На следующий день или через день Александр рискнул поехать в Новочеркасск и посетил еще несколько селений Войска Донского; 14 октября вернулся в Таганрог.
Наконец, приехал граф Витт. Он был принят императором в Таганроге 18 октября 1825 года. Витт изложил суть собранных сведений и получил санкцию на арест заговорщиков в Киеве в январе 1826 года.
Дибич то ли присутствовал при их беседе, то ли сам отдельно разговаривал с Виттом: так следует из сообщения Дибича в его письме в Петербург от 4 декабря 1825 года — подробнее о нем ниже.
Как мы знаем, сведения Витта не отличались обширностью. По существу к известному ему имени Вадковского царь мог присовокупить только два новых — Давыдова и Лихарева; все трое были явно второстепенными участниками заговора. Но ценность сообщения Витта была не в этом: учитывая его столкновения с Аракчеевым, информация Витта была совершенно независима от прежнего источника — пары Шервуд-Аракчеев.
Кроме того, Витт, несомненно, подтверждал программные цели Пестеля, а в переложении Лихарева и Бошняка они должны были выглядеть не менее грозно, чем лозунги Вадковского, сообщенные Шервудом.
Это значило, что заговор действительно существует, весьма обширен и представляет крайнюю опасность!
Александр был потрясен. Ему хотелось скрыть это от окружающих и успокоиться самому. Поэтому он решил воспользоваться приглашением графа М.С. Воронцова, 20 октября с небольшим конвоем покинул Таганрог и направился в Крым.
Странно, что о беседах императора с Воронцовым в тот критический момент существенных сведений вроде бы не сохранилось… Но в положении Александра вполне было уместно отпустить пару почти незначащих намеков и проследить за реакцией собеседника…
Среди сопровождавших императора был и Яков Васильевич Виллие.
После теплого Южного берега при подъезде к Севастополю 27 октября Александра продуло неожиданным холодным ветром, и он простудился. Болезнь текла сначала вяло и на планах дальнейшего маршрута не отразилась: 28 октября — Бахчисарай, 1 ноября — Евпатория, 2 ноября — Перекоп, но 4 ноября под Мариуполем у Александра начался озноб. Однако 5 ноября конец путешествия и возвращение в Таганрог принесли улучшение: «Несколько дней Александру было как будто лучше, в ночь с 8 на 9 ноября показался обильный пот, и врачи начали надеяться на благополучный исход болезни» — пишет великий князь Николай Михайлович.
Словом, как будто обычная простудная история.
Собирались ли заговорщики из Васильковской управы и в 1826 году действовать под Белой Церковью столь же «решительно», как в 1823 году в Бобруйске и в августе 1825 в Лещинах — неизвестно и выяснить невозможно. Факт тот, что несколько раз возникавшее побуждение к восстанию оказалось своеобразным психологическим треннингом и игровой репетицией: когда в декабре 1825 года возникла ситуация, потребовавшая немедленных решений, то Сергей Муравьев-Апостол и его ближайшие соратники действительно подняли мятеж!..
Осенью 1825 года наблюдалось достаточно серьезное отношение к выступлению в следующем году. Напоминаем, что Пестель и Юшневский решительно забраковали этот план еще на совещении «Южного общества» в январе 1825. Теперь, осенью того же года, Пестель, оповещенный Бестужевым-Рюминым, уже не возражал. Но это еще ни о чем не говорит: на него, как упоминалось, нашла апатия.
Более важно, что С.П. Трубецкой вроде бы сумел столковаться с С.И. Муравьевым-Апостолом за спиной Пестеля о компромиссе: северяне поддерживают выступление южан и провозглашение республики, а южане отказываются от аграрной программы Пестеля; фактически это оказалось и за спиной Никиты Муравьева, покинувшего столицу!
Трубецкой, направляясь в конце октября 1825 года в служебную командировку в Петербург, вез этот план на утверждение руководством «Северного общества». А вот чем завершилось обсуждение этого плана в Петербурге — неизвестно! Последовавшие затем события в столице совершенно затушевали этот момент.
Витт, вдохновленный полученным одобрением Александра I, вернулся восвояси.
