Я нерешительно попятился назад, готовый спасаться бегством. Из кареты доносились голоса. Если Жужанна приехала вместе с Владом...

Сестра сделала шаг навстречу и умоляюще подняла руку.

– Аркадий! – позвала она.

Ее голос напоминал голос прежней, невинной и наивной Жужи. Но в нем появились новые интонации: сладостные, манящие, словно пение сирены.

– Каша, дорогой! Ты должен мне поверить. Я больше не могла находиться рядом с ним и отправилась искать тебя...

Я не шевелился. Сестра пошла к крыльцу. Моя рука по-прежнему сжимала дверную ручку. Вайс, не понимавший ни слова по-румынски, очумело таращил глаза на Жужанну. Заметив его, она опустила голову.

– Каша, – доверительно шепнула Жужанна. – Дорогой мой брат, мне нужно о многом рассказать тебе, но наедине.

Я повернулся к Вайсу, удивляясь, что произошедшие сомной изменения не коснулись братского, покровительственного отношения к сестре. Впрочем, сейчас Жужанне ничего угрожало. Скорее наоборот.

– Уходите, – велел я Вайсу. – Потом поговорим. Невзирая на мои мысленные приказы, упрямый человечишка с величайшей неохотой поплелся прочь от моего дома. Красота Жужанны загипнотизировала его.

Я не торопился заключать сестру в объятия, а с прежней настороженностью следил за нею. Она протянула ко мне руку. Прикосновение смертных людей, даже если у них озябли руки, все равно остается теплым. Рука Жужанны, обтянутая перчаткой, была так же холодна, как и моя.

На мгновение за этим великолепным фасадом я вновь увидел прежнюю, до боли близкую родную сестру. Ее карие глаза приобрели золотистый оттенок, но взгляд принадлежал той, живой Жуже. Мое холодное сердце сжалось от нежности и тоски.

– Верь мне, – произнесла она смиренным голосом, настолько тихим, что человеческое ухо вряд ли уловило эти слова. – Ты опасаешься, что я привезла Влада. Не бойся, Каша. Я бы ни за что этого не сделала. Помнишь, я тебе говорила: мы во многом остаемся такими же, какими были при жизни? Разве я тогда не рассказала тебе о договоре? Разве не умоляла бежать, чтобы он не завладел ребенком?

– Я все помню, – тихо ответил я.

Сестра говорила правду. Она действительно предостерегла меня и вообще сделала все, что могла, для спасения моей маленькой семьи: меня самого, Мери и ребенка. И в то же время Жужанна изо всех сил противилась моему стремлению погубить Влада – ее благодетеля, соблазнителя и убийцы.

– Но если ты явилась сюда, то должна знать... – начал я.

Душевная боль исказила ее лицо.

– Знаю, – прошептала Жужанна. – Ты живешь только ради того, чтобы его уничтожить. А я...

Она отвела глаза, затем вновь устремила на меня взгляд и зашептала. Голос ее стал громче, и теперь в нем звучала неподдельная ненависть.

– Я не могу больше находиться рядом с ним, Каша. Сама я не в состоянии поднять на него руку... Но оставаться возле него и видеть всю эту жестокость невыносимо!

– Он был жесток с тобой? – изумился я, подавляя в себе желание опекать и защищать свою несчастную сестру.

Она качнула головой, и лунный свет сначала коснулся ее локонов, придав черным как смоль прядям оттенок индиго, а потом скользнул по перламутровому лбу, который, словно огромная жемчужина, переливался голубоватыми, розоватыми и серебристыми тонами.

– Не со мной. С гостями. Меня он пальцем не тронул. Только потешался над моей неопытностью и нежеланием мучить людей.

Жужанна умолкла и тут же с еще большим отчаянием воскликнула:

– Позволь мне остаться с тобой! Прошу тебя! Я не могу вернуться к нему.

Пальцы Жужи гладили мои холодные руки, но я не отвечал на ее по-детски трогательные ласки, внешне оставаясь спокойным и неподвижным. Но внутри у меня, едва я ощутил прикосновение сестры, все всколыхнулось. Долгие месяцы после разлуки с женой и новорожденным сыном я страдал от одиночества. Такой беспредельной пустоты я никогда не испытывал в своей прежней, человеческой жизни. Теперь я понимал (но это не значит, что одобрял) причины, побудившие Влада сделать Жужанну подобной себе. Как мне хотелось поверить в ее искренность! Глядя в ее глаза, отливавшие золотом, я не видел притворства. В них были лишь любовь и страдание.

