Что ж, пусть будет так! Где еще найдешь такую благотворительность… Пусть только попробует сказать, что сама на себя руки наложила!

Умереть было не самое страшное, может наоборот, освобождение: каждый убитый оборотень мог стать могилой — чем больше жертв, тем больше мук в Аду. Не люди, но кто знает! Она, конечно, не искала им смерти: сами пришли, сами облаяли, сами в зеркальце посмотрелись, и стрелы лично Дьяволом святились… Дьявольской стрелой зайца в поле не убить — она пробовала подстрелить уточку на жаркое — стрела растаяла перед самым проникновением в плоть, птички след простыл, а потом спикировала сверху, да так заехала крылом в темечко, боль не утихла до сих пор. И живая вода не брала издевательство — против живой плоти применить решила сверхсовершенное оружие.

После этого случая даже Борзеевич понял: стрелы не предназначались для самого Дьявола.

— А избы чем тебе не Храм? — оскорблено вскинулся Борзеевич. — Освященная изба не хуже Храма, — заверил он, нисколько не сомневаясь в своих словах. — Я это… я им покажу! Где-то у меня тут был… вот! — Борзеевич вытащил из кармана старый свиток, с не пойми каким абстракционизмом. Линия на линии и загибулины. Но Борзеевич не смутился. — Главное, что бы Алтарь был, — сказал он уверенно, — то Храмом и назовется!

— Но это же особенный Храм должен быть! С избы свалишься, шею не сломаешь! — не поверила Манька, сделав последнюю попытку воспротивиться воле хладнокровных убийц. Она заглянула в свиток через его плечо. — Храм должен быть высоким и… крыло Храма — и вид необозримый, — она повернулась к Дьяволу хмуро. — А иначе, почему Спаситель Йеся отказался прыгать?

— Он так хотел ко мне свое презрение показать, — не задумываясь, ответил Дьявол. — Ему земля была нужна, которая у меня, а не я. Этот умник решил, что если в меня как следует плюнуть, я тоже отправлюсь в поле и начну кровью кормить мучителя, — он всплеснул руками. — Цокольный этаж — и тот крыло храмовое! С какой стороны ни смотри, а все одно — одно крыло левое, другое правое! Откуда в стародавние времена высокие храмы?

— Вот-вот, — поддержал его Борзеевич. — Поднялся бы на ступеньку, да и прыгнул, а то, говорит: не могу, один у папы, возьмет и сам все сделает… Делать-то делает, да только делает вампиром, — он бросил недовольный взгляд в сторону Дьявола. — То один бессмертник вырастит, то второй…

— Ну, — оправдываясь, грустно произнес Дьявол, — сочинили два ученика три повести, а один воскресение плагиатом обойти не смог. Ты меня еще за нечисть посуди!

— Что ж он лежит в гробу и носа не кажет? — обругал Борзеевич Дьявола.

— Наверное, воскресение не по вкусу пришлось… — оскалился Дьявол во весь рот. — А он как думал, оплюет душу всем миром, а она ему гостинец за это?

— Знаете что, Йеся — Интернациональный Бог! — возмущенно отозвалась Манька. — И гибель готовите мне вы, а не Он!

Две ехидные насмешки не замедлили прикатить обратно.

— Бумага все стерпит, а вампиры не каждую бумагу могут вытерпеть, — ухмыльнулся Борзеевич. — Завет Дьявола на скрижалях земли высечен, а словами Йеси зады подтираются.

— Вам не угодишь, — огрызнулась Манька.

— Закон нельзя ни отменить, ни изменить — его можно только изучать… — строго сказал Дьявол. — И жить по нему, или не жить — и тогда Закон обрушится на человека, как бетонная плита, которую подбросили вверх, и думают, что она упадет на небо. За убийство человека полагалась смерть, в соответствии с законом, особенно, когда убивали человека тайно. И люди не боялись путешествовать безопасно. Возьми казначея царицы Эфиопской: он едет в чужой стране, по пустынной дороге, в одной лишь повозке, без охраны, и читает пророка Исайю. И любой мог подойти к нему, чем и воспользовался обманщик, крестив его в воде и дав ему Святого Духа, которого не видел евнух, но видел Филипп, понимая, что человек в его руке. Сознание над сознанием встало чье?

Бог крестами не прилипает, он или есть, или его нет. Бога нельзя дать, или взять — он не вещь. Я имею в виду — настоящего Бога! Я, например, как раз крещеными брезгую.

