При этом благородство намерений Сергея Бодрова не вызывает у меня ни малейших сомнений. Он был человеком с больной совестью, осознававшим свою беспрецедентную удачливость как вину. Шутка ли – у него с лету получалось все, за что он едва брался: искусствоведение, актерство, режиссура – пожалуйста! В двадцать семь лет – культовый герой, символ поколения, любимец страны, красавец, счастливо женат; что делать? Как жить такому человеку в чудовищно неблагополучном мире, неблагополучном прежде всего социально, невыносимом для стариков, детей – для самых уязвимых и беспомощных?

Естественный выбор – попытаться стать связным между дном и элитой; Бодров ничуть не переоценивал себя, полагая, что в тогдашних условиях это было по плечу ему одному. Никто другой – включая Путина – не был для этого общества настолько своим: ведь Бодрова с полным правом воспринимали как своего и коллеги по «Взгляду», и собратья по киноцеху, и многочисленные железные девочки, про которых он снял «Сестер», и их малолетние сестры, и даже их бандитствующие отцы. Он не учел только, что между Багровым и Бодровым есть некая разница, что Багрова любят как раз за пустоту, делающую его универсальным, и что попытка наполнить эту пустоту добротой провальна по определению. Багров – варвар, и в этом его победа. Багров, занятый благотворительностью,- уже невыносимая ложь, оправдание этого варвара и в конечном счете эстетический провал. Вот почему умильная картина об уличных ангелах, талантливо задуманная и пылко ожидаемая, не могла состояться по определению; вот почему в ней столько штампов и натяжек. Но, признавая этот сценарий художественным поражением, мы не можем не признать авторский побудительный мотив благородным и прекрасным – просто Сергей Бодров, кажется, не совсем понимал, что значит быть связным.

Быть связным здесь может либо совершенно пустой, либо мертвый. Потому что все, обладающее хоть каким-то внутренним содержанием, немедленно раскалывает страну, начисто лишенную общих ценностей. Вот почему так стремительно дробятся до атомарного уровня любые наши партии и ссорятся все единомышленники. Герой должен либо молчать, как Данила, либо погибнуть, как Цой.

Александр Житинский в свое время не побоялся сказать, что его сценарий «Agnus Dei», написанный для Арановича и при его непосредственном участии, был плох эстетически и фальшив этически – а потому и ставить его не следовало; потребовалось вмешательство смерти, чтобы работа над картиной, уже наполовину готовой, прервалась навеки. История о том, как партия и правительство нарочно отправляют на смерть героиню-партизанку, чтобы усилить энтузиазм масс,- была вполне в чернушно-перестроечно-альтернативно-историческом духе, но есть мифы, которые лучше не трогать. У Житинского – человека чуткого и деликатного – все-таки хватило мужества признать, что смерть спасла Арановича от серьезного нравственного и кинематографического провала.

Я не возьму на себя смелость утверждать, что «Связной» сильно повредил бы репутации Сергея Бодрова,- в конце концов, Бодров, пусть и с поврежденной репутацией, был гораздо нужнее стране, чем очередной посмертный миф, и он мог бы сделать еще чрезвычайно много. Я думаю лишь, что Сергей Бодров взвалил на себя непосильную и, главное, ложную задачу. И погиб на пороге осознания этого факта. Результаты этого осознания могли быть чрезвычайно ценны как для искусства, так и для общества. Это был бы первый в постсоветской истории пример добровольного разрушения собственного имиджа, очередная попытка выскочить за черту; Бодров обречен был распрощаться с Багровым и заодно похерить любые «взглядовские» попытки паллиативными мерами справляться с социальной катастрофой; возможно, именно пример Бодрова – человека действительно умного – заставил бы страну всерьез задуматься, отказаться от повторения бессмысленных лозунгов и начать искать реальную почву для объединения, чтобы отпала необходимость в связных… но все это остается в сослагательном наклонении. Неудача «Связного» – и связного как амплуа – могла в этом смысле оказаться решающей и благотворной. Но случилась трагедия в Кармадонском ущелье, шок от которой оказался так силен, что осмысление судьбы и творчества Сергея Бодрова отодвинулось на неопределенное время.

