Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— А скажи-ка мне, разлюбезный Господь, каким таким умом ты взвалил вампира на Манькин хребет? Провалиться мне на этом месте, если сие злодейство обошлось без твоего пособничества! Не ты ли вызвал больную тварь?!

Глухой треск, и голос Борзеевича ухнул из-под земли.

— И нет такой головы, чтобы принять святую правду! Положил, думаешь, старика?

— Вылезай уже! — проскрипел Дьявол миролюбиво. — Пристанем к берегу, если ты прав, обреку себя на Вечное Изгнание, а если нет… вспомнишь, как глубоки недра земли! Мне даже не придется в этом участвовать! Сам будешь убеждать меня в обратном.

— Ты и так Дух Изгнанья! — крикнул Борзеевич из ямы с обидой. — Если буду прав, поднимешь меня туда, куда скажу?

— На небо что ли? Чем выше взлетел, тем ниже падать… — Дьявол протянул Борзеевичу руку. — Если разобраться, глупое высказывание: если взлетел, следовательно, есть механизм подъема… Наверное, имеется в виду, что этот механизм заболевает и отказывает. Но ты существо бескрылое, поэтому желание твое объяснимо. Борзеевич, рожденный ползать — летать не может. Не подниму, сам поднимайся, а то подниму, а дальше-то как? А вот если сам… История знает немало примеров эволюции бескрылого в крылатого. Рыба и та приспособилась. Подпрыгивает и летит. И ты подпрыгни!

— Нет в тебе жалости! Сострадание не стучит по твоей умной голове. А почему бы не поднять человека, который поверил тебе и поворотил вспять?

— За всю землю предлагаешь слезой облиться? Современный мой друг, да жалеют ли ноги здоровую плоть, когда гангрена началась? Не рубят ли с запасом? Чей початок пересилить себя решил? Лоб в лоб предстал перед проклятым человеком вампир, обнажил себя, ну и что? Шкуру с нее спустить или объявить индульгенцию по-приятельски? Конченный она человек. Да конченый ли?! Видел бы ты, как резво рассмотрела и Ад, и Рай! Не могу сказать, что не любовался! В любом случае мы оба проиграем или выиграем. Не торопись судить.

— Ты мне зубы-то не заговаривай! Я сам, знаешь ли, могу переставляться с место на место! — Борзеевич вылез из-под земли, злой и расстроенный, оттолкнув Дьявола. — А-а-а-а! — снова ухнул он в яму, которая стала после первого падения чуть глубже.

Дьявол оставил ворчливого старика выбираться из ямы, подошел к Маньке, положив руку на лоб.

— Температуры нет, — констатировал он. — Хандра — увлекательнейший объект исследований. Мне иногда так смешно наблюдать, когда думаешь о том, чего не было и никогда не будет. Видишь ли, и в Аду вампир остается вампиром. Вампир не человек, человеческое ему не ведомо. Где человек получает одно, вампир получает другое. Это твоя боль, только твоя. Вампиру тут наслаждение. Он тебя не знает, и, я так понимаю, ты его тоже. Он тебе такой же чужой, как ты ему. Так о чем печалишься? Руки, ноги, голова — все на месте. Грамотная стаешь, и червяки рассасываются помаленьку.

Манька задумалась. Все в ее жизни прямо и криво упиралось в одного единственного человека. Ничто не связывало их в жизни, разве что глупые девичьи мечты да виртуальное ребро, проклятое и распятое, приговоренное к пожизненному заключению. Может, по-своему половинчатый монстр был прав, когда решил разрубить тугой узел, раз и навсегда избавившись от нее, от ребра, от предопределения. Ее боль в чреве матери была настолько сильной, что не могла не отразиться на нем. Ее умишко был забит мерзостью до отказа. Пожалуй, с таким имиджем перед людьми не покрасуешься. Злился, наверное, когда узнал, что сотни его попыток устроить себя развалились в пух и прах из-за нее.

Но она не могла и не хотела мириться с положением, которое он ей отвел. Люди же, договорились бы.

— Нельзя, — мягко произнес Дьявол.

— Что нельзя? — переспросила Манька, не поворачиваясь.

— Договориться нельзя. Ты знаешь про обман, и он знает — обман вышел наружу. Только любовью можно открыть любую дверь. Любовью к земле. Она слабая, и как всякий ребенок ищет заступника. Ее предали, ее обокрали, ее избили. Она не верит, боится, прячет все, что считает своим добрым началом.

— А почему тогда не открывается? Разве я не люблю ее?

