Боже, дай мне силы написать об увиденном. Зрелище это было в высшей степени прискорбным и столь же непристойным. Я почти сразу же отвел глаза, будто в них плеснули кислотой. Однако увиденное крепко врезалось мне в память; боюсь, эта ужасная сцена останется со мной до конца моих дней.

Подвешенное за руки, у стены чуть заметно раскачивалось тело грузной пожилой женщины, совершенно обнаженной и явно мертвой – тело ее уже успело приобрести сероватый оттенок. Ее ноги с синими набрякшими венами чуть-чуть не доставали до пола. Руки были разведены в стороны. Слава Богу, опущенная голова скрывала от меня ее лицо. Но я видел ее волосы – почти совсем седые, они были убраны в аккуратную косу, обвитую вокруг головы. Соски больших обвисших грудей почти касались внушительного дряблого живота. Эту старческую плоть прочерчивали красные полосы с рваными краями. Из исторических книг я знал, что такие следы оставляет "кошка" – страшная плеть, усеянная гвоздями.

Жуткое зрелище заставило Аркадия на миг забыть о поединке. Но этой секундной заминки Владу хватило, чтобы перейти в наступление. В его белой, жилистой руке блеснул ритуальный нож (в спешке покинув трон, он не забыл прихватить с собой оружие!). Я не успел и глазом моргнуть, как серебристая стрела понеслась по направлению к Аркадию. Он попытался перехватить нож в полете (я увидел метнувшееся навстречу клинку черно-белое облако). Увы...

Нож предназначался не Аркадию (вампира ножом не убьешь). Нет, целью Влада было сердце моего брата.

Сердце моего брата.

Стефан, страдания, которые ты мне причинил, не идут ни в какое сравнение с той болью, что я испытал, увидев, как ты умираешь. Я всегда буду виноват перед тобой за то, что не сумел спасти тебя.

Но зачем Владу понадобилось убивать Стефана? Мне его поступок представлялся откровенным безумием. Насколько я понимал смысл договора, Влад должен был сделать все ради защиты сына Аркадия, ведь гибель Стефана подписывала ему смертный приговор. Колосажатель явно потерял рассудок, и это было настолько неожиданным, что мы с Аркадием застыли от ужаса и недоумения.

Стефан всего раз пронзительно вскрикнул и упал на спину. Меня тряхнуло, как от удара электрическим разрядом. Превозмогая боль, я встал и, шатаясь, побрел к Стефану, волоча за собой саквояж.

Все лекарства, которые там лежали, уже не могли помочь моему брату.

Мы с Аркадием опустились возле него на колени. Нож Влада вошел Стефану в сердце по самую рукоятку. Рубашка и жилет были залиты кровью. Кровь продолжала вытекать из раны, заливая пол и мои колени. Я представил, что вполне мог бы оказаться на месте Стефана.

Я не решился извлекать нож – это лишь добавило бы брату мучений. Его лицо приобрело землистый оттенок, лоб покрылся испариной. Стефан поднял на меня угасающие глаза. Они были полны неистовой, безграничной любви.

Говорить он уже не мог. Я не знал, кому предназначался этот прощальный взгляд: то ли Стефан все еще находился под чарами Влада, то ли он узнал мое лицо. Но сейчас я уверен: его взгляд был обращен ко мне. В последние мгновения мы вновь стали одной семьей, и все зло, окружавшее нас, было бессильно помешать.

Стефан умер на наших руках, тихо и с любовью покинув этот мир. Охваченный горем, я не придал значения громким шагам, раздавшимся за закрытой дверью, и не поднял головы, когда она распахнулась. Появись сейчас в зале кто-нибудь из живых людей – пособников Влада, я оказался бы для них удобной мишенью. Я совершенно не воспринимал то, что происходило вокруг. Мне казалось, что мир зла, в который я попал, диким образом нарушил свои же законы и совершенно обезумел.

Женский крик все же заставил меня поднять голову. На пороге стояла поразительно красивая женщина с длинными черными волосами. Черты ее лица выдавали родство с Аркадием и Владом. Наверное, это и была Жужанна. Она в ужасе взглянула на мертвого Стефана, затем перевела взгляд на Влада, который стоял рядом со своим троном, едва ли не дрожа от гнева.

– Дура! – с нескрываемой злобой крикнул он женщине. – Напыщенная, безмозглая шлюха! Ты привезла мне не того человека!