Сегодня, кажется, время для этого осмысления пришло. За четыре года, отделяющих нас от гибели Бодрова и его группы, в России так и не появилось фигуры, сопоставимой с ним по интеллектуальному потенциалу, харизме и всенародной популярности. Герои времени есть, куда без них – и Суханов, и Хабенский, и даже, тысяча извинений, Куценко; но они не снимают и не пишут, и искусствоведческих диссертаций у них за плечами тоже нет. Фигуры, одинаково своей в гламурном и придонном пространствах, больше не будет: как всегда бывает в сообществах, переживающих серьезный кризис, социальные страты все более изолированы друг от друга. Все поделилось на фракции, как молоко в сепараторе или нефть в перегонке. Ксения Собчак, раздающая милостыню или спасающая беспризорных… нет, такое не лезет и в самый циничный ум.

Чтобы понять Бодрова, надо увидеть наконец оставшуюся от него пустоту. Надо понять, почему новые Луцик и Саморядов, так же цементировавшие наше кинематографическое, да и внекинематографическое пространство, уже невозможны. Надо спросить себя, что за невидимая рука с таким упорством убирает отсюда всех, кто мог реально сплотить страну, потому что чувствовал себя – или по крайней мере воспринимался – своим во всех ее слоях. Вот в такую мистику я верю. Как верю в то, что нельзя быть связным там, где не осталось связи (по-латыни – religio).

Сергей Бодров навсегда останется главным героем эпохи, когда это еще казалось возможным.

2007 год

Дмитрий Быков

Широкое обсуждение статьи Владислава Суркова «Приватизация будущего» – совершенная загадка для человека, незнакомого с российским политическим контекстом. Статья студента института культуры, впоследствии пиарщика, не содержащая никаких политических откровений, революционных концепций прошлого или будущего, сенсационных деталей и точных прогнозов, опубликованная в журнале «Эксперт», чьим главным достоинством является близость к власти,- совершенный артефакт, манифестация пустоты. Тему можно бы закрывать, кабы не самая бурность дискуссии и не множество комментариев на вполне невинный и пустословный сурковский текст. Он дает интересный повод задуматься о нынешнем политическом классе и начертать его, так сказать, совокупный психологический портрет.

Речь идет, конечно, не о программе новой России и тем более не об идеологическом обеспечении дальнейшего экспорта нефти и газа с последующим побегом за пределы страны. Мне кажется, подобные действия не нуждаются в идеологическом обосновании: они как велись в России без него, так и ведутся, и у народа никаких вопросов не возникает. Девяностые годы выполнили главную свою задачу – отбили у населения какие бы то ни было критерии, а также охоту их искать; идеологический вакуум ведь не просто так получился – страну тем или иным способом покинули все, кто умел думать, а выжившим стало уже не до абстракций. В таких условиях формируется новый политический класс – и вообще духовная элита: это те, кто выжил и поднялся в условиях тотального развала и деградации. Человек, однако, существо двухуровневое: ему мало накушаться. Теперь ему нравственное и интеллектуальное самоутверждение подавай.

Лично для меня долго оставались тайной побудительные причины, заставляющие топ-менеджеров издавать сборники своих стихов и спонсировать поэтические тусовки, на которых графоманы обмениваются мнениями о своем графоманстве. Я лично знаю нескольких очень богатых людей, лично сочиняющих книги о себе и других – они делают это отнюдь не с целью навариться, потому что наварены уже по самое не могу; скорее, мы имеем дело с рефлекторным подергиванием ноги, которое начиналось у выбегалловского кадавра после удовлетворения первого аппетита. Духовности хочется. Выморив или вытеснив из страны всех, кто что-нибудь соображал, тип-топ-менеджеры создают себе новую духовную среду. В этой среде, как положено, есть свой Байрон – Сергей Минаев, написавший байроническую сагу о том, как тяжко мертвецу среди людей живым и страстным притворяться; его роман о менеджере высшего звена, купившемся, как последний лох, на элементарную разводку модного друга, не зря бьет все рекорды, удерживаясь в списках бестселлеров уже, почитай, полгода.