Конечно, тайчиуты могут потрепать хана. И это неплохо. Сил у хана-отца убавится не много, а спеси станет меньше. Но как сказать об этом Тогорилу?
Захочет ли он рисковать? Не в его правилах, идучи на одного врага, задирать другого. Сказал, как о деле малозначимом, само собой понятном:
– Ты, конечно, зайдешь за Тэмуджином и захватишь его с собой?
Хан строго и сосредоточенно рассматривал под ногами желтое пятно на белом войлоке. Подняв голову, остановил взгляд на лице Джамухи.
– Слишком острый клинок плох тем, что иногда режет собственные ножны.
Не думай, сын, что умнее других, – это плохо кончится.
– Хан-отец! Мои мысли прозрачнее родниковой воды!
– Молчи! Почему сам не идешь за Тэмуджином? Хитер ты, и помыслы твои кручены, как шерсть барана. Смотри, Джамуха…
В голосе Тогорила внятно послышалась угроза, и Джамуха укрепился в мысли, что хан ему не доверяет. Надо, чего бы то ни стоило, порушить его недоверие.
Заговорил обиженно:
– Мне больно слушать незаслуженные укоры, хан-отец. Мои помыслы одинаковы с твоими, как одинаковы зерна тангутского риса, других не было и нет. Ты хочешь, чтобы я пошел к Тэмуджину? Я пойду, хан-отец. Я сделаю все, что ты повелишь. Но мой путь к анде вдвое длиннее твоего…
Хан молчал. Его пальцы теребили складки халата, лоб резала глубокая поперечная морщина. Передохнув, Джамуха заговорил спокойнее, рассудительнее:
– Кому, хан-отец, меркиты досаждают больше всего? Тайчиутам. Так станут ли они чинить тебе зло, когда узнают, на кого направлены копья твоих воинов? Кроме того, им ведома твоя сила и доблесть – это оградит тебя. Иное дело я. И мал, и слаб…
Приказав нукерам звать нойонов, Тогорил поднялся, сунул руки за пояс, проговорил, глядя поверх головы Джамухи:
– Видит бог, я не забыл того, что сделал для меня Есугей. И чем бы это ни кончилось, попробую сделать то же самое для его сына. За добро, Джамуха, человек должен платить добром.
Весть о предстоящем походе на меркитов нойоны Тогорила встретили с нескрываемым неодобрением. Рисковать своими воинами из-за безвестной жены столь же безвестного Тэмуджина – разумно ли это?
– Я вас позвал не для досужих рассуждений, – раздраженно сказал Тогорил. – Я позвал вас объявить свою волю!
Нойоны умолкли, потупились.
Возвращаясь в свой курень, Джамуха не раз вспомнил эти слова. Высоко вознесся над всеми хан Тогорил. Все, кажется, идет к тому, что и ему, Джамухе, станет объявлять свою волю. И будешь покорен – что сделаешь?
Сколько ни вертись в одиночку, все равно окажешься в руках Тогорила, а ускользнешь от него – попадешь под пяту Инанча-хана найманского или Тохто-беки меркитского, от них увернешься – взнуздает Таргутай-Кирилтух.
Но теперь, может быть, его одиночество и кончится. Анда Тэмуджин соберет улус своего отца – их будет двое. Потом найдется кто-то третий, четвертый.
В битве ли, на пиру ли слово каждого будет весить одинаково. Как в счастливые старые времена, воспетые в сказаниях-улигэрах, они перед лицом опасности встанут грудью друг за друга. И древний степной обычай вольности никто не осмелится рушить безнаказанно.
Бодрили, радовали душу эти думы. О, если бы хан-отец мог догадаться, куда направлены его устремления!.. Но он не догадается. Что для него Джамуха? Почти собственный нукер. А если догадается? Что-то же питает его подозрительность и недоверчивость. Но эти тревожные мысли Джамуха гнал от себя…
В поход он взял всех своих воинов, оставив курень на попечение стариков и подростков. В назначенный день пришел в урочище Ботоган-борджи.
Прошел день, а хана не было. Не явился он и на другой день. Джамуха встревожился, усилил караулы. Не побили ли тайчиуты Тогорила? Если так, тут оставаться опасно.
На третий день забеспокоились и воины. Походный стан притих. Джамуха решил переночевать и утром уходить в свое кочевье. На рассвете воины принялись седлать коней. В это время прискакал дозорный: идет войско.
