– По-моему, это мы собирались обсудить, когда ты приедешь на выходные.

– Я не смогу. Придется ехать к этой Тэйг. Так что расскажи мне прямо сейчас, ладно, ма?

Кое-что можно рассказать. Только кое-что. Урсула говорила десять минут, тщательно подбирая слова. И только когда Сара повесила трубку, она позволила себе откинуть голову на спинку кресла и прикрыть глаза, вспоминая.

Он приехал на кабриолете «эм-джи». Ровно в семь. Урсула собралась заранее, за два часа до выхода, и очень зря: потом бегала наверх укладывать заново волосы и подправлять помаду (бледно-розовую, чтобы отец не намекал насчет пожарной машины). Чулок поехал, пришлось переодеть. В те дни (правда, они уже подходили к концу) от женщины требовалось постоянно выглядеть свежей, только что накрашенной, каждый волосок на своем месте, будто куклы «Барби» в человеческий рост или Степфордские жены[5]. Одета с иголочки. Несколько дней Урсула не могла выбрать костюм и, наконец остановилась на розовой юбке с розовым жакетом.

Родители встревожились. С какой стати этот человек приглашает их дочь в ресторан? Он ей в отцы годится – ну, не совсем в отцы, но она же понимает, о чем речь. Почему он не пригласил всю семью, если хочет отблагодарить за ужин, которым его угостили (и за которым он выпил чересчур много вина)?

– Он ведь не ухаживает за тобой? – намекнул Герберт.

– Мы просто ужинаем вместе, папа.

– На мой взгляд, это довольно странно, – подхватила Бетти. – Ты не находишь, Берт?

– Писатели – странные существа. Ну, надеюсь, ничего страшного. Он же не молодой человек.

Почему это делало Джеральда безопасным в глазах родителей? Можно оставить дочь наедине с человеком средних лет, но не с юношей? Дело в большей физической силе юности или в большей физической потребности? Тогда она даже не задумывалась над этим вопросом.

Родители встретили писателя достаточно гостеприимно. Отец предложил выпить, Джеральд согласился – да, спасибо, вы очень любезны – и принял из его рук изрядную порцию джина с тоником. В 1962 году выпивка прекрасно сочеталась с вождением автомобиля. Костюм Джеральда был не слишком чистый, невыглаженный, но все же костюм. Галстук в кармане, пояснил Джеральд, он не любит галстуки, наденет уже в ресторане.

Ресторан находился в Челси, не ближний путь. Страшно подумать, сколько времени пришлось бы добираться на автомобиле в наши дни. Больше часа, наверное, в пробках по Стритхэму, Болхэму и Баттерси, по улицам с односторонним движением, где машины (по тогдашним представлениям) так и кишели. Джеральд довез Урсулу за сорок минут и всю дорогу разговаривал с ней. Задавал ей вопросы. Никто никогда не задавал ей столько вопросов. Где прошло ее детство? В какую школу она ходила? Хорошо ли училась? Нравится ли ей работать у отца? Чем интересуется? Что читает?

Собравшись с духом, она призналась, что прочла три его книги.

– Вам понравилось?

– Мне больше всего понравился «Центр притяжения», – сказала она. По крайней мере, эту книгу она действительно прочла, две другие – пролистала.

– Не слишком-то лестно для писателя, знаете ли. Что его первую книгу предпочитают прочим. Выходит, никакого прогресса?

– О, я вовсе не имела в виду…

– Я подарю вам все свои книги. С надписью «Медвежонку». «Медвежонку от Джеральда Кэндлесса с восхищением».

Она залилась краской.

– Чем тут восхищаться? – выдавила она из себя. – Я самая обыкновенная.

– Возможно, именно ваша обыкновенность мне так нравится, – кивнул он.

В шестидесятых кухня не отличалась разнообразием, даже в таких ресторанах, как этот в Челси. Урсула отведала салат-коктейль из креветок, жареного цыпленка и грушу, а Джеральд – копченую макрель, жареного цыпленка и яблочный пирог «а-ля мод». Она спросила, почему дополнение в виде мороженого превращает пирог в «а-ля мод», и Джеральд признался, что ему сие неизвестно – блюдо американское. Странно, как врезались в память подробности того обеда и забылись остальные совместные трапезы вплоть до свадьбы.

