Подавая гостю длинную указку, швейцар перевел:

— Какой маршрут вы наметили, сэр?

Алексей подумал и ткнул в Гавайские острова.

Лысый господин понимающе кивнул и снова защелкал кнопками.

Свет погас. На карту с тихим жужжанием опустился экран. На нем возникли море, белоснежный лайнер, джентльмены, играющие на палубе в теннис.

Швейцар пояснил:

— Вас доставит «Бристоль», сэр. Теплоход. Гарантирован полный комфорт. Фирма берет на себя заботу о вашем пребывании на Гавайях. Апартаменты в лучших отелях. Прогулки. Развлечения. Первым классом — три тысячи восемьсот долларов.

Зажегся свет.

— Так… Ну… а сюда?..

Алексей ткнул указкой чуть посевернее.

Плиз… — Управляющий снова включил невидимый проектор. На экране появились чайные домики, гейши и рикши.

— Пароходом до Нагасаки… — рассказывал швейцар. — Затем тур по стране. Остановки по вашему желанию, сэр. Своеобразный местный транспорт. Памятники старины. И недорого — всего две тысячи долларов.

Экран погас.

— Понятно… А если… сюда… — указка проделала замысловатый путь и остановилась возле Анадыря.

Швейцар удивленно посмотрел на Алексея и перевел.

Управляющий заговорил, разводя руками.

— Он говорит, что это очень сложно, сэр… — переводил швейцар. — Прямого сообщения нет… Придется совершить кругосветное путешествие: Сидней — Кейптаун — Дакар — Гамбург — Петроград… потом Сибирь…

— Только потом? — уныло переспросил Алексей. — Ну а русские пароходы… сюда заходят?

— Бывают… торговые. Раз, ну два в год…

Алексей секунду помолчал, а потом кивнул на экран.

— Еще разок Нагасаки покажите…

Свет погас. Замелькали кадры. А когда снова стало светло, разборчивого посетителя в кресле уже не было…

«Расписка. Дана сия в том, что заимообразно взял из народных денег 15 (пятнадцать) долларов на обмундирование. С обязательством вернуть подписуюсь. Алексей Глазков (согласно мандата)».

Алексей сложил расписку вчетверо и спрятал за пазуху.

Бородатый швейцар опустил жалюзи на витринах Бюро путешествий, проверил замки и, не спеша, направился по улице.

— Скажите, пожалуйста… — услышал он за спиной тихий голос. — А если на палубе… до Европы сколько стоит?

Швейцар обернулся.

— А, неутомимый путешественник! Алексей кивнул.

— Послушайте, юноша, — швейцар приблизился к нему. — Я не спрашиваю, как занесло вас сюда и что тянет обратно, — но вы действительно хотите вернуться в Россию?

— Очень хочу, — признался Алексей. Лицо швейцара к этому располагало.

— Денег у вас нет, документов, полагаю, тоже?

Алексей в ответ только вздохнул.

— Тогда, мой дорогой, у вас есть только один путь. — Швейцар полез в карман, вытащил бумажник, из него какую-то картонку. — Это членский билет Союза моряков. Чужой, разумеется, но он очень помог мне в моих странствиях. Правда, из России — сюда…

Алексей протянул руку.

— Минуточку… Но прежде, юноша, дайте мне слово, что и Москве у Иверской закажете молебен по родителям моей супруги.

Алексей помолчал. Потом решился.

— Честное слово!

— Это поминальник… Вот членский билет… и я вам расскажу, как им пользоваться. — Швейцар улыбнулся Алексею грустно и доброжелательно. — Все мы тут, без родины, сироты, и кому, как не нам, помогать друг другу!

— Сингапур!

Алексей, спавший на скамейке, открыл глаза и в первую очередь пощупал, на месте ли пояс.

Мимо него, опережая и отталкивая друг друга, бежали люди.

Они спешили к крыльцу конторы, где стоял чиновник в морской фуражке с листком бумаги в руках.

Отобрав шесть человек, чиновник что-то крикнул остальным, и те понуро разбрелись по своим местам.

Сквер, в котором Алексей провел ночь, оказалась биржей безработных матросов. Белые, черные, желтые, в тельняшках и робах, с узлами и сундучками — они заполняли все пространство перед конторой.

— Бомбей! — раздалось снова.