Вскочив на коня, Джамуха поднялся на возвышенность. По плоской равнине к стану валом катилась конница. Всходило солнце, и на оружии, доспехах вспыхивали красные искры. А что, если это воины тайчиутов? У Джамухи похолодело в груди.
– Скачи навстречу! – сказал он дозорному.
Сам ринулся к стану, приказал барабанщикам бить тревогу.
Басистый рокот барабанов бросил воинов в седла. Они быстро построились. Джамуха подтянул пояс, поправил саадак… Дозорный вылетел из-за сопки, заорал во все горло:
– Наши…
Воины смяли строй, беспорядочной толпой, увлекая за собой Джамуху, ринулись навстречу кэрэитам. Издали заметив Тогорила по тангутскому шлему с высоким золотым гребнем, Джамуха направился к нему. Хан коротко поздоровался, ничего не сказал, оправдывая свое опоздание. Джамуха, сдерживая злую обиду, спросил:
– Хан-отец, разве не вместе назначили день встречи? И разве старый обычай не велит каждому, большой он или маленький, следовать уговору?
Хан не успел ответить. К ним подскакали Джагамбу и высокий молодой воин с обозначившейся бородкой на широких твердых скулах. Он был опоясан сыромятным ремнем, на ремне висел меч в обшарпанных ножнах и берестяной колчан. Из-под войлочной шапки на высокий лоб выбилась прядь рыжеватых, словно бы подпаленных солнцем, волос.
– Так-то встречаешь нас с твоим андой? – усмехнулся Тогорил.
Глава 5
Поздно вечером подошли к реке Хилхо. На противоположном берегу несколько рыбаков варили уху. Заметив дозорных, они вскочили на коней.
Пока дозорные шныряли по берегу в поисках брода, рыбаки скрылись. Над огнем осталась готовая уха. Со смехом и гоготом дозорные опорожнили котел.
Тогорил, Джамуха и Тэмуджин остановились на крутом яру. Вода плескалась, подмывая илистый берег, в сумерках блеском клинка отсвечивали ее струи. Тэмуджин вертел головой, вглядываясь в противоположный берег. Но ничего там не видел, кроме темной гряды тальников у воды и ломаной кромки пологих гор. Где-то тут, рядом, за этой кромкой, стоят юрты меркитов. В одной из них Борте… Дума о ней занозой сидела в сердце. О чем бы ни говорил, что бы ни делал, забыть о Борте не мог. А хлопот у него в эти дни было много.
Весть о том, что за него вступился сам хан кэрэитов, в тайчиутских куренях встретили с недоверием. И очень удивились, когда Тогорил с войском прибыл на его стоянку. Люди, которых он до этого уговаривал не один раз, но так и не мог уговорить, сами потянулись к нему. За те несколько дней, пока Тогорил стоял у него, вокруг старой материнской юрты вырос целый курень. Тэмуджин сбивался с ног. Каждого надо было встретить ласковым словом, каждому определить его место…
Конь под Тэмуджином переступал с ноги на ногу. Комок земли покатился из-под копыт, упал в реку, звонко булькнув. Тэмуджин прислушался к разговору хана и Джамухи.
– Дозорные ржут от радости, что уха досталась, а им плакать надо: упустили меркитов, – говорил Джамуха, похлопывая черенком плети по голенищу сапога.
– В этом беды нет. Упустили – пусть бегут.
– Хан-отец, ты говоришь так потому, что дозорные твои люди.
– Это люди Тэмуджина.
Да, на том берегу были его люди. Если Джамуха потребует, он должен будет примерно наказать воинов. А этого делать как раз не следует. Все только начинается, и он своей строгостью отпугнет воинов.
– Там молодые ребята, они порядка не знают, – сказал он, поворачиваясь к Джамухе.
– Ладно… Я думаю, что это даже неплохо. Со страху в глазах у рыбаков наше войско утроилось. Они до смерти напугают своих. Будем переправляться, хан-отец?
– Нет. В темноте люди вымокнут и плохо будут спать. А завтра сражение. Кроме того, здесь, за рекой, мы в безопасности. Пусть расседлывают коней, зажигают огни. Как можно больше огней. Если решили меркитов напугать, давайте напугаем. – Хан подобрал поводья. – Приглашаю вас к себе на ужин.
Джамуха наклонился к Тэмуджину, прошептал с упреком:
– Что же ты не сказал, что дозорные твои?