«Ева, Ангел, и я» — страшное преступление против Евы, инструкция, как сделать так, чтобы жизнь ей медом не казалась. И целовала бы она ноги всякого Благодетеля, умывая слезами, поливая елеем и оттирая волосами, — Дьявол с досадой поморщился. — Раньше как было: если человек вампира обнаружил, приказывали выставить его на всеобщее обозрение, чтобы тот, кто имеет с ним тяжбу, видел его лицо. Для этой казни небольшое возвышение так и называлось: «Лобное место». Человеку с вампиром один на один лучше не встречаться, вампир быстро приложился к головушке, но в толпе — кто позволит? И девушка, которую он положил к ногам апостолов, спокойно вынула из него дух. А ты так сможешь?

— Его люди убили, он Мученик был! — хмуро поправила Манька.

— Ага, щас! — расплылся в улыбке Дьявол. — «Выходя, они встретили одного Киринеянина, по имени Симона; сего заставили нести крест Его», — процитировал он. — Это что, Мученик?

Представь, идет казнь, гордо шествует подозреваемый, а за ним, согнувшись под тяжестью креста (не маленький — человек на нем разместился!), согнулся случайно подвернувшийся прохожий…

Искренне посочувствовали люди Йесе, а кто посочувствовал Симоне Киринеянину?

Или вот: «распявшие же делили одежды его, бросая жребий»…

Не думаю, что кому-то пришло бы в голову делить одежду человека, которого попинали, поваляли, поплевали, и уж, если на то пошло, проволокли по улице…

«Иисус же, опять возопив громким голосом, испустил дух.» «Иисус же, возгласив громко, испустил дух.» «И, сие сказав, испустил дух.» «И, преклонив главу, предал дух.»

И кто же его убил?! Нет ни одного человека, на которого смог бы я повесить смерть Йеси. Его не пытали, как они пытали людей, не бросили в огонь, как бросали они, не похоронили заживо, не содрали кожу, не вынули внутренности, не проводили над ним эксперименты… Хилый оказался, или вампир? Тогда, конечно, воскрес! Разве вампиры умирают, не будучи уязвленными в сердце и сохранивши голову? Зря современные вампиры обязательно стреляют в сердце, и контрольный выстрел в голову?! Им да не знать! Не пристрелил, как положено, обязательно выживет!

Вампир — это бессмертная нечисть, которая умеет прикинуться мертвой. Или смертельно больной. Думаешь, положила ее, а она раз — снова из всех щелей повылазила и красоту свою кажет…

Сдается мне, плохо ты чтишь память Спасителя! Давай-ка разберемся, кто есть кто… Кто такой Марк? Ах, это же Иоанн! К тому же, племянник Йеси!

— Племянник — это который Иоанн, а Марк из семидесяти… — поправила Манька.

— Как бы не так!!! — остановил ее Дьявол. — Матфей: «Симона, нарекши ему имя Петр, Иакова Зеведеева и ИОАННА, БРАТА Иакова…»

Если Иоанн был племянником Йеси, то и Иаков был его племянником.

Лука: «То были Магдалина Мария, и Иоанна, и МАРИЯ, Иакова, и другие с ними, которые сказали о сем Апостолам.»

Если МАРИЯ — МАТЬ Иакова, (а Иоанн его брат и одновременно, племенник Йеси) — то выходит, и МАТЬ ИОАННА?

Подтверждение сему найдем в деяниях: «И, осмотревшись, пришел к дому МАРИИ, МАТЕРИ ИОАННА, называемого МАРКОМ, где многие собрались и молились»

Из чего следует, что ИОАНН, который МАРК, и ИОАНН, который ПЛЕМЯНИК — одно и то же лицо. МАРИЯ, названная в честь матери Йеси, что было обычным явлением (например, в честь отца Иосифа назвали одного из братьев: Иосий), была МАТЕРЬЮ Иакова и ИОАННА и СЕСТРОЙ Йеси. И получается, Иоанн-Марк не пятая вода на киселе, а тот самый, из числа двенадцати, прославляющий дядю. В то время, как прочие ученики оставались в относительном неведении, Иоанн и Иаков (два племянника) и Петр (Симон, у которого часто гостил Йеся) были посвящаемы во все тайные дела, когда Йеся творил свои «чудеса». А если вспомнить, что братьев Йеси звали: Иаков, Иосий, Иуда и Симон — то встает вопрос, не тот ли это Симон, который Петр, многими деяниями прославляющий братца?

А доказательства, опять же, вот они, налицо!