Теперь Алексей уже более внимательно наблюдал за происходящим. Человек в фуражке отсчитал еще пятерых — и они исчезли за дверью.

— Шанхай!

Опять перед Алексеем замелькали тельняшки и сундучки. Он вскочил и присоединился к бегущим.

Но маленький злой китаец, оглядев на ходу элегантный костюм начальника Чукотки, немедленно отпихнул его в сторону.

Стал моросить дождь, наступала осень.

Осторожно переступая лужи, по улице шествовал человек в лаковых башмаках, строгой черной тройке, цилиндре зонтиком.

Он шел мимо сквера, мимо конторы, где по-прежнему теснились безработные матросы.

Для многих биржа давно стала вторым домом: одни спят здесь же возле забора, другие играют в кости, третьи закусывают.

Владелец цилиндра равнодушно поглядывал на этот табор. И вдруг он остановился.

— Начальничек!..

Не скрывая ликования, Тимофей Иванович Храмов оглядывал жалкую, потрепанную фигуру Алексея.

— Ан не помогли храмовские денежки-то!.. Говорил— пропадешь один! Все профукал! Это тебе не социализм строить!.. Ай-яй-яй… И до какой же ты жизни дошел!..

— Живу не жалуюсь, — хмуро буркнул Алексей, испуганный и несколько озадаченный великолепием бывшего арестанта.

— Еще бы — жаловаться!.. У тебя ж миллион!.. — хохотнул Храмов. — Пароходик-то не твой, случайно? — кивнул он на белый лайнер, видневшийся за решеткой порта и, вдоволь насмеявшись, продолжал: — Бог-то правду видит! Храмова ограбил! Оружие к нему применял! Да ладно… — Храмов великодушно махнул рукой. — Мести нет в сердце моем, живи себе как есть, в дерьме!

Поняв, что опасность миновала, Алексей кивнул на храмовский цилиндр:

— А вы, значит, и без миллиона в эксплуататоры вышли?

— Роптать грех, — отозвался Храмов, снял цилиндр, протер его платком. — Дело свое имею… Теперь уж надежное… Храмов вздохнул и водрузил цилиндр на голову. — Однако неприлично мне с тобой на виду трепаться, да и некогда…

— Ну и мне некогда! — заявил Алексей, спеша присоединиться к бегущим. — А мировая революция — она до вас и здесь докатится!..

— Будь здоров, начальник!.. — крикнул Храмов. — Чтоб тебе сдохнуть, грабитель!.. — добавил он с неожиданной яростью.

Храмов пересек площадь, его нога ступила на подножку ландо, сам Храмов опустился на мягкое сиденье, руки в перчатках взялись за элегантные вожжи, зацокали по мостовой копыта и… неуклюжий катафалк, с черным лаком которого сливалась черная фигура Храмова, восседавшего на облучке, медленно пополз по площади.

А у конторы шла своя жизнь.

— Сидней! — крикнул чиновник.

Толпа ринулась на штурм. Теперь первым бежал Алексей.

На экране снова глобус.

Посередине пунктирной линии, протянувшейся через океан, — символическое изображение пароходика и надпись «Сан-Франциско — Сидней».

Фигурка Алексея трет шваброй корабельную палубу.

За кадром шумят матросские биржи разных портов…

— Кейптаун! Дакар!.. Порт-о-Пренс!.. — выкликают голоса.

На разных линиях, под разными широтами — фигурка Алексея кидает в топку уголь, карабкается по снастям, снова драит палубу.

Глобус медленно поворачивается — приближается Европа.

Замедляя ход, бегут по рельсам колеса. Проплывают зеркальные стекла, блестящие поручни вагонов, табличка с надписью «Берлин — Москва».

Подхватив чемоданы и саквояжи, первыми ринулись на платформу носильщики. За ними потянулись господа, одетые не по летнему сезону тепло. Перрон заполнился разноязыкой речью.

И вот когда проводники заканчивали выметать дорожный мусор, прошли смазчики с длинными молотками — под одним из вагонов приоткрылась крышка угольного ящика. Оттуда высунулась голова Алексея, а следом появился и сам начальник Чукотки — в рваных клетчатых гольфах и кургузом пиджачишке.

Он расправил затекшие плечи, отряхнулся, ощупал талию и направился в сторону вокзала.