После уборки хлебов пошли другие дела.

Уже в субботу вечером Микинь с отцом уговорились, что завтра они пойдут в Бор Белых Грибов.

Мать будит их очень рано.

В мокрые окна смотрится слабый серый рассвет. Ночью шёл проливной дождь.

Микинь усердно трёт глаза, но веки у него слипаются и слипаются.

— Так рано! — чуть не плачет Микинь.

— Давай, давай быстро! — торопит отец.

Выйдя во двор, Микинь поёживается.

Холодная, злая сырость забирается за воротник, под рукава.

Со всех деревьев капает, капает…

— В такую погоду — по грибы! — ворчит Микинь.

Отец не оглядывается. Большими шагами он идёт по росистой траве в сторону леса. Зелёная дорожка тянется за ним.

— После дождя боровики хорошо растут! — слышит Микинь его голос.

Микинь, стиснув зубы, чтобы сдержать дрожь, молча шагает следом.

Надо держаться, раз уговорились. Даже если на глаза навёртываются слёзы.

Бор глухо шумит.

В зарослях ходят какие-то тени. Там живут разные звери. Даже рыси и волки.

Микинь крепко сжимает в руке раскрытый нож. На душе спокойнее, когда в руках оружие. Кроме того, нож нужен, чтобы подрезать боровики. Без ножа про иной гриб и не узнаешь, какой он, стоит ли класть его в корзинку! Взять хотя бы этот — коричневый, большой, блестящий, а перерезал пополам — всё нутро червивое… Ах, какой обманщик!

Жалко! Такой большой гриб — шляпку его хоть на голову старому Мартыню надевай… Сразу на полкорзины бы.

Самые красивые, боровички, попрятались во мху.

Вот ведь какие хитрые!

Уселись в кучку, сговариваются о чём-то и укрыли коричневые головки зелёным моховым платком.

Микинь поднимает край мохнатого платка — и сразу находит один гриб. И второй. И третий…

Он очищает ножом их белые ножки от земли и поёт песенку:

— Ах ты, бор-боровик! Боровик — белый гриб…

Тёмный-тёмный-тёмный бор. Белый-белый-белый гриб!

С мокрых деревьев капает.

Лес наполнен насторожёнными шорохами.

В чаще что-то шуршит. Будто зверь украдкой пробирается… Микинь прячется за куст можжевельника и, боясь вздохнуть, таращит глаза в ту сторону.

Там, под елью, какая-то тень…

Мелькает что-то серое.

Волк!

Надо крикнуть. Позвать отца. Но у Микиня от страха пропал голос.

— Па-а-а-па-а!

Поздно. Зверь уже выскочил из-под ёлки, перепуганный криком Микиня.

И в ту же секунду по всему лесу раздаётся радостное:

— Па-апа! Меня заяц испугался!

На верхушку сосны шумно опускается птица.

Красивая, сине-красная, величиной с ворону.

Она поводит головкой, смотрит чёрным глазом и вдруг как закричит на Микиня! В лесу так и зазвенело:

— Чу-чужой! Чужой! Вон из леса!

Микинь вздрагивает, бежит через поляну и зовёт:

— Ау-у! Па-па! Ау-у!

Отец откликается, и Микинь со всех ног бросается к нему, опасливо оглядываясь на сердитую птицу.

А птица летит вслед за Микинем, садится на ветку сосны, в трёх шагах, и опять кричит на весь лес:

— Ухо-ди-ди! Ухо-ди-ди! Вон из леса! Чу-чужой! Чу-чужой!

— Такая красивая и такая злая! — говорит Микинь. — Что ты за птица? Тебе жалко, да, что мы в лесу ходим?

Отец усмехнулся:

— Это сойка. Лесной сторож. Теперь все птицы знают, что мы с тобой в лесу. Ну пошли, сынок, а то она долго не успокоится…

Отцветают георгины. Отцветает с ними и лето.

А вместе с летом улетают перелётные птицы.

