— Нет, я не сумасшедший… хотя, впрочем, это одно и то же… Я — изобретатель…
— Далее, — послышался голос изобретателя, приглушенный оконной рамою, — я пробираюсь по карнизу… — вслед за этим он сам появился темным силуэтом с наружной стороны окна своей квартиры. — Вскрываю форточку ножом…
Вскрыв форточку, изобретатель нащупал щеколду; окно распахнулось, и, стоя уже на подоконнике, изобретатель закрыл его снова, восстановив на раме незаметную нитку.
…душу вас, спящего… — он спрыгнул с подоконника, подбежал к кровати, на которой лежал Чухонцев, склонился над ним, изобразив удушение, и тотчас выпрямился, — а затем овладеваю тетрадью!
Поднявшись с кровати, Чухонцев оглядывал сумрачную комнату. Она походила одновременно на лабораторию алхимика, мастерскую лудильщика и лавку букиниста. Колбы и реторты, паяльные лампы, сотни предметов непонятного назначения, горы пыльных книг.
— Далее, — изобретатель еще нетерпеливее теребил Чухонцева за рукав. — На какую мысль наводит вас эта балка? Вернее, крюк? — и он указал на широкую балку с крюком, тянущуюся под потолком поперек комнаты.
Чухонцев поднял голову и осмотрел балку.
— Имитация самоубийства?
— И все шито-крыто!
— Но простите, господин Куклин, вы уверены, что ваше открытие… поймите меня правильно, действительно стоит такой сложной формы действий? Ведь, вы сказали, вам даже в патенте отказано.
Последние слова повергли Куклина в крайнее возбуждение. Он забегал по комнате, передвигая предметы, и прокричал, впадая в гнев и беспокойство:
— Что они смыслят, эти неучи от науки?.. Суть формулы — в необычном сочетании элементов… даже диком!., проще всего им, конечно, отмахнуться и объявить мое открытие бредом! Но расчеты неумолимы! Нужен только эксперимент, когда количество достигнет критической массы и перейдет в качество… И он один это понял!
— Неизвестный, который приходил к вам?
Куклин вздрогнул, инстинктивно оглянулся и заговорил тише:
— Дьявольски умен!.. Я имел неосторожность показать ему тетрадь — и у него сразу глаза загорелись! Я видел! Я успел вырвать у него тетрадь… он предлагал мне деньги, поверьте, громадные!
— Он вам не назвался? — спросил Чухонцев.
— Назвался как-то… да какая разница — имя, конечно, вымышленное. Штольц, Шварц… И без того видно, что немец. А точнее — прусский офицер!
— Почему вы так думаете?
— Прусского офицера выдает механическая законченность движений.
— Так, так, — сказал Чухонцев.
— Но я, господин Чухонцев, не продаюсь! Мое открытие не мне принадлежит — это слава и мощь России! Особенно теперь… когда — Балканы, Сербия… германские козни в Галиции… Вы, надеюсь, понимаете?
Чухонцев рассматривал странный, прикрытый стеклянным колпаком предмет, комбинацию из пружинок и присосок.
— Но отчего же, — сказал он, — вы все-таки решили, что неизвестный покупатель не отступился и теперь хочет вас убить?
Куклин расхохотался:
— Что же ему остается? Открытие-то гениальное, он с двух строк раскусил… А — черный автомобиль?
— Черных «Даймлеров», — сказал Чухонцев, — по моим сведениям, в городе не меньше семидесяти… Но, конечно, мы не имеем права исключить опасность. Я берусь за ваше дело.
— Я заплачу, я имею…
— Об этом после, — перебил Чухонцев. — Начнем с пассивных мер предосторожности. Где вы храните вашу тетрадь?
— Простите… — Куклин замялся. — Это, пока… даже вам…
— Хорошо. — Чухонцев понимающе кивнул. — Тогда, в первую очередь, завтра же закажите прочную решетку на окно. Никому не открывайте дверь. Систему контрольных ниток — сохраняйте. И обо всем, что покажется подозрительным, — немедля телефонируйте мне.
Слушая его речь, Куклин как-то непривычно расслабился, глаза его прояснились, ушла с лица напряженность.
— Вы, конечно, слишком молоды… Но я вам почему-то верю. Не сочтите за труд проводить меня до аптеки?.. Мне нужна глауберова соль для опыта, а каждый выход…
— Понимаю. А что это такое, если не секрет? — кивнул Чухонцев на предмет под стеклянным колпаком.
