Поэтому наши ученые пошли на конечную остановку 82 автобуса, который по странному маршруту ходил как раз от Савеловского вокзала на Речной вокзал, проходя эту трассу загадочными переулками. Борков с Изотовым сели в пустой автобус, заняв сидение, чтобы удобнее было разговаривать, и продолжили беседовать о всяких пустяках.

Оказалось, что странно, что они до сих пор не были знакомы. Оба были театралы и с удовольствием рассказали друг другу про театр на Таганке, про Высоцкого, про актеров и актрис, про буфет Таганки, где варили лучший в Москве черный кофе, такой черный, что пенка у него была почти белая. Там в антракте в тесноте, но не в обиде они сидели не раз, может быть рядом, и не подозревали о существовании друг друга. Билеты им приносили студенты из театральной мафии.

Театральная мафия в Москве реально существовала, но это была самая интеллигентная и безобидная мафия на свете. Студенты стояли ночами – от закрытия метро до открытия у дверей любимого театра, а когда открывались кассы, регулировали очередь по списку. За бессонную ночь они могли получить пару билетов на любимые спектакли, а с тех, кто любил дома спать могли получить еще рубль с каждого билета сверху, чтобы окупить ночное бдение. Мафия, как и полагается, была вездесуща. Билеты в разные театры легко обменивались, а любимым преподавателям приносились бесплатно. А увидеть можно было всех великих того театра: Миронова в Сатире, Плятта и Раневскую в Моссовете, Высоцкого с Демидовой на Таганке, Ланового и Борисову в Вахтанговском, даже МАХТ иногда ставил смелые спектакли вроде «Старый новый год», или «Валентин и Валентина».

Обо всем об этом и говорили сидя в автобусе, ученые мужи, не обращая внимания на то, что делалось за окном. А там было чернее ночи. Конечно, темнеет в это время рано, но это была какая-то необычная чернота. Летчики, садившиеся и вылетающие из Шереметьева, Докладывали о невероятных размеров туче на севере Москвы. Потом газеты писали о невероятно высокой туче высотой до 15 километров. О погоде тогда газеты еще могли писать. Высоту тучи подправили редакторы газет, сверившись с энциклопедией. Туч выше 15 км не должно существовать на планете Земля, хотя летчики утверждали, что туча уходила вершиной в бездны космоса.

Начиналась страшная гроза. Об этом писали, как о необычном явлении природы в это время года. Последние желтые листья с деревьев срывал ветер страшной силы.

– Словно листья в ноябре, – процитировал Пушкина Изотов.

– По моему, гремит. Неужели гроза в ноябре?

– Бывает, – ответил Борков.

Из тучи под гулкие раскаты грома падал град, потом пошел ливень, а потом неожиданно полетел мягкий пушистый снег. Метеорологи объясняли это потом необычными размерами и высотой тучи, а наши путешественники благодушно беседовали. Борков, как умный, любознательный, да просто гениальный человек, конечно знал, что молния, это электрический разряд, что он влияет на все электронные приборы, а особенно на электростатический генератор. Что им бы сейчас надо развернуться и пить дома чай с вареньем, читая журнал. Но разговор продолжался о Гамлете, о декорациях, об игре актеров. К институту они подъехали, когда рабочий класс дружными рядами выходил за проходную.

Борков протащил Изотова сначала в запертое бюро пропусков, а затем против людского потока и сам институт. В вестибюле, сразу за проходной Боркова встретил директор института:

– Николай Георгиевич, голубчик, как хорошо, что вы пришли! Срочно пойдемте ко мне. Они его уже везут к нам! Представляете?

Изотов не знал директора, в первый раз его видел. А директор был в лучших советских традициях. Умел только орать на подчиненных, устраивать разносы и материться на совещаниях. Поэтому Борков сразу понял, что произошло что-то очень серьезное, такого ласкового тона он давно не слышал. Кого и куда везут?

– Александр Федорович, вот ключ, подождите меня, пожалуйста, – Борков сунул в руку Изотова ключ с казенной биркой от методического кабинета.

