К несчастью для Советов и самой ГАЛКИ, планы по ее внедрению в “банду” КОРЫ с целью разложения этого отряда были сорваны. В то время как одна группа сотрудников НКВД пыталась внедрить Линевич в “банду” КОРЫ, другая группа НКВД старалась выполнить ту же самую задачу с их собственным агентом ГАЛКОЙ, бывшей КАПУСТЯНСКОЙ (настоящее имя Анастасия Спицына). Спицына была завербована в конце 1944 г. и уже в декабре направлена в отряд КОРЫ. Менее подготовленная к выполнению поставленной задачи, ГАЛКА-Спицына, видимо, выдала себя почти сразу же. Ее задержала и допросила СБ повстанцев. От одного из своих осведомителей Советы получили сведения о том, что ГАЛКУ разоблачили. Тогда, чтобы спасти операцию, ГАЛКУ-Линевич пришлось отозвать.

Проблема заключалась в том, что из-за срочного исчезновения с места событий была разоблачена вся “легенда” ГАЛКИ-Линевич — выражаясь языком сотрудников НКВД, она была расшифрована. Ответный удар повстанцев последовал незамедлительно. СБ задержала и допросила брата Линевич Алексея. Его пытали, а затем зверски убили. Были убиты также ее мать и тетка, проживавшие в селе Цепцевихи, а их тела подверглись ритуальному надругательству. Так украинское подполье мстило семьям предателей. Все имущество Линевичей члены карательного отряда или уничтожили, или забрали с собой. Как обычно, в этом селе СБ постаралась уничтожить само имя предателей.

На этом личное дело ГАЛКИ-Линевич заканчивается. Деморализованная и испуганная ГАЛКА спряталась на советской явочной квартире в Ровно, ожидая новых инструкций. Ей не исполнилось еще и девятнадцати лет — и она уже убила свою лучшую подругу и косвенно была повинна в гибели ближайших родственников — брата, матери и тетки. Однако ее руководство из советских органов безопасности все еще имело на нее виды. Это видно из материалов ее дела: “ее следует использовать [снова — Дж. Б.]… для операций против ОУНовского подполья”[225].

По-видимому, агенту ГАЛКЕ-Спициной жилось лучше. Командир СБ, проводивший допрос Спицыной, убедил ее написать обращение в резко антисоветском духе на имя начальника НКВД Владимирецкого района. К нему командир СБ приложил свое письмо, в котором сообщал, что ГАЛКУ-Спицыну оставят в живых. Он издевался: “Не думайте, что украинские повстанцы рубят головы русским и другим из-за их национальности. Нет. Мы, украинцы, любим народ разных наций, но презираем ваши коммуны и колхозы”[226]. Хотя сотрудники НКВД прилагали большие усилия к тому, чтобы арестовать ГАЛКУ-Спицыну, им это так и не удалось. Поиски продолжались несколько месяцев, но Советы потеряли все ее следы.

Успешное внедрение советских агентов-женщин в ряды украинского подполья поставило перед руководством повстанцев сложную проблему. Поскольку подполье находилось в полной зависимости от женщин и девушек, как оно могло избавиться от нависшей над ним угрозы, исходящей от тех его членов, которые считались “слабыми” или “ненадежными”? К таким кадрам повстанцы относили в первую очередь женщин, завербованных Советами с помощью вероломства. Холодный расчет и изобретательность методов советских спецгрупп заключались не только в беспощадном применении насилия, но и в умении возбудить взаимные подозрения в рядах подпольщиков. Насилие порождало насилие, и советская вербовка сексотов среди местного населения провоцировала кровавые репрессии со стороны повстанцев, жертвами которых становились свои же бойцы, особенно молодые женщины и девушки — украинки по национальности. Важной составляющей советской тактики дезорганизации было заставить повстанцев нарушить свои обязательства; спровоцировать эскалацию террора со стороны украинского националистического подполья против своих собственных членов. В результате в рядах движения сопротивления сеялись взаимные подозрения, разрушалось доверие, вбивался клин между повстанцами и местным гражданским населением.

Сама психологическая культура сопротивления играла на руку советским провокаторам. В подпольную войну на Западной Украине включались мужественные бойцы, считавшие священным долгом до последнего дыхания сохранять верность своему делу. Происходило столкновение двух сил — сотрудников советских органов безопасности, готовых на все ради того, чтобы разгромить подполье, и руководителей повстанцев, призывавших людей пойти на муки ради национальной идеи. Так возникала среда, в которой разыгрывались сцены, подобные той, какая описывается в одном из источников. Летом 1945 г. бывший сотрудник советской спецгруппы, действовавшей на Западной Украине, хвастался перед своими товарищами по Высшей партийной школе в Москве: “Я повесил одного националиста вверх ногами и поджаривал его на медленном огне; я отрезал куски мяса от него… И он, этот сукин сын, умер, крича “Слава Украине!” Каков сукин сын! Сколько их я замучил!”[228]

Руководство повстанцев ожидало, что все украинцы — как мужчины, так и женщины — мужественно встретят советский террор. Чтобы внушить эту мысль населению, командование украинского подполья даже подготовило специальный “Справочник подпольной партизанской войны”, призванный помочь правильной подготовке бойцов-националистов. В нем подробно описывались испытания, ожидавшие подпольщиков в реальной жизни:

В других многочисленных инструкциях повторялась та же мысль: “Запретить подпольным кадрам действовать в одиночку. Каждый должен быть приписан к назначенному отряду, готовому бороться до самого конца, и должен знать, что никто не должен сдаться живым в руки врага [т. е. Советов — Дж. Б.]”[230].

В таком контексте сдача в плен рассматривалась как предательство, которое повстанцы карали смертью — часто не только самого этого человека, но и членов его семьи.

Многие надеялись на то, что женщины-повстанцы, подчиняясь своему долгу, предпочтут пойти на смерть или сами лишат себя жизни, лишь бы не попасть в руки Советов. В многочисленных директивах повстанцев своим членам — как мужчинам, так и женщинам — постоянно напоминалось об их святом долге сражаться до последней капли крови. Однако в то же самое время руководство движения принимало целый ряд мер, направленных на то, чтобы избавиться от необходимости полагаться на женщин-подпольщиц. Внимательное изучение вопроса показывает, что взгляды повстанцев претерпели значительную эволюцию. До 1944 г. женщины считались в целом непригодными для выполнения большинства задач. После вступления советских войск на Западную Украину в июле-августе 1944 г. позиция резко поменялась: женщинам стали поручать самые разнообразные задания. По мере того, как советской разведке удавалось внедряться в подполье, привлекая в свою агентуру, или сеть осведомителей, этнических украинцев (будь то мужчины, женщины или дети), росло недовольство женщинами в повстанческом руководстве[231]. К концу 1946 г. отрицательное отношение к женщинам среди повстанцев привело к тому, что число женщин, занятых на выполнении важных для движения задач, значительно сократилось, упав до исходных значений.