И вот, пожалуйста, Лайн держит ее перед фотографами за руку так, словно они любовники. Виктория ничего не имела против появления с ним на публике, но не хотела, чтобы люди подумали, будто у них действительно связь. Она мягко попыталась высвободить руку, но Лайн только крепче сжал ее.

– Вам никогда не приходило в голову, что вы страдаете от расстройства из-за недостатка внимания со стороны взрослых? – спросила она, вспомнив его поведение в машине.

– Считайте как хотите. – Он небрежно взглянул на нее. – Идем, малышка. – Лайн потянул ее за руку. – Если с тебя хватит папарацци, пойдем внутрь. – Он обращался с ней как с девчонкой!

Даже на каблуках Виктория была ниже его дюймов на шесть, так что ни о каком физическом противостоянии и речи не шло. Еще одно очко в пользу Лайна в умении поставить собеседника в неловкое положение. Потом она отыгралась у «Влагалищ». Но решающий удар, самодовольно подумала Виктория, она нанесла ему в «Киприани»…

– Огромные влагалища? В Музее Уитни? – переспросила Венди.

Нет, это не шокировало ее – пожалуй, теперь Венди уже ничто не шокирует, – но она с трудом заставляла себя сосредоточиться на разговоре. Этим утром позвонил Шон и попросил разрешения взять детей: он хотел навестить свою мать, которая жила в Верхнем Уэст-Сайде. Представив Шона с детьми и его родителями – без нее, – Венди совсем расклеилась.

Вместе с Нико и Викторией она сидела за передним столиком в престижном уголке в «Да Сильвано». Ресторан был полон, и дверь без конца открывалась, выпуская людей, которым говорили, что свободных столиков нет, и затылок Венди овевало холодком. Она все куталась в шаль, но та не желала держаться на плечах. Эти шали, кажется, уже вышли из моды, но ничего более достойного для воскресного выхода в свет Венди не отыскала.

Сгорбившись, она подалась вперед, изображая интерес. Сказал ли Шон родителям? Говорили они о ней или нет? Мать Шона никогда по-настоящему не любила ее. Вероятно, она уверяла Шона, что Венди плохая мать…

– Они каждый год устраивают что-нибудь шокирующее, – продолжала между тем Нико. – Несколько лет назад демонстрировали видеозапись, на которой парень, покрытый специальной голубой краской, играл со своим пенисом.

– Они предоставляют равные возможности шокировать. – Виктория макала хлебную палочку в емкость с растопленным сливочным маслом. – На сей раз это были огромные влагалища, из которых высовывались пластмассовые куклы.

– Не очень хорошо выполненные, – добавила Нико.

– Ты видела их? – спросила Венди.

– Пришлось, – сказала Нико. – Мы помещаем их в наш декабрьский выпуск.

Венди кивнула, чувствуя себя лишней. Всю жизнь она создавала фильмы и заботилась о семье. Ни культурных интересов, ни личных, только маленький семейный плот, для поддержания которого на плаву требовалась вся ее энергия. Венди посмотрела на Викторию, сиявшую как двадцатипятилетняя женщина. Они сверстницы, но Виктория по-прежнему везде бывала и все успевала – она до сих пор ходила на свидания. Внезапно Венди осознала, что более пятнадцати лет не встречалась с мужчинами. Эта мысль вызвала в ней неприятное желание отомстить. А если и ей вступить с кем-то в романтические отношения? Она понятия не имеет, что делать…

– Художница, молодая женщина из Бруклина, видимо, только что родила, и это событие привело ее в ужас, – объяснила Виктория. – По ее словам, никто не предупреждает, что это такое на самом деле.

– Умоляю тебя, – пренебрежительно отмахнулась Венди. – И почему все имеющие детей ведут себя так, словно только у них они и есть?

– Полагаю, она просто отреагировала на то, что именно женщинам приходится рожать детей, – предположила Нико.

– Лайн, во всяком случае, жутко перепугался, – продолжала Виктория. – Заявил, что его сейчас стошнит.

– И это мужчина, с которым ты встречаешься? – удивилась Венди.