Бошняк, на которого он сразу насел, собрался немедленно активизировать переговоры с заговорщиками. Витту и Бошняку, возможно, удалось бы решить судьбу Тайного общества уже в ближайшее время, но неожиданные обстоятельства этому воспрепятствовали.
Через два дня после возвращения, то есть примерно тогда, когда нежданный-негаданный ветер продул императора Александра, Витт свалился в сильнейшей «горячке»: не иначе как и его зацепило тем же ветром! Бошняк остался дежурить у его постели. Дней через семь или девять, как вспоминал Бошняк, Витту стало заметно лучше.
Бошняк его оставил, отправился в свое имение и в течение нескольких следующих дней возобновил встречи с заговорщиками, которым расписал мнимые подробности холодного приема Витта в Таганроге, а потому крайнюю заинтересованность последнего в ускорении переворота. Это будто бы вызвало энтузиазм Давыдова и Лихарева, подтвердивших свои намерения теснейшего сотрудничества с Виттом.
Но вдруг уже Бошняк опасно занемог и слег, по его словам, недвижим! Давыдов и Лихарев заботливо навещали его. В таком-то положении Бошняк узнал, что Витт, которого он оставил вроде бы почти здоровым, оказывается, совсем умирает! Едва обретя способность двигаться, Бошняк выехал назад к Витту — тот тоже постепенно оживал; теперь продолжили выздоравливать вместе…
На все это ушел уже целый месяц, и в таком состоянии застала их обоих весть о смерти царя. Витт и Бошняк выкарабкались из болезни и окончательно физически оправились лишь позднее того, как без их участия завершился полный разгром Тайного общества.
Бошняку в ближайшее время еще раз предстояло сыграть роль тайного агента. После 14 декабря его грамотные и толковые действия получили одобрение высшего начальства, а ему самому предложили летом 1826 года навестить в качестве тайного соглядатая пребывавшего в своем имении А.С. Пушкина и выяснить, насколько последний замешан в заговоре.
Бошняк справился с поставленной задачей. Под видом «ботаника» он заявился к Пушкину и его соседям, и, преследуя «научные интересы», собрал массу сведений. Бошняк категорически отверг предположение о виновности поэта — и это сыграло немалую роль в судьбе последнего.
Возможно, это было не совсем то, на что рассчитывало начальство, и на этом секретная карьера Бошняка благополучно завершилась. Он прожил относительно недолго и умер в 1831 году в возрасте 45 лет.
Витт сохранил свое начальствующее положение, но не выдвинулся в число первых лиц империи. Он скончался в 1840 году в возрасте 59 лет.
К зловещей истории болезни Витта и Бошняка мы еще вернемся.
Тагино было совсем рядом с Курском — по российским меркам, конечно. А в Курске, как известно, служил двоюродный брат Захара Чернышева и Александрины Муравьевой Федор Вадковский, с которым Шервуд уже разыгрывал свои опасные игры.
Вдохновленный приездом близких родственников — в том числе главы «Северного общества» Никиты Муравьева, Вадковский решил сыграть выдающуюся роль: объединить все три тайных общества («Северное», «Южное» и военнопоселенческое, существующее исключительно в воображении Шервуда и Вадковского) в одну грозную силу. С этим он и заявился в Тагино.
Как на это реагировал Никита Муравьев — толком неизвестно, но едва ли пришел в восторг; возможно, он действительно был болен в эти дни.
Зато пришли в общий восторг Захар Чернышев и сам Вадковский. Последний тут же решил поделиться своей грандиозной идеей и с Пестелем, и с Шервудом.
Пестелю «историческое» донесение так и не было послано — в ближайшие дни не нашлось подходящей секретной оказии, а обычной почте свои послания заговорщики резонно не доверяли. Для этого случая Вадковский решил организовать целую экспедицию — в стиле всех прочих его начинаний: сообщение должен был отвезти Захар Чернышев в Одессу и передать его поручику графу Н.Я. Булгари, а уже тот доставить к Пестелю. Но Захар не смог выехать из-за внезапной болезни матери, хотя впоследствии за это неисполненное обещание получил каторжный приговор.
