Едва он это понял, разум тут же применил известный Владигору способ самозащиты: в потаенном уголке мозга возникли многоуровневые заслоны, прорваться через которые не смог бы ни один колдун. Конечно, Владигор по-прежнему был не в состоянии управлять своим телом или оказывать действенное сопротивление истязателям, однако теперь он мог, хотя бы частично отрешившись от физических мук, обдумать свое незавидное положение.

И прежде всего — где он находится?

Он помнил, как быстро наползала на остров лиловая туча, как вытянулся из нее хобот смерча и подхватил, закрутил, швырнул к небу… А дальше? Нет, дальнейшее в его памяти не сохранилось. Очнулся в каком-то подземном лабиринте, и сразу пришлось отбиваться от Наггуззимза и его оживших соплеменников. Впрочем, они лишь выглядели живыми, а на самом деле были кем? Или чем? Их плоть была то твердой, как железо, то рыхлой, как студень, но удары этих покойничков были весьма чувствительными.

Затем был восьмиугольный зал, странно напоминающий другой — в Мертвом городе. Однако из Мертвого города ему удалось выбраться, а в этом зале для него была подготовлена ловушка… Что все это значит?

Его воспоминания прервала тугая и безжалостная волна боли, которую с трудом сдержали выставленные им заслоны. Потаенный уголок сознания сохранил себя, но большая часть разума вновь находилась в чужой власти…

Владигор вдруг оказался висящим на стене глубокого колодца. Его пальцы, ломая ногти, судорожно цеплялись за неровности склизкой каменной кладки, ноги торопливо искали опору. К счастью, опора нашлась сразу: это была вбитая в стену железная скоба. Над головой виднелась еще одна, и Владигор, ухватившись за нее, наконец-то смог перевести дух и оглядеться.

Колодец был довольно-таки широким — не менее десяти аршин до противоположной стены. О глубине же судить было сложно, поскольку дна князь при всем старании разглядеть не смог. Далеко вверху маячило бледное пятнышко света. Что ж, делать нечего, надо карабкаться туда, к свету.

Краешком сознания Владигор ощущал неприятное присутствие чужих внутри своего мозга, и эти чужие, похоже, были довольны его решением. Владигор, стараясь не выдать себя неосторожной мыслью, попытался выяснить, кто они и сколько их, однако ничего путного узнать не удалось. Чужаки неплохо умели скрывать свое проникновение в человеческий разум, а Владигор в свою очередь не хотел рисковать раньше времени. Придет срок — и он сразится с ними по-настоящему. Пока же надо терпеть, таиться и делать вид, что находишься целиком в их власти.

Долго подниматься ему не дали: вверху, перекрывая пятно света, замаячила зловещая тень. Князь прижался к стене и приготовился к бою.

Сперва Владигору показалось, что противник умудряется каким-то образом спускаться в колодец на крыльях, поскольку он явно не касался стен. Но вскоре князь понял, с кем ему предстоит иметь дело, и невольно передернулся от омерзения. Выпуская из своего чрева толстую нить (больше похожую на просмоленный канат), к нему неторопливо приближался огромный, в два человеческих роста, мохнатый паук.

Владигор, половчее ухватившись левой рукой за скобу, правой вытащил из ножен кинжал. Против эдакого чудища, конечно, не ахти какое оружие, однако другого-то все равно нет… Паук завис напротив Владигора и вылупил на него белесые шаровидные глаза, словно решил получше рассмотреть свою будущую жертву или, может быть, запугать одним своим жутким видом. И ему было чем запугивать! Каждый глаз величиной с крепкий кулак, когти на членистых лапах — словно кривые савроматские ножи, разинутая пасть усыпана острыми треугольными зубами.

Несколько мгновений человек и чудище разглядывали друг друга, затем паук резко качнулся вперед, норовя цапнуть Владигора когтями. Владигор отбил этот выпад, полоснув клинком по мохнатой лапе. Брызнула густая черная кровь. Паук отдернул раненую лапу, но тут же атаковал вновь. Владигор отпрянул к стене, его кинжал замелькал с бешеной скоростью, не давая пауку возможности приблизиться.