Первыми собираются в дальнюю дорогу длинноногие журавли. Покинув своё любимое болото, где они вывели птенцов, журавли долго кружатся над лесом и печально спрашивают:

— Куррр-лы? Куррр-лы? Куда летим? Ку-уда летим?

И сами отвечают:

— Туда, где солнце! Туда, где солнце! Куррр-лы-ы!

Длинным косяком улетают они на юг.

Микинь смотрит журавлям вслед, пока они не исчезают в голубой дали. Сердце его сжимается отчего-то.

Бедняжки! Они не знают, что солнце совсем недалеко. По утрам оно, горячее-горячее, весёлое, забирается в комнату Микиня и не даёт ему спать…

В садике возле дома растут три яблони.

Одна из них усеяна донизу яблоками, а две другие в этом году не уродили.

Пустые ветки поднимаются вверх, и ветер треплет их.

А первая — отяжелённая румяными плодами — клонится к самой земле. Она подзывает Микиня:

— Иди попробуй моих яблок. Вкусные!

А Микинь не поддаётся.

— Нельзя! — отвечает он яблоне. — Яблоки ещё не поспели.

Через неделю яблоня снова просит Микиня:

— Ну, бери же! Сними с моих плеч эту тяжесть, иначе я сломаюсь.

Микинь срывает самое румяное, большое яблоко, разрезает пополам.

— Ещё не созрели! — со вздохом говорит он. — Семечки совсем белые.

Он подставляет палки под ветки яблони, чтобы ей легче было держать свою сладкую ношу.

Тёмной, ненастной ночью с далёкого моря примчался ветер. Он по-мальчишечьи свистит за углом, с размаху трясёт яблони. Спелые яблоки падают на землю. Румяные, крепкие, они до самого утра лежат в росистой траве.

Утром прибегает Микинь, собирает яблоки в корзину и ставит на стол. Самые красивые он откладывает для мамы, а остальные ест сам. Дуксис смотрит на Микиня, подняв вверх одно ухо и склонив набок голову. Он стучит хвостом по полу… Микинь бросает Дуксису сердцевину яблока — ешь! — а тот, глупый, только обнюхивает её и уходит.

Не знает, наверно, до чего вкусны яблоки!

Ещё вчера всё вокруг зеленело.

И вдруг ударили заморозки.

За одну ночь всё изменилось. Микинь выходит во двор и широко открывает глаза, не веря себе.

Георгины опустили свои пышные головки и почернели. Пожухла картофельная ботва. Весь луг побурел. Даже задиристые репейники печально поникли, и их колючие цветы осыпаются.

Зато все краски лета теперь на листве деревьев.

Пламенеют, словно красные маки, широкие листья клёна. Осина трепещет оранжевой листвой. На верхушках берёз словно осело солнечное сияние. В багряной одежде стоит торжественный праздничный лес.

Микинь бежит к Студёному Ручью и поёт:

— Лето, лето красное, гори-гори ясно!

Красные листья медленно падают в ручей.

После заморозков заладили дожди.

Теперь Микиню некуда спешить — везде лужи, всё сочится сыростью, — он может спать сколько хочет.

Но сегодня не слышно стука дождя, и Микинь просыпается рано.

Его разбудила тишина.

В комнате никого нет.

Мать ушла на свекловичное поле. А где отец?

Микинь поспешно вылезает из-под тёплого одеяла.

Отец поехал к колхозному амбару получать хлеб на трудодни. Ну конечно!.. Но ведь и Микинь должен получить за собранные им колосья.

Микинь влезает в отцовские сапоги и выходит из дому.

Волей-неволей приходится делать большие-большие шаги. Высокие голенища сапог мешают согнуть ноги в коленях — того и гляди, растянешься на дороге.

Везде лужи. В низинах пасмурное небо глядится в настоящие озёра.

Микиня догоняет колхозная машина.

Шофёр весело кричит:

— Эй, сапоги! Куда вы мужика несёте?

— В колхозный амбар! — отвечает Микинь. — Идём получать заработанный хлеб!