— А что они нам оттуда сделают? — хмыкнула Манька.

— Ну, мало ли, — обеспокоился Борзеевич. — Ты, Маня, просто не представляешь, как велика мощь вампиров! Технический прогресс не стоит на месте. Но и мы на месте не стоим. Если бы закрыть плотиной… — Борзеевич достал карту и сунул ее под нос Маньке, — вот здесь и здесь, тогда им к горам не подступится!

— Ну-ка, ну-ка, ну-ка! — Дьявол заглянул в карту и удовлетворительно хмыкнул. — Молодцы!

— Молодцы-то молодцы, да озерники не соглашаются. Там у них мелководье и рыбные заводи, где рыба икру мечет по весне. Решили, как Маня скажет.

— Нелегко принимать такие решения, но надо, — пытливо взглянул на нее Дьявол, принимая важный вид. — Маня, ты за кого: за рыбу, или за безопасность?

— Я? — Манька задумалась, и Борзеевича с Дьяволом почти не слушала. Вопрос застал ее врасплох. — Я за то и за другое. Нам с озерными ссориться никак нельзя. Останутся без рыбы, припомнят нам! Они все-таки наша передовая позиция. Но если посмотреть на карту… — Манька повертела карту в руках, примеривая ее на местности, внимательно изучая и то и другое, — если закрыть реку здесь и здесь, и пустить ее по другому руслу… Сюда! Вода затопит дорогу, и тогда переход закроется, и мест для размножения рыбы у озерных будет в три раза больше. Тут мелкое место.

— Гениально, — хитро ухмыльнулся Дьявол.

Манька взглянула на Дьявола, подозревая, что надоумил ее он. Раньше ей бы такое в голову не пришло. Как-то уж слишком быстро она сообразила, сориентировавшись на местности… Пить мыслительную материю оказалось приятно. Земля, может, не слышала ее, но признала, что сознание ее здесь…

— Вот-вот, говорил я ему, давай Маню дождемся! — недовольно проворчал Борзеевич в сторону озера.

— А ты русалку за ним пошли, — посочувствовала ему Манька.

— Так они всей семьей отправились. Там у них что-то вроде смотрин! Весна скоро. Но обещали к вечеру вернуться.

— Так бы сразу и сказал, что русалок у тебя увели! — Манька прыснула в кулак. — Поголоси, легче будет! — подтрунила она над стариком.

— Не будет, — Борзеевич тяжело вздохнул. — Это у меня от Дьявола: один, один, всегда один… У меня от них голова светлее становится, когда рученьки их белые старика обнимают, но размножаются они только своими, водяными.

Дьявол с сочувствием посмотрел на Борзеевича, оскалив острые, как у вампиров зубы.

— Я рассчитывал на заморскую кухню, ну ладно, обойдемся окрошкой, — смиренно проговорил Дьявол, поглядывая на Борзеевича свысока.

— Нет-нет, — спохватился Борзеевич, — я сейчас. Ты, Маня, отдохни до вечера, мы позовем, когда будет готово.

— Да, пожалуй, отдохни, а я Борзеевичу помогу, — посоветовал Дьявол, закатав рукава, и повязывая на себя фартук.

Манька погладила каждую избу и вернулась во временное пристанище.

Но ей не спалось. Мысли в голову лезли всякие. Она вернулась, но после пережитого часть ее осталась там, в Аду. Потрясение было слишком сильным. Наивно полагать, что сразу же, после того как она столько узнала о себе, все будет как прежде. Она и не ждала, что все останется по-старому, и как бы Дьявол не пытался отвлечь ее от черных мыслей, картины Ада вставали перед глазами одна за другой всеми своими ужасами. Именно к этой жизни ее вели, готовили, подталкивали. И все чудовища, которые в этом участвовали, были уверены, что им самим Ад не грозит. Она словно разделилась сама в себе, и одна ее часть была раздавлена, уничтожена, а вторая чужая, противоестественно спокойная, вызывающе озабоченная собой.

Уснула она незаметно, и почти сразу же ее разбудили, сообщив, что баня натоплена.

Манька вскочила сразу же, едва заслышав про баню. Ничего так не поднимало ее от хандры, как изба-банька. Против правил, банька отошла подальше от снующих туда-сюда поваров, накрывающих на стол, спустившись к самой реке. В бане было жарко, веник замочен, и в баночках стояли заморские соли и масла, неведомо как сюда попавшие, губка в крупных дырках, не пойми из чего, и редкий гребень, похожий на рыбий скелет — наверное, русалочий подарок, доставленный с синего-синего моря.

«Везде подарки!» — растерялась Манька, выйдя в предбанник и заметив на полке еще и пару крупных жемчужных ожерелий и две разные диадемы, выставленные будто напоказ.

— Это не подарок, это мы иногда моемся, как все, — услышала она голос, бархатистый и звонкий, как будто зазвенели серебряные колокольчики.

В дверь заглянула сначала одна русалка, вошла, затем вторая. Видимо, шли не в первый заход.

— Это… а у вас ноги! — сообщила Манька, никогда не видев прежде, чтобы русалки выходили на берег. Они и не разговаривали с ней особо, не скрывая неприязни.

— По земле мы ногами ходим, — успокоила ее одна из русалок. — Но от воды нам никак нельзя, сохнем и испаряемся.

Они были похожи между собой, как две капли воды, и Манька вдруг заметила, что уже где-то видела их смазливые личики. В Аду. Благодетельница сильно походила на них. Русалки ничуть не смутились, подзывая ее к себе.

— Есть у нас сестрица, рожденная на земле, — таинственно поведала русалка, грустно взглянув на Маньку.

— Не совсем сестра, — поправилась другая. — Видишь ли, мы рождаемся из яйца, а оно зачинается нашим отцом от морских сирен, а та, другая, вышла из чрева Бабы Яги, но зачатая от семени нашего батюшки.

Манька отшатнулась. Кровь отхлынула от лица. Ну не могло же такого быть, чтобы вся Благодетельница была не человек!

Обе русалки с вениками подмышкой не замедлили уйти в парную и через несколько минут выскочили, раскрасневшись, как вареные раки, сразу же кинувшись в реку.

Манька тоже попарилась и вышла на берег, не решаясь ступить в воду.

«Утопят!» — в который раз подумала она, пожалев, что относилась к ним по-человечески. Но трусить оказалось еще хуже, чем бояться Благодетелевых сестер. Дно реки оказалось пологим. Она кое-как заставила себя переступить опасную черту. Русалки на дно не потащили, но поплыли рядом, собирая по дороге лилии. Теперь их было так много, и все они плескались рядом с хохотом и гиканьем.

— Недоброе дело задумала ты, Маня! Ой, недоброе! — прошелестел голосок у самого уха.

— Замыслила, срам-то какой! — другая погладила ее по спине.

Тепла от русалки никакого, холодная, как вода в реке. Манька вздрогнула, но к берегу не поплыла. Получат они у нее, если живой выберется! Никаких пирогов им больше!

— А-а-а, пожадничала! А сестрица наша не моргнув глазом отдала бы! — еще одна русалка высунула голову из воды прямо перед нею, водрузив на голову сплетенный из лилий венок слегка утопив.

Манька высунулась из воды, отплевываясь. «Издеваются!» — разозлилась она. Поправила венок и нырнула глубоко под воду, раскрыв глаза. И сразу две русалки подхватили ее и потащили по кругу.

И вдруг Манька сообразила, что она не захлебывается, она как-то дышала под водой. Стало светлее, зеленоватая пелена ушла, и стало видно, как на берегу.

Чего здесь только не было: мимо проплывали косяки разномастных рыб, длинные яркие водоросли поднимались со дна, образуя густые заросли, то тут, то там ползли по дну раки, раскрытые перламутровые ракушки устилали дно, и всюду, куда не глянь, высились терема, терема, богато и нарядно украшенные, будто целый город предстал перед глазами. А вокруг сундуки, сундуки, наполненные сокровищами, с высыпанными и наметенными горками, с ровными дорожками, покрытыми золотыми монетами. И не было никакого другого берега…

— Это что еще за новость! Человеку нельзя! — приструнила русалочье племя самая старшая из сестер, которая выскочила из дворца, размахивая руками.

Обе русалки выпустили Маньку из рук, и ей сразу понадобился воздух.

На поверхность она вылетела пулей.

«Господи, что это было-то? — Манька удивленно уставилась на воду, пытаясь разглядеть дно. Вода была мутноватой, но дно просматривалось. Обычное, песчаное, без всяких теремов. Русалки сгинули. Она всегда удивлялась: и не скучно им там под водой, как они умещались, как спали на голой земле…