— А любить земля умеет только себя. Это круг, который человек должен замкнуть. Даже не один, а два. Два параллельных круга, между которыми пространство. И человек может заслонить себя от любой беды.

— А родители мои? Почему не заслонились?

— Стоило им взглянуть друг на друга, как на свое начало, и боль бы ушла, и ужас открылся, как зло, пристроившееся снаружи. Два круга движутся навстречу, и там где зло, пробуксовывают. Если один ухнул в яму, второй знает, что эта яма из себя представляет. Когда отец кричал на мать, она чувствовала, что происходило там, той ночью. И когда мать умоляла отца вернуться, он знал, кто поднимал ее на смех. Они боролись друг с другом.

Вампиры долго искали способ, как обойти себя самого, пока, наконец, не поняли, что там, где начало земли, нужно встать самому и прокричать о том, что он Бог. Оказалось, открыть двери можно еще так: стать вампиром и подкапывать вором, врываясь в чужое жилище. Душа — это то, что рассказывает о человеке, показывая свое к нему отношение. Да, вы, ты и он, расстались раньше, чем успели поймать свое начало и конец. Но даже так он искал бы тебя, если бы ты опередила своих врагов. Но не опередила. И в каждом из вас открылись Боги. Чужие Боги. Они знали, что сказать в землю, чтобы обелить себя, поднять его и настроить против тебя. И вот, он прокричал о том, что он Бог, а ты подтвердила, что да, Бог. Но он вор, которому ничего не стоило заставить человека умереть. В его круге и в своем ты облита всеми мерзостями, которые он и его подельники смогли придумать, и если ты придешь договариваться, ты принесешь в свою землю еще одну мерзость — вопль проигравшего. Это будет не крик, это будет состояние всей земли, и все пространство будет знать о твоем поражении. Так что прийти ты можешь только как воин.

А если ты добудешь землю, и голос твой пройдет по земле, рассказывая о своих убийцах? Разве страх не придет? Разве сможет твой сосед подкапывать и дальше?

Так что, договориться нельзя.

Зубы стисни, а иди, умири, но не сдавайся. И тогда на каждое слово вора у тебя в его круге найдется свое слово, которое замкнет уста земли, изрыгающей о тебе неправду. А когда земля ближнего замолчит, ты сможешь поговорить со своей землей.

— Мне его убить?

— Я не имею в виду, что надо бегать за ним и искать способ воткнуть в него острый колющий или режущий предмет. Заслони землю, и половину битвы выиграешь. Он реки крови пролил, чтобы вырвать тебя, как дерево. Но даже такая, ты его конец и начало, правда о нем. Земля знает, что Бог пришел с мечем, пусть погибнет от меча. И никогда не забывай, что ближний твой пришел войной — он враг, который нападает из-за угла темной ночью, разбойник, и не щадит ничего, что живо и может знать о нем. На свете нет врага более жестокого и беспощадного. Он не укроет тебя от вора, и убийца не упадет замертво, когда будешь стоять лицом к лицу, и полчища врагов ведет за собой. Это он кричит: вот ваша жертва! Вспомни, сколько людей позвали тебя, когда искала приют возле их костра?! Это и есть забота души. Что это за человек, который мог сказать: гоните от себя мою душу! А ты думаешь: как простить, как понять, как случилось.

Да никак! Не забивай себе голову. Он разве прощение просит? Или стал другим? Изменить прошлое ты не можешь, разве что извлечь из этого урок и попытаться вернуть украденное.

— Мне так… — Манька нерешительно остановилась на полуслове.

— Что? — участливо поинтересовался Дьявол.

— Ничего, — тяжело в нос ответила она.

Стоило ли говорить, что творилось у нее в сердце. У Дьявола не было сердца, он руководствовался исключительно рациональностью и безопасностью земли. А сам он ничего не боялся и никому ничего не прощал. Но надо быть Дьяволом, чтобы думать и поступать как он. В адрес его от ее матричной памяти, замутненной вампирическими объяснениями, неслись воздушные поцелуи и признания в любви, усиленные проблемными местами. В ответ, из его матричной памяти, она получала матерные заклания. Вот такое у нее было начало. И не будь она инфицирована в животе матери, когда объяснения вампиров навяливались в ум как попало, не быть ей живой. Подсознательно она всегда это чувствовала, сильные люди не заплачут и не понесут цветы на ее могилу. И мечта суицидника, когда он думает, что убив себя накажет весь мир, разваливалась в одночасье. Она знала, что смерть ее не будет красивой, и на следующий день уже никто не вспомнит о ней, как не вспоминали о любом другом покойнике. Это знание спасло ее от себя самой.

74
{"b":"129930","o":1}