И женщина, и Аркадий, и даже я, невзирая на свое горе, – мы все невольно вскрикнули, услышав эти слова. Я не понял смысла этих слов; я вообще ничего не понимал. Почему Влад убил не меня, а Стефана? Почему сейчас, протянув ко мне руку, он говорит какие-то странные слова?

Глаза Влада вновь стали изумрудными. Бархатным, нежнейшим голосом он произнес:

– Стефан, дитя мое, здесь ты родился, и судьбой тебе было предначертано сюда вернуться. Подойди же ко мне...

ПРОДОЛЖЕНИЕ ДНЕВНИКА АБРАХАМА ВАН-ХЕЛЬСИНГА

Тело моего брата остывало. Рот полуоткрылся, глаза подернулись пеленой, и в них уже не было ни любви, ни страдания. Взбешенный глумливыми словами Влада, я поднял голову и посмотрел на чудовище, убившее одного из самых близких мне на свете людей.

Но почему, почему Влад назвал меня его именем? Или он решил поиздеваться надо мной?

– Меня зовут Абрахам, – сказал я, нарушив запрет Аркадия.

Если бы Аркадий мог, он встряхнул бы меня за плечи. Но невидимая преграда, созданная распятием, не пускала его, и он мог только сердито крикнуть:

– Я же предупреждал: не говорите с ним!

По своей глупости я решил, будто ненависть служит достаточной защитой от магнетических зеленых глаз Влада. Я был слишком переполнен горем, чтобы выкрикивать ему в лицо гневные проклятия. Да и что они для вампира? Моим единственным оружием был взгляд. Я глядел на Влада так, словно мои глаза могли пронзить его ответным смертельным ударом.

Но на мою ненависть он ответил все тем же нежным, бархатным голосом, призывно протянув ко мне руку:

– Нет, мой дорогой внук, при рождении тебя назвали Стефаном. А имя, которое ты привык считать своим, мать дала тебе, когда взяла в дом приемного сына. Взяла с жестокой, отвратительной целью отнять у тебя первородство и обмануть всех нас. Как вижу, она сумела обмануть даже твоего отца.

Аркадий умолял меня молчать, но его голос звучал откуда-то издалека и совсем тихо. Я глотнул воздуха и спросил:

– Откуда... откуда вам все это известно?

– Кровь, дитя мое, никогда не лжет. А я попробовал его крови. Твоя мать решила схитрить и обмануть нас обоих. Она так и не осмелилась сказать правду этому лже-Стефану. Несколько дней назад она еще сильнее затуманила ему мозги своими глупыми наставлениями. Видишь, что написано на этих ступенях? "Justus et pius". Да, дитя мое, я жесток, но только к тем, кто нарушает договор. И наказание за предательство всегда одно – смерть.

Перечитывая написанное, я ощущаю в словах Влада то, что увидел бы любой врач: манию величия, исключительное любование собственной персоной и полное равнодушие к человеку, которого он убил. Но когда эти слова лились из его уст, они казались мне вполне логичными. Более того, в его звучном, красивом голосе я ощущал искреннюю любовь. Влад пленил меня своим взглядом, и я почувствовал, что меня снова затягивает в темный, чувственный водоворот. Схожие ощущения я испытывал тогда, в поезде, когда Аркадий едва не лишил меня жизни. Где-то далеко остался страх, желание отомстить и выбраться из этой пропасти. Состояние эйфории было намного сильнее. Я погрузился в него, всем существом предвкушая обещанные запретные наслаждения. Возможно, нечто подобное испытывают курильщики опиума, и это заставляет их вновь искать встречи с коварным зельем. Куда-то исчезло горе; я был вполне счастлив и испытывал удивительную, неземную радость. Почему бы мне не остаться здесь, в замке? Зло восторжествовало, но считать ли это своим поражением? Усилия Влада оказались не напрасны; он жесток, но справедлив и никогда не причинит мне вреда. Меня окружат заботой, я ни в чем не буду нуждаться. Стоит мне только пожелать, и страдания никогда больше не вторгнутся в мою жизнь. Борьба со своей истинной судьбой – это из-за нее я испытал столько боли, а если я покорюсь, если признаю власть своего далекого предка, ни мне, ни моим близким уже не будут грозить никакие беды. Вся моя жизнь пройдет в дремотном блаженстве...