Он полз по канаве вдоль горящих домов. Полз и узнавал то, что видел — Марфинку. Деревня горела, она была сплошным озером пламени. Олег слышал собственное дыхание — свистящее и горячее. В правой руке он сжимал ружьё — не нынешнее, трофей Оранжевых Песков, а свою «сайгу» 12-го калибра, записанную пока на старшего брата. В канаве пахло сыростью, тиной. Земля упруго вздрагивала, и мальчишка знал, от чего — совсем рядом по дороге шли плоские пятнистые бронемашины. С них раздавались очереди. Длинные, гремучие, как падающая из рук металлическая цепь. Поднимать голову было нельзя. Можно было только ползти, надеясь на одно — добраться до речки, до прибрежных кустов, переплыть на ту сторону…

Окрик над головой заставил Олега приподняться. На краю канавы метрах в трёх от него стояли два человека, казавшиеся огромными и громоздкими в тяжёлом пятнистом снаряжении. В опущенных на глаза больших защитных очках металось пламя. Тонкие стволы винтовок были наведены на замершего мальчишку.

Олег увидел, как шевельнулся обтянутый чёрной перчаткой палец на спусковом крючке — и с криком попытался перевернуться на спину, вскидывая «сайгу». Но опоздал — прорезанный щелями пламегасителя конец ствола беззвучно расцвёл оранжевой звездой…

...Наклонившийся к Олегу Кирилл отшатнулся — Олег сел, тяжело дыша.

— Ты чего?!

— Я? — Олег потёр руками лицо. — Нет, ничего… А что, пора?

— Пора, — Кирилл стоял рядом на одном колене. — Послушай лучше.

Олег прислушался. И понял, что из степи — еле-еле, но слышно — доносятся какие-то клёкот, бульканье, икание… Кирилл передёрнул плечами:

— Блин, это же этих… жрут. Слушать невозможно. Уже с час так.

— Ладно, — Олег сел удобнее, начал обуваться. — Ложись на моё место… — он передёрнул плечами: — А холодновато, слушай.

— Угу, — Кирилл, морщась, лёг на живот. Олег, натягивая ботинок, спросил:

— Болит спина?

— Всё болит сзади, — отрезал Кирилл.

— Извини, я просто так спросил.

— Ладно, ничего.

Как обычно в таких случаях, Олег больше всего хотел завалиться обратно под одеяло. Он знал — это желание скоро отступит, но всё равно злился, что приходится вставать, двигаться…

Действительно — здорово похолодало. Не мороз, конечно, но градусов 15, не больше, пожалуй. Для летней ночи — маловато. Олег перепоясался ремнём, застегнул куртку, взял на руку ружьё и, отойдя тихим шагов метров на десять, присел (глаза к темноте привыкли) на поваленный ствол.

Мальчишка проспал почти четыре часа и чувствовал себя вполне отдохнувшим. А терпеливо ждать он привык давно — недаром Князь впервые взял его на охоту, когда Олегу было всего семь лет (хотя в семь лет ты знать не знал никакого Князя, привычно добавил внутренний голос). Лес сейчас был наполнен привычными ночными звуками. Пробежало что-то мелкое. Протрусило — покрупнее. Прошёл недалеко совсем крупный зверь. Сова скользнула между деревьев — наверное, выследила мышь.

Сон, подумал Олег. Неприятный сон. Страшный. Даже во сне страшно, когда война у тебя дома… А если… он похолодел. Если это не сон, вернее — не простой сон, а что-то типа пророческого, вещего? Если это будущее, недалёкое будущее?! Нет, стоп, а то ему раньше война не снилась. Это просто от напряжения такое в голову лезет.

Он выдохнул, стараясь с этим выдохом вытолкнуть из себя тяжёлые мысли. Но не получалось. Они продолжали слетаться из темноты, как тяжёлые ночные птицы. Всё когда-нибудь кончается. В ночь на 22 июня 1941 года тоже была обычная жизнь. У людей был выпускной в школе. И кто бы поверил тогда, что война уже фактически началась? Что кончилась мирная жизнь? Вот так вернёшься домой — а там…

Прекрати, сердито подумал Олег. Переставил ружьё удобнее. Ничего этого нет. Просто неуютный сон.

Внезапно ему ужасно, до боли в сердце, захотелось домой. И на какой-то неуловимый миг он понял — он дома. Сидит на ступеньках и ждёт Валюшку. Потом накатился запах, пришли звуки летнего жаркого полдня — и Олег судорожным усилием «выдернул» себя обратно в ночной лес чужого мира.

Обдумать произошедшее или как-то иначе отреагировать на него Олег не успел. Какой-то звук привлёк внимание мальчишки.

Звук плыл в высоте над деревьями, где-то в небе, очень-очень далеко. И тем не менее был совершенно реален.

Это был звук самолётного винта.

Место, где лежали трупы коней и людей, Олег с Генкой обошли стороной.

Если честно, Олег сам не очень понимал, зачем решил высунуться в степь, если ночью, слушая звук летящего самолёта, почти решил искать в лесу тропинки или дороги, а потом — людей, товарищей этих убитых. Может быть, потому что просто не хотел оставлять позади ничего непроверенного? А уж Генку-то он взял с собой из чистой психологии. Собирался, конечно, Артура, но Жуков молча и умоляюще смотрел над дымящейся кружкой с чаем, и Олег, поднимаясь, сказал: «Пойдёшь со мной на рекогносцировку.» Генка просиял. Артур громко хмыкнул. Кирилл пожал плечами.

Мальчишки прошли метров двести через ковыль. Олег то и дело поглядывал на небо и гадал — а уж не почудился ли ему всё-таки тот звук? Конечно, ничего странного в наличии самолётов тут нет. И всё-таки — зачем летать ночью?

Было жарко. Олег подал знак остановиться, оглянулся на лес, чтобы оценить пройденное расстояние. И тут же удивлённо спросил:

— Куда ты так уставился? — увидев, что Генка каким-то странным взглядом смотрит за его плечо. Вместо ответа Генка попятился, поднимая ружьё. Стволы описывали бесконечную восьмёрку.

Олег резко обернулся. И тут же бросил ружьё стволами на ладонь.

Не меньше двух десятков всадников приближались через ковыль. Откуда они взялись — было непонятно, как из горячего воздуха сформировались. Всадники были похожи на классических монголов — плосколицые, в мохнатой одежде, хвостатых шапках, на невысоких косматых лошадях… Только у монголов не могло быть винтовок — упертых прикладами в бедро, поднятых тонкими стволами в небо.

Увидев, что Олег обернулся, всадники, как ни странно, остановились. Они рассматривали обоих мальчишек с сёдел узкими, ничего не выражающими глазами.

Лошади пофыркивали.

Ветер шуршал ковылём.

Генка тяжело дышал за спиной.

— Ген, — не оборачиваясь, сказал Олег, стараясь как можно незаметнее шевелить губами, — отступай назад. Не оборачивайся. Пройдёшь пятьдесят шагов и остановишься. Окликни меня, целься в них и жди меня.

— Я… — голос Генки дрожал. Олег прервал его:

— Только не бойся и не беги. Лес рядом. Дойдём. В лесу не погонятся. Понял?

— Понял…

— Иди, — Олег уловил слева движение, угрожающе дёрнул стволами. Крикнул — английские слова сами пришли на ум: — Стэй хир, ор айм шут![17] — должен же хоть один из них понимать английский, если в этом мире пишут на нём…

Похожая на полумесяц линия всадников замерла снова. Олег отчётливо понимал — если кто-то из них решится действовать, то он, возможно, даже один раз выстрелить не успеет. Оставалось надеяться лишь на то, что каждый побоится рисковать первым.

Он думал и считал. Десять… пятнадцать… двадцать пять… сорок пять… Пятьдесят. Олег напрягся. Всадники молчали. Стволы смотрели в небо, как будто подпирали его. Или протыкали.

Генка молчал.

«Семьдесят… восемьдесят пять… сто…» — машинально считал Олег. Потом обернулся — быстро, на миг всего, посмотреть, что делает Жуков. И так и застыл с повёрнутой к лесу головой, даже не думаю о том, что на него могут напасть. А всадники и не думали нападать.

Они засмеялись.

Сперва один, потом другой, третий… а скоро хохотал — громко, с подвизгом — весь отряд.

Но Олегу было всё равно. Он смотрел и смотрел на пустую степь, на кусты, всё ещё раскачивающиеся на опушке леса. А потом сказал — с безграничным изумлением, не со злостью даже — в жаркую ковыльную пустоту: