— С этих книг давно пора вытереть пыль, Урсула!
Имя она выговорила четко, чтобы подчеркнуть: тетушкина просьба не забыта, больше она не зовется «тетей». Но вдруг уставилась на Урсулу так, словно увидела после долгой разлуки, словно та не встречала ее на станции в Барнстепле, не ехала вместе в машине, не вошла в дом бок о бок с ней:
— Ты подстриглась!
— Три месяца назад, — уточнила Урсула.
Вечером после ужина Полин вспомнила свой предыдущий приезд и планы Урсулы поработать дежурной няней в отеле. Урсула забыла, о чем рассказывала ей: только о том, как Джеральд запретил ей работать, или также о том, что после его смерти она решила осуществить свое желание. Лишь заговорив о работе, сообразила, что Полин понятия не имеет о переменах в ее жизни.
— Ты все-таки сделала это!
Надо же, как она шокирована, даже возмущена. Можно подумать, тетка выставляет свое тело на продажу на улицах Ильфракомбе.
— Я вот что подумала, — продолжала Полин. — Брайан всегда говорил, что из меня вышел бы отличный психолог. Ты ведь была не слишком близка с девочками, верно? Должно быть, теперь нянчишь чужих детей в порядке компенсации.
В яблочко, мрачно отметила про себя Урсула. Вскоре они легли спать. Неприятно выслушивать подобные рассуждения на ночь глядя, они лишают сна. После свидания с Сэмом Флемингом Урсула не возвращалась в «Дюны» и знала, что с этим покончено. Вопреки всему она ждала звонка от него, хотя сама же и оттолкнула. Она рассчитывала на звонок с извинениями, попыткой объясниться, но напрасно. Если бы Сэм позвонил, она бы вернулась в отель, она бы снова сидела с чужими детьми, несмотря на то что его внуки уже не вернутся — скорее всего, не вернутся никогда. Нелепо, абсурдно, но так она решила и ничего с собой поделать не могла. А теперь сезон закончился, отель почти опустел, будет еще кратковременный прилив гостей на Рождество, потом гостиница закроется на три месяца.
Урсула прекрасно понимала: ничто не вызывает такой враждебности, как меткие замечания насчет неуместности твоего поведения, напоминание о неприятной истине, которую пытаешься скрыть даже от самой себя. Ее переполняла злость на племянницу. Конечно, это пройдет, но ей доводилось и раньше переживать такое. Так глубоко в чужую душу Полин еще ни разу не заглядывала, ограничиваясь, как правило, репликами насчет внешности или привычек, но и этот комментарий, как теперь понимала Урсула, неизменно попадал в цель и задевал болевые точки. Даже смешно — ведь Полин рассуждала об этом в нежном возрасте, а ребенку, во всяком случае по мнению Джеральда, полагается все прощать.
Впервые Полин явилась погостить к родственникам в судьбоносный 1969 год. Урсула именовала его судьбоносным — последний их год в Хэмстеде, год, когда Ян разошелся с женой, когда «Вестник богов» ознаменовал, как утверждали издатели, прорыв Джеральда Кэндлесса на уровень уже не просто хорошей, но великой литературы. Год частного детектива. Полин приехала в августе: у нее еще не закончились каникулы, а Хелен попала в больницу, ей удалили матку. Джереми отправился к бабушке по отцу, он был ее любимчиком.
Полин исполнилось десять лет. В этом возрасте девочки обожают возиться с малышами, играть с ними, гулять, присматривать. К тому же Полин была крупным ребенком, выглядела года на два старше своего возраста, возможно, и внутренне была взрослее. Мать торопилась превратить ее в девушку, рано заставила носить еще ненужный бюстгальтер, остригла косы, вдела в уши серьги. Хелен полагала, что чем раньше девочка ощутит себя женщиной, тем лучше.
Урсула почти не виделась с племянницей после того инцидента с обручальным кольцом, когда малышка Полин поднесла ей перстень на стебле цветка, и вряд ли узнала бы ее, а Джеральд совсем ее не помнил. Когда Полин предложила вывести девочек погулять, он отказал наотрез: ни за что, ни в коем случае. В ту пору боялись дорог, оживленного движения, а не маньяков и похитителей детей. Зато он нисколько не возражал против того, чтобы Полин развлекала детей дома, поскольку давно уже не рассчитывал на то, что ими займется мать.
Если бы не Полин, разве решился бы Джеральд на беспрецедентный шаг: отлучиться из дому более чем на сутки, на день, ночь и половину следующего дня? Разве смог бы он уехать — даже не один раз, а дважды, — если бы дома не оставалась эта терпеливая, расторопная, готовая помочь девочка, ревностно заботившаяся о его дочерях?
К тому времени частный детектив уже больше месяца висел у Джеральда на хвосте. Стоил он дорого, а информации никакой не добыл. Урсула рассчитывала заполучить бесстрашного стрелка, вроде Филиппа Марло, и удивилась, куда же она, собственно, попала, когда поднялась по простой деревянной лестнице в помещение над театральной костюмерной, на окраине Сохо. Там в прокуренном офисе она встретилась с двумя достойными джентльменами средних лет и с согбенной седовласой секретаршей, годившейся обоим в матери, — она действительно оказалась матерью одного из них.
Дикки Парфитт был человек городской, вежливый и компетентный. Чересчур компетентный: он сразу вообразил, что это «разводное дельце», как он выражался. Они с мистером Калленом занимались в основном разводами. Урсуле пришлось объяснить, что она просто желает знать, куда отлучается ее муж, но разрушать брак не намерена. Однако позже, спускаясь в метро, она обдумывала слова мистера Парфитта. Он подал новую идею.
Через неделю она получила первый отчет, в котором Джеральд именовался «объектом». Хорошо хоть не «мистер X». Дикки Парфитт следовал за ним по пятам, когда Джеральд гулял с Сарой и Хоуп. Прошел вместе с ним через весь Хэмстед, до пруда, где Джеральд (подобно Шелли) мастерил бумажные кораблики и пускал их в плавание, до парка Голдерс-Хилл, где отец и девочки смотрели на гусей с павлинами, до Финчли-роуд, где они покупали мороженое. В другой раз он добрался до Кэнфилд-Гарденс в Восточном Хэмстеде и вместе с детьми на несколько часов зашел в какой-то дом. Мистер Парфитт гордился своим открытием, но Урсула знала, что Джеральд навещал университетского профессора и поэта Битти Пэриса, чья подружка Мэгги воспитывала двух дочерей — сверстниц Сары и Хоуп.
Так было, пока не приехала Полин. Полин решила, что дядя Джеральд с коляской, в которой сидит Хоуп, выглядит забавно, и не преминула заявить об этом вслух.
— Мой папа говорит, это женское дело, — сказала она.
Джеральд рассмеялся. Он не рассердился, он вообще большую часть афоризмов этой девчонки воспринимал так, словно ее устами глаголет сама мудрость. Понаблюдав, как дядя сидит с Сарой на одном колене и с Хоуп на другом, нежно обняв обеих, она вновь сослалась на мнение своих родителей:
— Моя мать говорит, дети могут перевозбудиться.
— В самом деле? — со смехом переспросил Джеральд. — И что же тогда будет? Они начнут вещи ломать или истерики закатывать? Что они натворят?
Ответа на этот вопрос у Полин не нашлось, но на дядю и двоюродных сестер она взирала с неприкрытой завистью. Чуть позже она подошла вплотную к его креслу. Облокотилась на спинку, потом переместилась так, чтобы прижаться к плечу Джеральда. Он рассказывал дочерям историю про помощника трубочиста. Пятнадцатая серия или что-то в этом роде. Полин стояла и слушала.
Кресло было большое. Джеральд тоже. Места хватало для всех. Джеральд заглянул в печальное личико.
— Присоединяйся, перевозбудишься вместе с нами, — предложил он.
Он подсадил Хоуп на подлокотник, чтобы ее щека соприкасалась с его щекой, и освободил для Полин место на коленях. Теперь он одной рукой обнимал и племянницу, и дочку. Полин сперва ежилась, но вскоре приятно расслабилась. Урсула косилась на них. Ныне, в девяностые годы, в эпоху утраченной невинности мало кто из мужчин решился бы усадить на колени десятилетнюю девочку, к тому же крупную и развитую не по годам. Наверное, теперь и Джеральд поостерегся бы. Но в ту пору никто не возражал, кроме Урсулы, да и Урсулу больше огорчало, что дети предпочитают ей Джеральда. Она не понимала, почему так и не сумела наладить контакт с детьми, почему родные дочери разве что снисходительно терпят ее, порой подставляют щеку для поцелуя, но, исчезни она завтра из их жизни, вряд ли бы они это заметили.
