Любава печально вздохнула, в который раз укоряя себя за то, что не сумела уговорить брата взять в поход именно Богатырский меч. Владигор не ее послушал, а старейшин. Те опасались, что волшебная сила меча, так замечательно проявившая себя в битве со Злыднем-Триглавом, неверно будет воспринята дружиной и простолюдинами. Дескать, и без того всякое болтают о молодом князе, о его дружбе с чародеями, о пугающей силе и невиданных способностях Владигора, — ну к чему лишний раз гусей дразнить? Усмирить обнаглевших айгуров можно ведь без всякого чародейства… И Владигор согласился с ними, оставил свой Богатырский меч в Ладоре.
«Я во всем виновата, — думала княжна, медленно проходя мимо стола и проводя узкой ладонью по его скошенным углам. — Считала, что могу править Синегорьем не хуже отца и брата. И могла править, покуда знала, что Владигор всегда поддержит в трудный момент. Люди о том же знали, поэтому никто не перечил, не злословил по закоулкам, не замышлял дурного. А пропал князь без вести — и не стало мне веры».
Любава задумчиво смотрела на карту Синегорья. Велика, сильна и богата вотчина… Разве женщина совладает с такими просторами? Но совладать надо! Нельзя позволять женским страхам брать над собой верх. Страх… Да, это он стал первопричиной ее сегодняшних бед. Ведь той ночью, год назад, когда в опочивальню ворвался изменник Ероха, когда почувствовала у горла лезвие кинжала, она испугалась до полусмерти, хотя внешне, как потом заверяли Ждан и Чуча, смотрелась на удивление хладнокровной. Может быть, со стороны так все и выглядело. Вот только не знали они, что наутро княжна, запершись в опочивальне, безутешно рыдала до самого полудня, и руки-ноги тряслись как в лихорадке, и ни о чем думать не могла, а перед глазами все мелькал испачканный кровью кинжал Ерохи…
С того времени страх поселился в душе. Иной раз просыпалась среди ночи и внимательно вслушивалась: не скрипнет ли половица под чужой ногой, не звякнет ли у дверей меч нового татя, не вспыхнут ли в темноте безумные глаза? Умом она понимала, что ее страхи бессмысленны, что измена Ерохи была всего лишь следствием его неожиданного безумия, однако сердце трепетало в груди, словно лесная голубка, угодившая в силки птицелова.
Страх разъедал душу, как ржавчина разъедает клинок. А ведь перепуганный правитель, это всякий скажет, уже ни на что путное не годен. Вот и она, при народе сохраняя уверенность и спокойствие, на самом-то деле об одном лишь мечтала — скорей бы Владигор объявился и снял с ее слабых женских плеч непомерную ношу княжеской власти!
Милый, любимый Ждан, кажется, о многом догадывался и старался во всем быть ей опорой. Но полностью передать ему бразды правления княжеством она не имела права — законы Синегорья подобного не дозволяли. И то, что сегодня предложили старейшины, всего лишь хитроумная уловка, позволяющая, не раздувая пожара междоусобицы, справиться с воеводой-смутьяном. А что дальше?
Синегорью нужен князь — сильный и справедливый, признанный законом и людьми. Именно таким, несмотря на свою молодость, был Владигор («И был, и остается!» — тут же одернула себя Любава). Ждану не суждено занять его место, даже если Владигор никогда больше не вернется в Синегорье. Значит, нет нужды спешить с замужеством и столь не ко времени устраивать свадебный пир. Необходимо взять себя в руки и найти другой выход…
Когда Любава вернулась в гридницу, старейшины увидели перед собой не слабую и растерянную молодую женщину, а гордую, властную правительницу, готовую к самым решительным действиям.
Она была бледна, но держалась очень уверенно, словно всем своим видом хотела подчеркнуть: я — княжна, и буду поступать так, как считаю нужным.
Обведя взглядом старейшин, Любава громко сказала:
— Я обдумала ваше предложение и… отклоняю его. Свадебный пир в отсутствие моего брата невозможен, ибо он, во-первых, многими будет истолкован как поспешная и незаконная передача наследственной княжеской власти в руки Ждана, а во-вторых, будет означать, что мы более не ждем возвращения князя Владигора.
Старейшины не осмелились возразить ей. Любава продолжила:
— Мой брат попал в беду… Во имя сохранения общего спокойствия и порядка мы долгое время скрывали сей прискорбный факт. Однако дальнейшее умолчание, как видим, чревато самыми дурными последствиями для Синегорья. Поэтому нужно действовать, действовать быстро и решительно!
— Каким образом? — не сдержался Варсоба.
— Любым, который в наших силах! — сверкнув голубыми глазами, жестко произнесла Любава. — По словам Демида Меченого, секретное становище морских разбойников, названное Поющим Рифом, расположено на безлюдном и труднодоступном берегу, на границе Кельтики и Аквитании. Именно туда, скорее всего, разбойничьи драккары должны были доставить золото, захваченное на Острове Смерти. Значит, освобожденные ими смертники окажутся там же.
— Но мы не уверены, что князь Владигор находился среди смертников, — вновь перебил ее глава Совета старейшин.
— Я доверяю своему сердцу, а оно говорит мне: это был Владигор, — сказала Любава.
Варсоба со вздохом пожал плечами, но на сей раз промолчал.
— Князь Владигор жив и нуждается в помощи. Поэтому мы должны немедленно отправить на его поиски малую дружину, и поведет ее ладорский воевода Ждан.
Старейшины удивленно переглянулись, в их взглядах читались и непонимание, и явная обеспокоенность. Разумно ли в столь тревожное время оставлять Ладор без надежной защиты ратников? Да и как найти Владигора в далеких и совсем незнакомых краях? Все равно что искать иголку в стоге сена!..
— Заранее знаю все ваши возражения, — сказала Любава, поднимая вверх руку и призывая старцев к спокойствию. — Однако бездействие считаю худшим из зол. В связи с этим я намерена обратиться за поддержкой к князьям Изоту Венедскому и Калину Ладанейскому. Убеждена, что они не останутся безучастны к судьбе Владигора. Я хочу, чтобы их ладьи прошли вдоль океанского берега до самой Аквитании. Кроме того, всем вам известны поразительные способности Владигора, которыми одарил его Перун. Разве такой человек останется незамеченным? Да о нем сразу пойдут разговоры среди купцов, охотников, рыбаков, землепашцев! По этим слухам, думаю, будет не очень трудно выйти на след князя.
Она хотела сказать, что собирается также попросить помощи у чародейки Заремы, но не сказала. Варсоба, Ипат и другие старейшины всегда избегали упоминаний о чародеях, покровительствующих Владигору. Словно в этом покровительстве было нечто зазорное и опасное, способное накликать беду на Синегорье…
— Не спорю, княжна, — сказал Варсоба, по-прежнему сердито хмуря брови, — мы обязаны сделать все от нас зависящее, чтобы разыскать и выручить из беды князя Владигора. Но при этом нельзя забывать о тревожном положении в княжестве. Если Ждан с дружиной уйдет к Бескрайнему океану, кто усмирит воеводу Нифонта?
— Вор и плут Нифонт, разумеется, должен быть наказан. Его надлежит забить в колодки и доставить в стольный град для прилюдного и праведного суда. — Любава, сделав паузу, твердо посмотрела в глаза Варсобы. — Поэтому я завтра же отправляюсь в Замостье. И мне ни к чему дружина, достаточно двадцати человек личной охраны.
Тут и Ждан не выдержал, вскочил со своего места:
— Это слишком опасно! Что могут двадцать охранников против сотни воеводы Нифонта?
— Никто не посмеет поднять меч на законную княжну Синегорья, — уверенно заявила Любава. — Впрочем, на крайний случай у меня еще кое-что найдется.
— Что именно?
— Грым Отважный и его лесные люди. Надеюсь, вы не забыли, что племя берендов не раз выручало и меня, и Владигора в самых сложных ситуациях. Я сегодня пошлю весточку Грыму, чтобы он поджидал меня возле Замостья…
— Постой, княжна. — Варсоба оторопело уставился на Любаву. — Ты хочешь подговорить полудиких берендов напасть на Замостье?
— Ничего подобного я не хочу! — рассердилась Любава. — На мирное Замостье никто нападать не будет — ни ладорская дружина, ни беренды. Однако, если воевода Нифонт откажется мне подчиниться, беренды просто-напросто выкрадут его из крепости. Они в этом, как известно, большие ловкачи. Теперь понятно? Ну, скажи, Варсоба, разве осмелятся ратники без воеводы-смутьяна выступить против своей княжны?