Раскачиваясь как маятник, паук без устали повторял свои попытки, не обращая внимания на полученные раны. Лишь когда князь, изловчившись, отсек одну из его поганых лап, он взвизгнул по-поросячьи и немного умерил атакующий пыл. Владигор без промедления воспользовался этим, чтобы нанести сильный рубящий удар по приоткрывшемуся брюху. Паук завизжал так, что Владигор едва не оглох. Его лапы судорожно задергались, в тупых глазищах мелькнуло нечто похожее на растерянность. И тогда князь, рискуя свалиться со своей ненадежной опоры, молнией выбросил вперед руку с кинжалом. Клинок по самую рукоять с хрустом вонзился между глаз уродливой твари.

Паук на мгновение замер, потом конвульсивно вздрогнул всем телом — и безжизненно скользнул вниз.

Владигор не услышал ни тяжелого удара о камни, ни всплеска воды. Или этот колодец вообще бездонный? Но раздумывать было некогда. Сунув кинжал в ножны, Владигор начал с цепкостью дикой кошки взбираться по торчащим в стене железным скобам.

Нельзя было терять ни мгновения. Он явственно ощущал смятение чужаков, проникших в его мозг, однако понимал, что они очень скоро предпримут ответные меры и эти меры вряд ли окажутся слабенькими.

Так и случилось. Тысячи каленых игл вонзились в голову, в глазах сверкнули огненные искры, руки свело судорогой. Но Владигор, превозмогая боль, продолжал карабкаться вверх. В помутившемся сознании возникли соблазнительные мысли: «Зачем столько напрасных мучений? Признай свое поражение, смирись с неизбежным… Сила, с которой ты здесь столкнулся, могущественней всего, что ты когда-либо видел. Она убьет всякого, кто не покорится, и подарит жизнь тому, кто будет служить ей!» Защищенным уголком разума Владигор хорошо осознавал, что это не его мысли, тем не менее бороться с ними было чрезвычайно трудно. Внутренняя раздвоенность была ужасней физической боли, казалось, еще немного — и мозг не выдержит, взорвется.

И все же Владигор с отчаянным упорством заставлял свои руки цепляться за скобы и вытягивать одеревеневшее тело из мрачного зева колдовской западни. Он не мог бы сказать, сколь долгим было это мучительное восхождение к дневному свету. День, год, вечность? Чувство времени покинуло его, как, впрочем, и все другие чувства, кроме единственного — ненависти к врагу.

Наконец, теряя последние силы, он ухватился за верхний край каменной кладки, подтянулся и выбрался на поверхность. Он ничего не успел разглядеть — яркая вспышка боли хлестнула по глазам. Но, заставив Владигора корчиться на холодных гранитных плитах, эта дикая боль не сумела вышибить из него радостного ощущения одержанной победы. Он одолел-таки своих мучителей, не подчинился их Черной магии!

«Не обольщайся, князь, — скользнула чужая мысль. — Тебе никогда не справиться с нами, посланниками Грозной Ассиры. Предначертание будет осуществлено, сколько бы ты ни сопротивлялся. Такова воля Духа Вечности!»

Словно в доказательство этой мысли боль тут же стала усиливаться, проникая во все уголки его истерзанного естества. Владигор. не выдержав новых мучений, закричал. Понимая, что сейчас неизбежно лишится сознания, он откинул охранные заслоны и ударил по чужакам сверкающим клинком своей ненависти!

Удар достиг цели. На один краткий миг Владигор успел разглядеть внутренним зрением две шарахнувшиеся прочь багровые тени, и только третий чужак сумел парировать его отчаянный выпад, закрывшись магическим щитом. Владигор узнал их: иллирийские колдуны! Но его силы, увы, были полностью исчерпаны. Ответный удар колдуна последовал мгновенно, и отбить его Владигор был уже не в состоянии. Кроваво-багровая лавина боли обрушилась на него и погребла под собой.