И план царя несомненно учитывал, что его вольной или невольной пособницей станет возлюбленная Константина — польская графиня Жанна (Банна) Грудзинская.

К этому времени законный брак, в котором состоял Константин, фактически распался, что можно было ожидать и гораздо раньше — учитывая специфическую манеру Константина вести себя с невестой, а потом и женой. Поселившись в Варшаве, Константин, при наличии формальной жены, стал сожительствовать с подругой — ничего из ряда вон выходящего в этом не было и в те времена. Это мало кого задевало, тем более, что Константин в супружестве не имел детей. Сомнительное положение Жанны Грудзинской было, разумеется, тягостным для нее, как и для любой женщины в подобной ситуации. Следовательно, формальный развод Константина и женитьба на ней и должна была быть, и действительно была ее целью.

Следует отметить, что то ли Константин с возрастом все-таки остепенился, то ли Жанна имела на него явно благотворное влияние — об этой паре уже не распространялось таких экстраординарных слухов, как о его предыдущем браке!

По тогдашним обычаям бездетность была вполне основательной причиной для развода и новой женитьбы — тем более это было важно для наследника престола. Так что особых затруднений для получения разрешения на развод у Константина не должно было быть, хотя санкция царя была необходима для соблюдения формальностей. А уж заботой Жанны Грудзинской оставалось, чтобы Константин не женился после этого на какой-либо другой претендентке. В 1820 году, о котором теперь пойдет речь, Константину исполнился 41 год, а Жанне — 25. Чем не возраст для начала новой жизни! Но Александр не стал играть роль доброго гения для этого молодого семейства!

Неизвестно, чем мотивировал Александр свое предложение обменять разрешение на развод на отказ Константина от прав на престолонаследие — но такое предложение, несомненно, было сделано.

Сам Константин едва ли имел искренние намерения отказываться от престолонаследия. Наоборот, ему очень льстил титул цесаревича, изобретенный Павлом I — вплоть до того, что в послании от 26 ноября 1825 года, в котором Константин уступал трон Николаю, Константин просил оставить ему титул цесаревича. Эта просьба была уважена, хотя противоречила всякой логике — при воцарении Николая цесаревичем автоматически должен был стать малолетний Александр Николаевич. Публичным же заявлениям Константина о нежелании царствовать не нужно придавать большего веса, чем аналогичным высказываниям Александра до 1801 года. К тому же они были, скорее всего, как отмечалось, просто формой выражения неодобрения в адрес старшего брата.

Очень может быть, что на чем-то таком в пылу споров Александр просто подловил его на слове и заставил продекларировать, что у него действительно отсутствует намерение царствовать, а не наличествует желание безнаказанно оскорблять старшего брата. Имея в тылу Жанну, Константин дал слабинку и согласился с требованиями брата. В любом варианте это было чисто устным заявлением, о чем говорится в письме Константина от 14 января 1822 года, о котором также ниже. Что такое заявление действительно имело место, об этом свидетельствовали слухи именно в период развода и новой женитьбы Константина — не раньше и не позже.

Разрешение на развод было выдано Константину 20 марта 1820 года, и в тот же день был принят закон, устанавливающий, что лицо императорской фамилии, вступившее в брачный союз с лицом, не принадлежащим ни к какому царственному или владетельному дому, не может сообщать последнему прав, принадлежащих членам императорской фамилии, а дети, от такого союза происшедшие, не имеют права на наследование престола. Вот это был уже удар ниже пояса: Константин не только не имел детей, которым мог оставить трон, но и лишался такой возможности в будущем, если бы женился не на принцессе!

Нет никаких оснований считать, что Контантин был посвящен в намерение Александра выпустить такой закон. Во всяком случае, в это не был посвящен никто из лиц, которым царь навязал санкционирование данного решения, не дав времени даже задуматься о его мотивах. Но здесь препятствий не возникло, т. к. сенаторы опасались худшего.

Н.И. Тургенев записал в дневнике: «На сих днях собрали сенаторов для объявления манифеста о разводе цесаревича Константина Павловича. Сенаторы, не зная, зачем их собирают, искали причин. Иные полагали, — что манифест о конституции, иные — о вольности крестьян. Знает кошка, чье мясо съела!» Как видим, Тургенев не усек, какая кошка и чье мясо съела в этот момент!

Зная характер Константина, легко понять, насколько он был разъярен! Ведь тут вопрос о его правах, желаниях и намерениях решался уже ничуть не на добровольной основе! По-видимому, только данная дискриминационная мера окончательно раскрыла глаза Константину на истинные намерения старшего брата. И нет никаких оснований считать, что Константин покорился: ведь новый закон не лишал прав самого Константина на трон вплоть до его собственной смерти, и лишь затем право престолонаследия переходило к Николаю и его наследникам.

И, однако, Константин не стал отказываться от любви и счастья, отыскивая какие-нибудь новые карьеристские варианты: он обвенчался со своей Жанной 12 мая того же года. Последней был пожалован титул княгини Ловицкой (или Лович); чья это была злая шутка — Александра или самого Константина, но имя соответствовало ее жизненному сюжету.

Устраивал ли такой промежуточный результат Александра I?

Разумеется, нет. Но в последующие месяцы произошли события в иной сфере, надолго — более чем на год — сосредоточившие на себе внимание подозрительного императора.

В январе 1820 года Н.И.Тургенев, обеспокоенный задержкой в разрешении проблемы крепостного права, подал записку царю по данному вопросу. Приведем значительно более поздний рассказ об этом самого Тургенева, извинившись за стиль автора:

«Изложив однажды и невыгоды крепостного состояния в России и некоторые средства к отстранению сих невзгод, и изложив с совершенною свободою и мыслей и выражений, сие рассуждение мое было представлено покойным графом Милорадовичем государю императору. /…/ Представив мое рассуждение государю императору, граф Милорадович сообщил мне, что его величество имеет несколько подобных планов, что намерен со временем избрать лучшее из всех и что при сем государь император показывал графу печать покойной императрицы Екатерины II, с изображением улья с пчелами, говоря, что это был девиз его бессмертной бабки и будет его девизом для сего дела. При сем граф Милорадович так живо осыпал меня различными ласками, что я принужден был просить его умерить его голос, ибо это происходило в Государственном Совете» — это, по сути, чуть ли ни единственное свидетельство о том, как относился к крепостному праву сам Милорадович.

Едва ли случайно и многозначительное упоминание улья с пчелами — одного из традиционных символов масонства! Запомним этот эпизод!

Что же касается данной инициативы Тургенева, то дальнейшего развития не последовало. Мало того: в ближайшем феврале Государственный Совет в очередной раз провалил предложение царя запретить продажу крепостных без земли.

Можно было бы ожидать продолжения борьбы, но Александр явно переключился на другие заботы: тут грянула описанная выше ситуация 20 марта 1820 года. После этого наступило полное молчание царя на тему о реформах. Раздосадованный Тургенев организовал описанную выше акцию генерал-адъютантов — фиаско было совершенно очевидным.

Ни о конституции для России, ни об отмене крепостного права речь уже не шла; постановка этих вопросов откладывалась весьма надолго — по меньшей мере до конца царствования Александра I, более не желавшего рисковать.

Позже, в 1822 году, было даже восстановлено право помещиков ссылать крепостных в Сибирь — теперь, правда, не на каторгу, а на поселение.

Явно наметившийся политический застой заставил идеологов оппозиции мыслить более решительно.