– Конечно, конечно, – ответил вслед убегавшему другу философ и пошел в уже известный методический кабинет.

Там было пусто и темно, только молнии высвечивали за окном часть осеннего парка. Изотов огляделся, снял пальто и шляпу. Телевизор стоял на своем месте и снова был опутан проводами, которые были соединены с приборами и приборчиками. Изотов посидел, погрустил, почувствовал, что Борков долго будет встречать того, кто уже едет, и от скуки решил посмотреть телевизор. Он подошел, щелкнул тумблер (переносных пультов тогда не было. Может быть, где-то они и были, но в Советском союзе точно не было.) Телевизор прогрелся и засветился пустым экраном. Изотов понял, что сделал что-то не то. Он быстро выключил телевизор, и сел читать газету. Как нашкодившему мальчишке ему не хотелось признаваться в том, что он что-то трогал такое, чего нельзя трогать.

– Фу, ну более менее я все решил, – запыхавшись, вошел в кабинет Борков.

– А что случилось?

– Не поверите. Тут для того чтобы объяснить надо немного физики. Радиоактивность источников излучения измеряют в Кюри. Такая несистемная единица. Это примерно 37 миллиардов распадов за секунду. Столько распадов за секунду насчитала Мария Кюри в грамме радия, который она открыла.

(Для читателей замечу, что единица эта еще и очень неудобная, неровная какая-то. То ли дело беккерель – один распад в одну секунду. Но Кюри была левая коммунистка и у нас пользовались этой мерой распада по политическим соображениям.)

– Мне это знакомо.

– Так вот мы составляем заявки на источники на следующий год. Активность источника пишем в Кюри. Вообще-то Кюри, это очень много. Около источника такой силы минуту постоишь – и покойник.

– И что?

– Так мы пишем в заявке – источник десять в минус десятой степени. Машинистка в заявке печатает 10 в 10 степени Кюри.

– Понятно, – Изотов пока действительно все понимал.

– Так вот год назад машинистка забыла минус, маленькую черточку. Или она не пропечаталась?

– Бывает, – подтвердил Изотов вспоминая свою машинистку, которая уволилась. У меня тоже был случай…

– Но, уж поверьте не такой, как у нас, – не дал ему закончить Борков.

– И директор и министерство все не глядя подписали эту заявку. Сейчас конец года и готовый суперисточник едет к нам в институт.

– А что вы с ним делать будете?

– Что делать? – это вопрос. Я вам говорил, что и одного Кюри достаточно, чтобы человека на тот свет отправить, а тут таких десять миллиардов! У нас в институте и хранить такое нельзя.

Завод, который этот источник произвел к концу года, сейчас перекрыл Волоколамское шоссе. Людям близко находиться нельзя. Везут спецтранспортом. У грузовиков кузов по пять сантиметров свинца! Танковые тягачи везут, с охраной как у папы римского.

– Так что же делать?

– Я уже договорился.

– Как?

– У нашего директора характер тяжелый. Он со всеми смежниками и соседями переругался. А я договорился. Отправляем это чудо на Красногорский завод башенных кранов.

– Почему башенных кранов? Подвесить его что ли?

– Нет, – смеясь, ответил Борков, – закопать. У них там бункер есть для дефектоскопа, балки для кранов с помощью радиации просвечивать. Давно не работает. Туда и сгрузим, пусть лежит. Сейчас схожу, конвой разверну. Новый путевой лист выпишу и ребятам спирта дам на дорогу, иначе они большую дозу подхватят.

– А правда спирт помогает?

– Правда. Вернусь, расскажу.

Изотов снова стал от нечего делать разглядывать старые газеты, прикидывая про себя, во сколько же раз все ошиблись с активностью источника. Для того, чтобы не мучить читателей этой арифметической задачей, сообщу, что ошиблись они в

100 000 000 000 000 000 000 раз.

Я специально написал это число, чтобы было наглядней.

150 000 000 км

Для сравнения это расстояние от нас до Солнца. Так что астрономические числа они не только в астрономии, но и в физике микромира. Не говоря уж про советскую экономику.

А теперь зададим себе экономическую задачу: