С е р г е е в: Не нужно. Запусти полную тишину.

Он ложится на кровать. Задумчиво смотрит в потолок, заложив руки под голову. Улыбается — словно удивленно — своим мыслям.

Над площадкой холодно горит дежурная лампа.

Сергеев с сигаретой сидит в полумраке. Крошечную дорожку на черной морской воде чертит фонарик невидимого судна.

Длинная тень приближается и останавливается у ног Сергеева.

А н н а: А собачка так и не вернулась.

Сергеев бросает сигарету и встает.

А н н а: Зато вы, как всегда, точны. Мы назначали наши свидания за час до отбоя здесь, на танцах… Помните?

Вместо ответа он протягивает ей руку.

С е р г е е в: Разрешите?

Анна склоняет голову. Сергеев берет ее руку, обнимает за талию. Над площадкой начинает тихо звучать вальс. И неярко, высвечивая танцующую пару, разгорается прожектор на мачте.

Сергеев держит Анну нежно и бережно, она послушна и легка. Ее глаза испытующе глядят на Сергеева.

А н н а: Вы успели научиться вальсу?.. Не помните? Как вы называли все это дряхлым нафталином и признавали только твист и рок? Тогда их танцевали украдкой, в уголочке. Разучились?

Сергеев останавливается, меняет позицию — для твиста.

А н н а: А музыка?

С е р г е е в: Приложится.

И точно, едва они делают первые движения, вальс осекается, что-то хрипит в динамике — и из него ударяет твист.

А н н а: Вы заметили: я уже ничему не удивляюсь.

С е р г е е в: И не надо.

Они танцуют поначалу несколько неловко, но вскоре осваиваются, и танец выходит складным, веселым, он все затейливее усложняется за счет неожиданных и забавных импровизаций.

И свет с мачты — тоже пускается в импровизации, меняясь с белого на желтый, с желтого на красный, высвечивая пестрым мельканием пару немолодых людей, так не по-взрослому резвящихся на пустой танцплощадке…

Сергеев и Анна идут по дорожке.

А н н а: Повелитель музыки, света и времени! а вы помните, как мы познакомились?

С е р г е е в: Конечно. Вы стояли под дождем, я подъехал и сказал: садитесь.

А н н а (качает головой): Нет… это было не так. Я страшно завидовала всем, кому давали объявлялки по радио: «Катя Иванова, тебя у ворот ждут родители»… А кто ко мне мог приехать? И вдруг однажды я слышу: «Аня, тебя ждут у ворот». Я побежала. А там стоял он.

С е р г е е в: С букетом цветов.

А н н а: Нет. С огромной гроздью винограда.

С е р г е е в (грустно): Значит, это был не я.

А н н а: Значит, не вы…

Они останавливаются у крыльца особняка.

А н н а: Просто теперь он перевоплотился в вас. Когда снова стал мне очень, очень нужен…

Не отводя глаз, она смотрит на Сергеева. И он смотрит на Анну. Подается вперед. Осторожно обняв, наклоняется к ее лицу…

«Союз нерушимый республик свободных…» — вдруг во всю мощь обрушивается с неба гимн Советского Союза.

Они ошалело застывают. Ползет по мачте вниз красный флаг.

Глядя на растерянное лицо Сергеева, Анна не может удержаться от смеха и хохочет. Приветливо помахав рукой, она шагает на крыльцо.

С е р г е е в: Вы уходите?..

А н н а: Отбой! Распорядок дня надо чтить. Спасибо вам! Спокойной ночи!

Анна скрывается в дверях. Сергеев быстро входит в дверку под крыльцом, берет в комнатке, где висят ключи, трубку телефона.

С е р г е е в: Сдурел?!. Не знаю. Что хочешь, только не это.

Он снова выходит на улицу. Гимн уже стих. Зажглось окно над балконом, но балкон пуст. Сергеев медленно бредет от дома по дорожке.

«Ты у меня одна, словно в ночи луна… — возникает тихо в динамике песня под гитару. — …Словно в году весна, словно в степи сосна…»

Г о л о с  А н н ы: Дима!

Сергеев быстро оборачивается. Анна стоит на балконе, улыбается ему, и улыбка у нее светлая и такая уже знакомая.

А н н а: Не грустите! До завтра!..

Сергеев стоит у окна. Отсюда виден весь ночной лагерь, освещенный луной, пики кипарисов, танцплощадка, серебрящееся море.