— Это? Ерунда. Храню как свое первое изобретение.
— И все же?
Куклин снял колпак, тронул кнопку, и пружинка, расправившись, хлопнула Чухонцева присоской по руке:
— Машинка для убиения комаров.
— А, — отозвался Чухонцев, удивленно глянув на изобретателя.
Они вышли из аптеки и прощались, когда из глубины улицы появился черный «Даймлер».
Роняя свертки, Куклин мгновенно шарахнулся в подворотню. Машина проехала мимо.
Чухонцев достал блокнот и на всякий случай записал номер: «551».
Пожилая дама в окошечке почтамта приветствовала посетителя по-свойски:
— С Рождеством, Петрик! Вам — телеграмма из Осташкова, от родителей, поздравительная.
Чухонцев невнимательно оглядел протянутый красочный бланк и раскрыл было рот, но дама опередила вопрос:
— А денежного перевода — пока нет. Праздники — на верное, почта опаздывает…
— Рад, взаимно рад, господа, с праздником! — появился на освещенной эстраде конферансье во фраке, встреченный аплодисментами, — и также поаплодировал публике. — О, какое общество! — прищурился он, оглядывая столики пышно убранного кафе-шантана «Колизеум». — Но вспомним же в эти дни Рождества и о бедных бутонах на клумбе нашего благополучия, о детях подворотен и клоак… «Танец апашей»!., в исполнении Поля и Мари!
Чухонцев сидел за столиком в углу, одетый в неизменный свой клетчатый костюм, и, невнимательно слушая конферансье, проглядывал вечернюю газету.
Грянул оркестр, на сцену выбежала апашка в растерзанном платье, ее тотчас настиг свирепый апаш, схватил за руку и, раскрутив, отшвырнул в угол эстрады.
В зеркальных дверях с зелено-фиолетовыми декадентскими витражами появились неразлучные граф и Бобрин. Они оглядели зал, заметили столик с одиноко сидящим Чухонцевым и, с улыбкой переглянувшись, направились к нему. Бобрин дружелюбно щелкнул каблуками:
— Вы разрешите, Петр Григорьевич?
Чухонцев поднял на них глаза.
— Надеюсь, мы достаточные друзья, чтобы не помнить глупых обид?
— Пожалуйста, садитесь, господа, — сказал Чухонцев, подвинулся и снова уткнулся в газету.
— Что ж вы так исчезли таинственно? — говорил Бобрин, усаживаясь. — Впрочем, нас тоже потеснили довольно скоро. Похоже, наши не пляшут, граф?
— Да, — согласился граф. — Этот Калигула на белом коне… Впрочем, с его состоянием легко быть оригиналом.
— Лошадь, говорят, он купил в цирке, прямо с арены, каково?.. А ваше агентство по-прежнему не приносит дохода? — Бобрин кивнул на скромную бутылку содовой. — Не стесняйтесь, Петрик, если… Я готов, по-дружески…
— Благодарю, не беспокойтесь…
— Ах, да! — вспомнив что-то, воскликнул Бобрин. — Вы ведь, кажется, нашли наконец дело? Я вас поздравляю! — объявил он и рассмеялся. — Этого месье Куклина я знаю с детства!..
Чухонцев удивленно поглядел на корнета.
— Да видел, видел вас в столь приятном обществе, проезжая мимо с Жекой Оболенским на моторе…
— Номер — пятьсот пятьдесят один?
— Завидую вашей наблюдательности, но поверьте, Куклин — пустая трата сил. Он был когда-то способным инженером у моего отца, но абсолютно сумасшедший тип. Изобретал черт-те что… крысоловки, клопобойки… отец его выгнал. Что же изобрел наш Архимед на сей раз? Тараканодавку?
— Не совсем, но… — Чухонцев улыбнулся с некоторым усилием, стал складывать газету — и, вдруг застыв, резко изменился в лице…
Закончив танец, апаш за волосы уволок партнершу в кулисы. Конферансье переждал аплодисменты и объявил:
— Как нужен сейчас глоток свежего, благоуханного воздуха! И он ждет вас, господа: выступает наша чудесная Ванда, наша несравненная госпожа Лавинская! Романс «Утро туманное»!
Бобрин поднялся, захлопав шумными ладонями. Лавинская, вся в белом, с алой розой у лифа, стояла, сияя синими глазами и даря залу улыбки и воздушные поцелуи.