое семя?! Она сбилась со счета. Она не смотрела на лица. Она была Царицей — и каждый, кто прикоснулся к ее влагалищу, давал ей обет верности. Ее экстаз закроет его от любой беды. Ни одна сволочь не осмелится произнести против нее свидетельство. Муж снова согласился пройти обряд очищения, значит, любил ее. И все, что беспокоит ее, будет уничтожено ее чарами. Он знал, что будет. Он не раз участвовал в обрядах. Любой, кто откроет рот, будет раздавлен им! Он знает, что их нет — есть только он! Она оглянулась лишь единственный раз, когда, голову ее закрыла ряса… Святой Отец был не хуже, в чем-то даже лучше других. Горячий и упругий, он наконец достал… Со стоном, она повалилась на жертву и на мужа, на мгновение забыв о своей миссии, открываясь и позволяя Святому Отцу войти еще глубже…

И снова горячая струя влилась в нее, обжигая плоть, которая плавилась от оргазма…

Манька проснулась в холодном поту. Проснулась так, будто кто-то толкнул ее в бок. Сон отлетел, словно она не спала.

Сон! Это был только сон! Слава Дьяволу! Слава Господу! Слава! Слава! Слава!

Между ног лужа неприятной липкой жидкости, растекшейся по ногам. Она что, в самом деле сношалась?! Не удивительно, что Святые Отцы как огня боялись ведьм, которые умели заняться любовью с Дьяволом. Кому захочется, чтобы его раскрыли?! Ведьм сжигали, вешали, топили, как только проклятие начинало терять свою силу. Кто не усомнится, что не Дьявол строит козни, если скотина дохнет не у ведьмы, и болезнь вдруг обошла ее стороной? Хуже, проклятая вдруг сама попугивает Святых Отцов всякими порчами…

Наслать — одно, а когда на тебя насылают, это совсе-е-ем другое! Святых Отцов не Дьявол учил — поди, спроси, как от этой порчи избавляются! Народ не обманешь, он все видит, если кляп на святом лице…

Чувства, испытанные ею во сне, ушли вместе со сном, оставив опустошение и брезгливость. Самые страшные переживания не шли ни в какое сравнение с пережитыми ощущениями, которые она не смогла бы выдумать, если бы вдруг не открылась сама в себе, как голая тварь, лишенная всего человеческого. Такой ужас и отвращение, которые ворвался в ее сознание и внутренности, она не испытывала даже в Аду, когда реки крови лились вокруг. Как она могла упасть до такой низости, до такого позора?! Как она могла?!

К такому обороту Манька себя не приготовила, с ужасом вспоминая Дьявола. Он знал, он видел — и ждал, позволяя вампиру убивать человека. Неужели испытывал ее?! Вот так — подло, раздев до гола?! Теперь она была голой…

Жгучий стыд поднимался вместе с ужасом. Она облилась холодным потом, вспомнив о Дьяволе, который мог заглянуть в ее мысли и нечаянно натолкнутся на воспоминания об этом. Она сгорала от бессилия избавиться от себя самой, осквернившей все, чем дорожила, хотелось придавить себя камнем, вырвать сердце, чтобы тварь, которая в ней проснулась, ушла в небытие вместе с ней. Волосы на голове шевелились, тело сотрясалось, постель стала мокрой от холодного липкого пота, и укрытая теплым пуховым одеялом, она, боясь пошевелиться, почти не чувствовала тепла, она не чувствовала ни рук, ни ног.

Боль во всем теле лишь обрадовала ее, когда она ее осознала, что все, чем была, только снилось.

Да она ли это была?!

Манька прислушалась к боли, скорее по привычке ее анализировать…

«Не моя!» — сразу же догадалась она, как только прошлась по своему сну снова, уловив некоторое сходство боли с тем, что должны были чувствовать девушки, над которыми она издевалась. Боль была всюду и нигде, она не соприкасалась с органами, но в то же время Манька машинально расшифровала ее, приложив на свое тело. И оргазм… И боль, и елей вокруг головы, с которыми обычно приходили с той стороны древние вампиры, сразу же уменьшились в разы и постепенно сошла на нет, оставив после себя лишь тяжесть в голове и боль в том месте, где яд пролился мимо вены Его Величества.

«Это тоже не моя боль! — сообразила она, быстро прогоняя себя по его сумеречному состоянию.

Наверное, она еще раньше избавилась от наваждения подружиться с носителем своей матричной памяти, но сейчас она ненавидела его. Спокойно. Ровно. Холодно. Последняя надежда умерла вместе с тем кошмаром, который довелось пережить во сне.

Но почему Дьявол заставил ее пройти через ЭТО? Почему позволил стать тем, чем она стала? Что он хотел сказать? Или учил ненавидеть?

Но она так и так пришла бы к своей ненависти. Днем раньше, днем позже. Она не была «Ее Величеством»… Или, может быть, все же, глубоко в подсознании, ей хотелось стать ею??? Надеялся доказать, что имея в себе червей, она была бы не лучше любой другой нечисти? И почему она воспринимала вампира, как себя?! Прошлые ее кошмары не шли от нее самой — нынче же она сама стала самым страшным кошмаром. В голове пронесся ураган воспоминаний, она лихорадочно искала состояние, которое бы подтвердило или опровергло ее догадку.

Неправда! Никогда у нее не было такого желания!

Или были?

Манька уже ни в чем не была уверена… Вампиры…

Страх поднимался из чрева тошнотой, доставая кости, как будто она лишилась плоти, с ужасом понимая, что никогда не сможет остановить вампира — даже саму себя, которая проклинала любую тварь, в ком теплилась хоть капля крови и сострадания к живому существу, любви большей, чем раболепие и страх перед нею. Отчаяние было столь велико, что не выдержав, Манька прокусила себе руку.

Привкус крови на губах остался лишь привкусом крови — как вода, слегка солоноватая.

Она лизнула рану, прислушиваясь к своим ощущениям. Пожалуй, не зная о том, что пробует на вкус кровь, она бы не догадалась ни по вкусу, ни по запаху. Кровь для нее ничем не пахла. Где эта страсть, снедающая ее изнутри? Влачила она свое существование, но о вампирском благополучии не стала бы жалеть. Кровь и мясо ешьте сами, а ее увольте…

Нет! Это не она! Там были только вампиры! Фу-у-у…

Вздох облегчения вырвался из груди — сон сразу же начал теряться и таять, устанавливая границу между тем, что она видела во сне и тем, чем она была сейчас. Она попробовала найти в себе остатки чувств, которые руководили ею и не обнаружила даже намека на их присутствие. Только боль и страх. До слез было жаль тех несчастных девушек, кровь которых она пила с таким необъяснимым наслаждением.

Противно… Окаменевшие мышцы лица стянуло.

И только осознание, что крови нет в ее теле, успокоило готовый вывернутся наружу желудок. Дьявол снова посмеялся над нею, обличив ее — как мало она знает! Не было в ней жажды крови, и не стоило ей удивляться всякий раз, как он объяснял про вампирское устроения — оболочка и ум, объятый огнем оргазма, залитого кровью своих жертв.

Интересное наблюдение, кстати, огонь этот где-то землей спрятан в ней. Если верить Благодетельнице, совокупление вблизи своих душ было у нее самым ярким воспоминанием… Может быть, человек испытывает какое-то особое состояние, когда находится вблизи от носителя матричной памяти? Ничего подобного Манька не испытывала… Или испытывала?

Она вдруг вспомнила, как объял ее огонь желания однажды на улице, и вроде рядом не было никого, кто мог бы вызвать его. Все было как обычно. И как-то незаметно для себя самой она уловила взгляд и остановилась, жадно всматриваясь в лица. Он сам к ней подошел, обычный с виду парень, а руки задрожали и подкосились ноги, а после, когда они остались вдвоем, она набросилась на него…