За его спиной в радиорубке, большой комнате, исполняющей по совместительству роль клуба или кают-компании, оживленно, шумно и накурено. Здесь мы видим людей, которых уже встречали в течение дня.

Кипятится лохматый Радист.

Р а д и с т: Я действовал точно по программе, десять часов — отбой, откуда я знал, что — такой момент? Спасибо бы сказали — у меня за день язык опух!

Тот, кого мы видели в роли официанта, отзывается с дивана.

О ф и ц и а н т: Опух — от бездарности! «Карета прошлого»… «И поможет вам песня»… Какая пошлость!

Р а д и с т: Знаешь, повещай-ка весь день! Это тебе не — подай, прими, пошел вон!

Возница, теперь он в майке, нарезав на столе хлеб и колбасу, разливает портвейн по стаканам.

В о з н и ц а: Кончай, коллеги, духовное. Съестное готово.

Все, кроме Сергеева, подтягиваются к столу. Возница, положив еды в пакет, протягивает его и остаток портвейна в бутылке Официанту.

В о з н и ц а: Отнеси. А то он озверел там на своем шлагбауме.

О ф и ц и а н т: Я что теперь, всю жизнь буду лакеем?!

В о з н и ц а: Крест, старик, надо нести до конца. (Выпивая.) Я вот сегодня извозчик и согласен пить, как извозчик.

Р а д и с т: Подождите напиваться, обсудим программу па завтра.

Старый моряк в тельняшке появляется в дверях.

М о р я к: Сурика мне завтра точно не хватит. Охра на исходе, белила я на кровные гривны купил. (Садится к столу.) Бон аппетит, господа.

В о з н и ц а (Сергееву): Кстати, профессор, за лошадь и колымагу знаешь сколько музей содрал? Ты слышишь?

Сергеев (от окна): Слышу.

М о р я к: Сварщику надо платить, там коррозия днище проела. (Поднимает стакан.) Прозит!

В о з н и ц а (закусывая): Да, братцы, вот уж кукушка-то пролетела над нашим гнездом.

Р а д и с т: И прекрасно! И замечательно! А то бы продолжали подыхать тут от тоски и дикости!..

Ф о т о г р а ф (мечтательно): Я ее обязательно сниму… Такое летящее, такое звенящее лицо! Как песня.

О ф и ц и а н т (он все медлит с пакетом и бутылкой у порога): Только если профессор будет тянуть в таком же темпе, шеф вернется в свой апартамент и всю песню испортит.

Сергеев поворачивается от окна.

С е р г е е в: Вот что, ребята, давайте так. Шутки по этому поводу впредь отменяются.

Компания притихает.

В о з н и ц а: Что, старик? Так ушибло? Серьезно?..

Сергеев, не отвечая, берет куртку, надевает.

Р а д и с т: И слава богу! А кто же из нас, братцы, не мечтает, чтобы его на старости лет ушибло, хоть немножечко? Дима, ты не представляешь, как мы уважаем твои возвышенные чувства! Выпьем за наше общее святое дело!

С е р г е е в: Я за рулем.

Он забирает у Официанта пакет и бутылку и выходит из комнаты.

Машина Сергеева подъезжает к сторожке, высвечивая фарами шлагбаум. Сергеев сигналит несколько раз, пока не появляется заспанный, дикого вида, Сторож. Он глядит на Сергеева удивленно.

С т о р о ж: Куда тебя несет?

Сергеев протягивает ему в окно пакет и бутылку.

С е р г е е в: Народ прислал. Отпирай.

Машина подъезжает к автовокзалу. Пусто. Такси нет. Несколько ожидающих фигур. Одна из них, с чемоданом, в надежде устремляется к машине. Не веря счастью, садится в раскрытую Сергеевым дверцу.

Сергеев останавливает машину с пассажиром еще до того, как Милиционер успевает поднять свой жезл. Выходит, идет к освещенному, гремящему музыкой кафе.

Спустя некоторое время выходит из него, запихивая бумажник в карман. Садится в машину. Машина трогается, и красные ее огоньки исчезают в ночи.

К рынку, еще запертому, подъезжает запыленная машина Сергеева. Он выходит, открывает багажник. Высыпавшие за Сергеевым кавказцы начинают выгружать ящики с бананами. Просто удивительно, сколько ящиков и кавказцев уместилось в машине. Пока выгружаются ящики, один из торговцев обстоятельно отсчитывает Сергееву купюры.