– Вен, они были отвратительны, – возразила Виктория. – Не сама тема, а то, как они исполнены. Однако же я решила развести его на деньги, чтобы поквитаться за его безобразное поведение. Я убедила Лайна, что когда-нибудь скульптурные изображения влагалища станут так же важны, как изображение Виллендорфской Венеры – доисторической богини плодородия, – и он поверил мне. Лайн купил скульптурное влагалище за двадцать тысяч долларов…

Откинувшись на стуле, Виктория снова вспомнила те минуты в Уитни, когда отвела в сторону Лайна, брюзжавшего, как школьник, по поводу «состоянии искусства в сегодняшней Америке».

– Кстати, эти произведения в конце концов попадут в музей, – заметила она. – «Томатный суп "Кэмпбелл"» Энди Уорхола тоже поначалу никто не принимал всерьез.

– Ты спятила, – сказал он.

– Может, и спятила, но уверена, что Брэндон Уинтерс в здравом уме. – Брэндона Уинтерса, куратора Музея Уитни, Виктория немного знала и устроила из разговора с ним целое представление для Лайна. – Ты слышал, что сказал Брэндон? – спросила она. – Серьезный интерес проявили чикагский Музей современного искусства и два немецких музея. По словам Брэндона, изображения влагалищ сопоставимы с Виллендорфской Венерой…

Ничего подобного Брэндон не говорил, но, по мнению Виктории, вполне мог сболтнуть подобную глупость.

– Какой Венеры? – осведомился Лайн. Виктория посмотрела на него с притворным смущением.

– Виллендорфской. Боже, Лайн, при твоем интересе к искусству… Я считала, ты слышал о ней. Разумеется, ей всего двадцать пять тысяч лет, поэтому ты мог и пропустить…

Тогда лицо Лайна приняло забавное выражение, и он решительно протиснулся сквозь толпу зевак, собравшихся вокруг инсталляции. Сказав несколько слов Брэндону Уинтерсу, выразившему удивление, радость и подобострастие, Лайн вручил ему карточку.

– Ну? – спросила Виктория.

Взяв Викторию за руку, Лайн с видом заговорщика отвел ее в сторону.

– Я купил одну, – заявил он.

– За сколько?

– За двадцать тысяч долларов.

Это, с удовлетворением подумала Виктория, примерно та сумма, которую он потерял бы, если бы позвонил ей сам, а она отказала бы ему. В конце концов Виктория решила поужинать с Лайном, хотя бы для того, чтобы посмотреть, какую еще шутку можно с ним сыграть.

В «Киприани» они сидели за столиком в романтическом уголке у камина. Лайн первым делом заказал бутылку «Кристаля»; его, по словам Виктории, он пил как воду. Виктория уже всерьез полагала, что Лайн действительно страдает расстройством, вызванным дефицитом внимания взрослых. Он ни секунды не мог посидеть спокойно – то и дело вставал, чтобы пообщаться с людьми за другими столиками. Виктория не обращала на это внимания. По ее мнению, единственный способ дать этому человеку понять, что он ведет себя невоспитанно, – это поступить с ним точно так же. Когда Лайн в третий раз сел на место, она встала и пошла в бар. Там расположилась известная Виктории пара, и она не спеша заказала себе имбирное пиво и поговорила со знакомыми о ремонте их квартиры. Потом вернулась за столик.

– Ты задержалась там, – сердито заметил Лайн.

– Увидела нужных людей. – Виктория пожала плечами.

Подошел официант принять заказ.

– Мне три унции белужьей икры, – с улыбкой проговорила Виктория, словно это было в порядке вещей. Она заметила, что он едва не вышел из себя.

– Большинство довольствуется одной унцией, – сердито пробурчал Лайн.

– Я не принадлежу к большинству, – парировала Виктория. – И кроме того, проголодалась.

Еще она заказала омара, а на десерт – шоколадное суфле. Виктория заставила Лайна рассказать о его детстве. Отец бросил их, когда Лайну исполнилось четырнадцать лет, и в семье было еще два младших брата. Ему пришлось пойти работать в кафе, причем он приписал себе несколько лет, иначе его не взяли бы. Этим Лайн чуть больше расположил к себе Викторию. Она почувствовала, что, несмотря на нелепое поведение, он, возможно, неплохой человек. Только печально, что Лайн считал обязательным большую часть времени вести себя как идиот.