— Эй, ты, руку мне порежь! Порежь, я сказала!… Господи, вы видите, она руку мне… заступись, Господи, посмотри, что эта тварь сделала! — увещевать было приятно. Манька подняла окровавленную руку, возведя очи к небу, обошла мужа и встала напротив, смачно плюнув ему в глаза. — Смотри, что ты наделала! Ядовитая змея! Отомстится тебе в семьдесят семь раз семеро! — обошла его еще раз, вставая за спиной, за мужчиной, который держал девицу. — Господи, разве не грешница перед тобой? Воззри, Господи, на обиды мои! Разве гнали бы меня люди? Видят они — злое человеческое нутро у всех на виду! Валит с ног чудовище, убивает. А мы кажем его и тебе, Господи, и человеку. Кто как не ты проклял бы… ее первым? Вот и прокляни, Господи, защити нас от зла, — Манька развела руками, — нас всех! И Дьявола накажи, если недостойно покарает виновницу!
— Иди к нам, к нам! Мы ждем! Мы защитим!.. — нежно позвала молодая фрейлина невесть кого, но и она не могла смотреть на жертву равнодушно. Она задумалась, разглядывая кусок измученной плоти, и вдруг закапризничала, поворачиваясь спиной. — Я не хочу никого звать… Я-то позову, а спать потом как? Вдруг придут… Наши-то небось приходят! Дьявол, Бог — к чему они мне здесь? Пусть они там убьются! Я боюсь!
— Ну, ты и дура! Помнится, Его Величество намедни рассуждал, что Бог и Дьявол ничем не лучше друг друга, якобы яблоко от яблони недалеко падает, — прикрикнула Манька, возвращая фрейлину жестом руки. — Как можно Бога с Дьяволом сравнить?!
— Так это же хорошо! — развела фрейлина руками. — Пытают, наверное, вот проклятая и рассуждает: Бог озлобился, Дьявол не пожалел — одного поля ягоды, а Его Величество повторил. Думаю, мучают ее — и такая боль, что крик через все наши разоблачения проходит.
— В принципе, Его Величество прав, — ввязался в дискуссию молодой человек на спине Его Величества, утомившись разоблачать. — Мы и Богом любимы, и Дьявол нас не обижает.
— Вот-вот, я представляю, как мой прицеп предстал в своем бесовском одержании… — обрадовалась поддержке фрейлина. — Там, наверное, все обхохотались… Противный был, сопли до пояса, боялся на свет выйти. Не знал, как обувь надевают, так и не запомнил. Болезнь у него… эта, как ее? Аутизм… Они дураки что ли, чтобы заставлять кого-то жить с такими калеками? — Она изменилась в лице от отвращения.
— Зато в математике шарил, а от тебя какой толк? — разозлилась Манька, не удовлетворившись словами фрейлины, предназначенными для уст чудовища. — А тосковать зачем? И меня приревновал. Ага, к Дьяволу! Я, сказал, вершина Дьявольской изобретательности, чтобы мучить честного человека. Это я-то? После того как мы его освободили от чудовища? Знаешь что, я не железная. Сядешь на спину сейчас вместо нее, — Манька ткнула пальцем в жертвенную овцу для сравнения. — Потерпим, дорогая?!
— Ну вот! — не сдалась фрейлина, но мгновенно побледнела и тут же вернулась. — Помучил ее Дьявол, устрашает, плюет в нее, а вам завидует. Нам дано больше, чем Дьяволу, над нами Отец Наш Небесный, который нас пастырями поставил. И вы, Ваше Величество, в глазах чудовища в лице Дьявола как бы обретаете любовника, преклонившегося перед Вами, а Его Величество это чувствует.
— Ты, думаешь, Дьявол сам с чудовищем будет объясняться?! Не смеши! — брезгливо усмехнулась Манька.
Но ответ фрейлины ей понравился. В принципе, с ее доводами она была согласна, это все объясняло. Значит, там, в Аду, говорили о ней, принимая свидетельства, и говорили, как об особе, наделенной многими достоинствами. Боялись и уважали, зная, что ей дана власть судить, изгонять бесов, выправлять карму, имея поддержку от Господа Йеси и всей Его Церкви.
— Не-а, звать надо, — выставил зубы тот, который сидел на спине позади девушки. Он повернул голову полумертвой мужички на себя, так что хрустнула шея, изучая лицо с любопытством. — Они между собой договорились бы, если бы мы не настраивали их друг против друга. И что бы Дьявол не искал в ней себе компанию, компанию ему надо создать. Надо-надо! Зови! А ты, тварь, давай, облаживай себя соплями! — он потряс девушку за плечи. Голова у нее болталась, клацая зубами. Похоже, она снова потеряла сознание. — Пусть смотрят!
— Ага, — засмеялся еще один помощник, который обращался в заклятии к Его Величеству, как советник. — Вздернутся на суку того самого дерева, будь оно неладно, которое пить-есть нельзя было…
— Дерево в Раю стоит. Там Бог. А она в Аду, — возмущенно отозвался Святой Отец в рясе, махнув в сторону болтавших дымящим кадилом. — Не придумывайте. Дьяволу в удовольствие видеть мучения человеческие, но разговаривать с человеком или смотреть мучения сам он тоже не станет. Ангел все же, хоть и падший, изъеденный завистью. Изгнанный Дух затаил злобу и пьет кровушку у всякого, кто к нему попадает, не разбирая, проклятый, не проклятый. Он… как бы это сказать… Вершина Мерзости. И мерится силами со всяким, кто попадает в Ад. А мы, благодаря Спасителю, принесшему себя в жертву и искупившему грехи наши Кровью Своею, избавлены от его злобы, дети его, сядем от него по правую руку, а недостойные пойдут в геенну, ибо прощены. Богу Богово, а Дьяволу недолго осталось, исторгнется вон, когда не останется на земле человека, не познавшего Господа Нашего Йесю Христа, когда придет последний день и наступит конец света.
— Ему еще что-то осталось?! Я думала, он уже все… ушел из жизни… Спаситель же воскрес… И ему отдана власть над живыми и мертвыми.
–– Видимо, не совсем… Одержимых-то хватает… Наверное, если бы Дьявола уже победил, то и одержимых не осталось бы.
— Ну знаете, я свои грехи кровью искупил… Но пока не на Небе, спорить не буду.
— А как жить-то без крови? Если все Спасителя познают…
— Не все умрем, но все изменимся. Вдруг, во мгновение ока… Кровь и Плоть Духа Святаго получим. Отец Небесный будет насыщать нас и денно и нощно. И я, и вы, и все мы будем судить. Спаситель сказал: «Истинно говорю вам, что вы, последовавшие за Мною, - в пакибытии, когда сядет Сын Человеческий на престоле славы Своей, сядете и вы на двенадцати престолах судить. И всякий, кто оставит домы, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную». И будем первыми.
— Так мы уже получили, и первые…
— Судьбы мира в наших руках, нам дано владычествовать над народами, — Святой Отец возложил руки крестом на голову жертвы. — Молись, дочь моя, ушла ты без покаяния. Не услышит тебя Бог, и все грехи с тобой. Убивала, воровала, устами своими приближалась, а Спасителя не знала. Осквернила и осквернилась. Прелюбодеяние открыто твое, ибо наложила узы на достойного человека. Смертный грех это, и полчища змеев вылазит из уст твоих. Одержимая бесами, которые волокут тебя, дочь моя, в огонь геенны огненной. И черти на хребте твоем скачут! Свидетельствую! Обвиняю!
— Мне кажется, — заметила Манька, — мы уже судим, мы уже получили, мы уже унаследовали — а, значит, сидим у престола славы…
— Приятно! Приятно, что у нас все есть, и мы можем вот так… И нам ничего за это не будет! Просто удивительно! Разве по мне скажешь, что я чем-то таким занимаюсь?
— Приятно, согласен. Но с Богом шутить не след, — глубоким грудным голосом наставительно попенял Святой Отец. — А вот Дьявола проклинать не во вред. Из уст проклятого выйдет проклятие на Дьявола, и раззадорит его, и оттого мучение станет сатанинскому сборищу горше. Будут ненавидеть друг друга. Зачтется сие деяние, как благое и богоугодное дело. Плевать в землю, как плюнуть умел Спаситель, тоже не во вред. «Сказав это, Он плюнул на землю, сделал брение из плюновения и помазал брением глаза слепому» — зрячим делается человек, если плевок из земли положить на глаза. Положил здесь, а выйдет и оборотится на беса там. Ибо плевок тот протирает глаз не человеку, а свинье, указывая на мерзости ее. Плюнь-ка, не пожалей слюны-то! — посоветовал он тому, кто стоял перед Его Величеством. — Спаситель наш, изгоняя бесов из одержимых в стадо свиней, проклятием поднимал человека, сотворяя чудо. И мы творим для жизни вечной! — Батюшка указал на Его Величество, который почти не дышал. — И царь Саул бесновался, когда кидал копье в Давида, будущего царя. Но Давид не усмирил бесов Саула, а Спаситель усмирил бы. И пророки Вааловы бесновались, взывая к Богу своему. Но Илия не изгнал беса — ждал, когда бесы опозорятся, а Спаситель не ждал бы. Иона сидел у стен Ниневии и вопрошал Владыку, когда же наконец обрушится на город обещанная кара, а не обрушилась — но обрушилась, когда Спаситель пришел, который не ждал, а руководил. И стал враг Спасителя, как пыль дорожная, которую следует прахом отряхнуть с ног. Не надо ждать, дело надо делать, а свинья бесами из жизни изгладится. Нет свиньи — нет доказательств, и вины ни на ком нет, кроме Дьявола, который вызвал бесов к жизни. Если Сын обвинит Отца, то каков будет Сын? Если Сын обвинит брата, то брату ничего не останется, как доказывать, что нет на нем греха, и пришел грех с человеком, которому нет прощения. И так Дьявол будет доказывать Богу, что грех лежит на нашей паскуднице! Что-то я устал… Пойду, прилягу. Замени-ка меня, — приказал он молодому святому Отцу, больше похожему на жеребца.