Судьба сжалилась надо мной: рядом появилась родственная душа, способная понять и разделить весь ужас нынешнего существования.

Я отступил на шаг, сурово оглядел Жужанну с головы до пят (как же тяжело мне было сохранять строгий вид рядом с ее удивительной красотой!) и сказал:

– Если останешься со мной, ты должна будешь порвать с ним навсегда. Он не простит тебе отступничества. И еще: поклянись, что никогда, ни при каких обстоятельствах не расскажешь ему ни о том, где я нахожусь, ни о моих замыслах.

– Которые заключаются в том, чтобы его уничтожить, – договорила за меня Жужанна. – Клянусь.

Едва заметив на моем лице первые слабые признаки того, что я готов согласиться, Жужанна с прежней своей порывистостью бросилась ко мне и крепко обняла.

– Каша, милый мой! Я безумно по тебе соскучилась!

У меня больше не было необходимости изображать строгого брата, и я с радостью ответил на ее объятие, а затем наклонился, чтобы поцеловать ей лоб, как часто делал это, будучи живым. Иссиня-черные волосы Жужанны стали тоньше и мягче и приобрели шелковистый блеск. Казалось, от них исходит слабое голубоватое свечение, а еще они пахли духами, чего в прежней жизни никогда не было. И все же этот изысканный аромат, окутывавший сестру, точно облако, не сумел обмануть мое обострившееся обоняние: Жужа, подобно всем неумершим, не имела того непередаваемого запаха живого тепла, что присущ и зверям, и людям до самого их последнего вздоха. И кровь ее пахла совершенно иначе: она была не сладковатой, как у обычного человека, а горькой. Обнимая Жужанну, я чувствовал ее идеально прямую спину. Только тело под бархатным платьем было холодным.

Я разжал руки. Помня о голосах в карете, я с некоторой настороженностью спросил:

– А почему ты приехала не одна?

Жужанна хитро улыбнулась и, привстав на цыпочки, зашептала мне прямо в ухо.

– Я же не могла приехать без подарка, – с простодушием маленькой девочки сообщила она.

Жужанна дотронулась до моих щек.

– Ты совсем исхудал, братец. Взгляни на себя! Ты голоден. Я это почувствовала еще в карете. Если я помешала тебе поужинать, то должна исправить свою промашку.

Раньше чем я успел открыть рот, она повернулась и подала знак кучеру, который вновь открыл дверцу кареты. Оттуда вылезли двое улыбающихся молодых людей. Оба держали в руках по бутылке шампанского. Первый из спутников Жужанны был среднего роста, весьма упитанный, с густыми золотистыми волосами. Туго накрахмаленный воротник сдавливал его бычью шею, и она складками нависала над поношенной пелериной. Он оценивающе оглядел мою сестру и, думая, что никто, кроме спутника, его не услышит, шепнул тому на ухо:

– Эту красотку я оставляю за собой. С тебя хватит и служанки.

Видимо, очень довольный своим остроумием, он грубо захохотал.

Реплика была произнесена по-английски, а выговор выдавал в упитанном мужчине уроженца Лондона. Но сами слова, неуместный смех и нескрываемое высокомерие сразу же вызвали у меня неприязнь.

Его приятель был выше ростом, лучше одет и атлетически сложен. Вьющиеся темно-русые волосы лишь подчеркивали его молодость. Он казался более трезвым, нежели толстяк, или просто хорошо умел скрывать свое опьянение. В ответ на бесцеремонное заявление он лишь рассеянно улыбнулся. Его восхищенный взгляд был прикован к Жуже. Кажется, моя сестра покорила его сердце.

Я провел в Англии четыре года, а моя жена тоже была уроженкой столицы туманного Альбиона. В прежней жизни я бы несказанно обрадовался, встретив лондонцев, и принялся бы расспрашивать их о новостях этого удивительного города. Меня и сейчас в какой-то мере радовала перспектива провести вечер в компании англичан. Но в еще большей степени меня ужасало собственное хладнокровие (хотя теперь у меня действительно была холодная кровь): перед тем как выпить кровь жертв, насладиться беседой с ними. Неужели я становлюсь похожим на Влада?