Перед выходом из машины Джеральд надел галстук – тогда можно было припарковаться прямо у входа в ресторан на Кингс-роуд, – красный галстук, потертый, обтрепанный. Улыбка приоткрывала золотую коронку на одном зубе. Наверное, у мистера Рочестера был золотой зуб.

– У вас есть друг? – поинтересовался он, когда подали кофе.

Шокированная, Урсула покраснела в очередной раз. Слегка склонив голову набок, ее собеседник следил, как вспыхивает и угасает румянец на ее щеках.

– Наверное, румянец означает «да», Медвежонок?

– Нет, – возмутилась она. – Нет, ничего подобного. У меня никого нет.

Он промолчал. Они вышли из ресторана. На обратном пути она увидела, как крупные продолговатые ладони сжали руль, как побелели суставы, когда он, не глядя на нее – даже головы не повернув, – спросил:

– Могу я претендовать на эту вакансию?

Она не сразу поняла:

– Какую вакансию?

– На вакантное место друга – или, раз уж я чересчур стар для этого, поклонника, влюбленного, воздыхателя Медвежонка?

– Вы? – не веря, переспросила она, испуганная, изумленная, озадаченная, восхищенная.

Он свернул на обочину и остановил машину:

– Вы сомневаетесь во мне?

Позднее Урсула поняла, что «Джейн Эйр» Джеральд процитировал ненамеренно – если он и читал роман, то давно его забыл. Совершенно случайно ему подвернулся ответ Эдварда Рочестера – Джейн не может поверить, что он «взаправду» делает ей предложение, и Рочестер успокаивает ее достаточно банальной фразой. Тем не менее Джеральд догадался, что Урсула ответила ему цитатой, повторив слова Джейн:

– Безусловно.

Но они тут же во всем разобрались. Урсула объяснила, Джеральд засмеялся. Они не прикасались друг к другу, прошло немало времени, прежде чем Джеральд впервые ее поцеловал, но с того вечера Джеральд Кэндлесс был официально назначен ее – скажем, другом.

Он приглашал ее на свидание дважды в неделю. Звонил ежедневно. Родители продолжали пожимать плечами, но смирились. Джеральд, может, еще не богат, но все же он человек с достатком. Он неплохо зарабатывал на книгах и еще лучше – на газетных публикациях. Владел домом в Хэмстеде, маленьким домиком, как он не уставал подчеркивать. Все родные – Герберт и Бетти, Ян и Хелен – ожидали помолвки, но лишь полгода спустя Джеральд попросил ее руки.

Урсула сразу же ответила «да», потому что была влюблена, хотя она не могла, подобно Джейн, назвать себя свободным человеческим существом с независимой волей, которое не опутывают никакие сети. Не могла она также утверждать, что ее дух общается с его духом, как будто они уже сошли в могилу и предстали у подножия престола Господнего, равные во всем – ничего такого она сказать не могла, хотя и желала бы.

На самом деле Джеральд пленил ее, загипнотизировал, полностью подчинил своей власти. Но она все еще не верила в это, все еще думала, что однажды очнется и окажется снова в декабре, накануне того дня, когда Колин Райтсон должен был приехать и выступить с речью перед членами Ассоциации читателей Пурли. Ей приснилось, будто Райтсон не поскользнулся на обледеневшей дорожке по пути к кормушке для птиц, а приехал в Пурли и рассказывал о дочерях королевы Виктории, и с Джеральдом Кэндлессом она вовсе не знакома.

Итак, на эти выходные Сара не приедет, и Хоуп тоже. Урсула сообщила начальству в «Дюнах», что может посидеть с детьми вечером в пятницу, а если понадобится, и в субботу. Начальство было довольно. Мистер и миссис Флеминг собирались приехать с двумя детьми и заранее узнавали насчет няни, но пока что им ответили, что найти няню на выходные будет непросто.

По пути к отелю Урсула вспомнила, что сегодня годовщина ее свадьбы. Доживи Джеральд до этого дня, они могли бы отметить тридцать четвертую годовщину. Только никто не стал бы праздновать. Одна Урсула и помнила этот день, девочки интереса не проявляли – попробуй, однако, недодать кому-нибудь из них праздничной атмосферы в день рождения, – а Джеральд и вовсе забыл. Похоже, он забыл, что женат, забыл давным-давно, тридцать лет назад, и вел себя – выразимся грубо, но точно – как вдовец с детьми и экономкой.