В конце концов, вся банда, состоявшая из восьми человек, была арестована вместе с восемью своими подручными (все оказались ближайшими родственниками бандитов). Шесть членов банды были приговорены к лишению свободы на срок 25 лет, один — к 15-летнему заключению, пять — к 10-ти годам, трое получили 3-х летний срок (среди них две матери бандитов), один — срок в 2 года. В ходе следствия члены банды подтвердили, что в течение нескольких лет они делили между собой награбленные деньги, закопав какую-то часть у себя на огороде. “Большая часть денег была истрачена на пьянство или приобретение дорогих вещей”[40]. Три члена банды намеревались когда-нибудь купить себе по хорошему дому в г. Осипенко Запорожской области.

Есть еще один способ установить состав преступных групп. Воспользовавшись возможностью внимательно изучить несколько десятков дел о бандитизме, автор пришел к следующему выводу: на протяжении всего периода бандиты и их главари принадлежали к местному населению, но их социальный состав претерпел значительные изменения. В 1944–1946 гг. грабеж был главным источником существования бандитов. “Обычных подозреваемых” в это время следовало искать в основном среди “общественных паразитов”, как называли этих людей в МВД. К 1947 г. категория “общественных паразитов” не исчезла, однако в бандитскую среду влилась новые люди из числа демобилизованных солдат, которые, возвращаясь домой, вместо лавров победителей встречали повсеместные лишения и трудности.

После того, как в 1946–1947 гг. советская власть приложила большие усилия по борьбе с бандитизмом, частота вооруженных нападений значительно снизилась. Однако бандитизм сохранял прочные позиции и в 1950-е гг. Внимательный взгляд на анкетные данные бандитов, без сомнения, показывает, что советский бандитизм процветал при молчаливом попустительстве и даже активном соучастии местных партийных лидеров. До 1946 г. практически все бандиты были беспартийными. После 1947 г. принадлежность к партии или комсомолу стала непременным условием социального бандитизма. Конечно, далеко не все бандиты состояли в партии, но в каждой банде среди главарей имелся хоть один коммунист или комсомолец. В Политбюро осознавали проблему, но не находили ей простого решения.

Последний вопрос непосредственно связан с дискуссией о том, какое влияние бандитизм, процветавший на советской территории во время и после Второй мировой войны, оказывал на трансформацию системы в последние годы жизни Сталина. Существует два подхода к рассмотрению этой проблемы. С одной стороны, очевидно, что страх и отсутствие безопасности порождали в массах стремление к утверждению советской законности и порядка. Поздний сталинизм развивался не в вакууме — усиление государственного контроля, даже в ущерб гражданским свободам, приветствовалось достаточно широкими слоями населения страны, которые видели в преступности главную угрозу жизни и имуществу людей. Как замечал житель Московской области в письме своему сыну в 1946 г.: “Давно пора милиции делать то, что ей положено: защищать спокойствие граждан”[41]. Осенью 1945 г. член партии А. С. Ганенко писал из Архангельска в “Правду”: государство “должно принять срочные и решительные меры в борьбе с бандитизмом. Мы хотим, чтобы наши города восстали из пепла и стали оживленными, шумными, веселыми”[42].

Многочисленные источники показывают, как советские руководители реагировали на этот призыв. В феврале 1947 г. заместитель начальника отдела партийного контроля Поздняк написал гневный доклад на имя секретаря ЦК Н. С. Патоличева, настаивая на срочных и решительных карательных мерах, чтобы одолеть настоящую эпидемию вооруженных нападений:

В 1946–1947 гг. советские тюрьмы, ИТК и ИТЛ оказались переполненными из-за притока мелких преступников, по мере того как милиция развертывала борьбу с бандитизмом. По указу от 4 июня 1947 г. в 7-10 раз был увеличен максимальный срок наказания за мелкое воровство — вплоть до 25 лет лишения свободы вместо 1–2 лет (при условии смягчающих вину обстоятельств). Новый указ игнорировал эти обстоятельства и увеличил среднюю продолжительность срока заключения до 7 лет. В результате к концу 1947 г. почти 80 тыс. заключенных находились в местах лишения свободы за нарушение пресловутого “закона о пяти колосках” от 7 августа 1932 г. Кроме того еще 300 тыс. человек были приговорены к различным срокам наказания за нарушение указа от 4 июня 1947 г. С 1946 по 1947 гг. общее число заключенных на длительный срок (лишение свободы на 10 и более лет) выросло в 100 раз (до 16 260 заключенных), в 1948 г. — в 3,8 раза достигнув цифры 60 тыс. человек[44]. Больше всего от массовых арестов и депортаций пострадали жители Западной Украины и Прибалтики[45].

Вступив в “борьбу с бандитизмом”, советское государство не только реагировало на призыв общества к восстановлению нормальной жизни после войны, но также и получило возможность расширить свои полицейские прерогативы за счет граждан. Используя послевоенный кризис, связанный с ростом бандитизма и насилия, в последние годы сталинизма карательный аппарат быстро разрастался. Возникала ситуация, описанная историком Жаком Берке: “разбойничество не только обнажало болезни общества, но и давало повод для [государственного] вмешательства и узурпации прав граждан”[46].

Масштаб трансформации советских органов внутренних дел в ходе “борьбы с бандитизмом” показан в табл. 1. Численность агентуры и осведомителей в системе уголовного розыска МВД за первые два года Второй мировой войны выросла вдвое и снова удвоилась между 1943 и 1950 гг. В борьбе с преступностью советское государство все больше полагалось на агентуру — сеть осведомителей. Статистика показывает, что неоправданно большое значение, придававшееся осведомителям из уголовной среды, стало неотъемлемой чертой работы органов. И хотя после смерти Сталина в марте 1953 г. очень скоро произошло осуждение самых репрессивных сторон его политики, можно проследить интересный феномен: после 1953 г. сеть агентов советской милиции в уголовной среде действительно подверглась проверке и была значительно сокращена, но даже после всех сокращений численность осведомителей на протяжении последующих трех десятилетий превышала довоенный уровень в три раза. Со сталинских времен советские органы внутренних дел унаследовали привычку полагаться в своей работе на агентуру.

В то же время война стала подлинным водоразделом в умонастроениях советских властей. Внешне гордые победой, они тем не менее трезво смотрели на ту огромную цену, которая была за нее уплачена. Приведу в качестве иллюстрации слова одного офицера, пережившего Вторую мировую, который во время войны в Чечне наотрез отказался преследовать бандитов в своем секторе: “Я не для того пережил Великую Отечественную войну, чтобы погибнуть от рук чеченских бандитов”[47]. Поэтому, более пятидесяти лет спустя, нам еще предстоит понять, какого рода ограничения война накладывала на возможности советской государственной власти[48].