В Галиции и Семиградии ставят на пути медвежьих тропинок капканы, прикрепляют к ним цепь, а к ней, посредством длинной крепкой веревки, большую колоду. Медведь ступает на капкан, защемляет себе ноги и, стараясь высвободиться, прикручивает себя цепью и веревкой к дереву, пока совсем не выбьется из сил.
«Азиаты, — говорит Стеллер, — строят целое здание из бревен, сложенных так, что они сейчас же валятся и убивают медведя, как только он попадает в ловушку. А иногда они вырывают яму, на дне которой втыкают острые, крепкие колья; самою же яму прикрывают травой. Недалеко от этой ямы они пригибают какое-нибудь молодое деревце, посредством веревки, и прикрепляют к нему пугало. Когда медведь вступит на веревку, деревце с пугалом мгновенно поднимается вверх и обыкновенно так пугает зверя, что он, забыв всякую осторожность, пускается бежать без оглядки, падает в яму на подставленные колья и тут же погибает.
Существуют и еще более остроумные ловушки для медведей. Например, кладут на землю доски с вбитыми в них, остриями вверх, гвоздями и прикрывают их травой, а сверху кладут какую-нибудь приманку. Стараясь схватить приманку, медведь ступает ногой на гвозди и, почувствовав боль, естественно, переступает ногами, но попадает на другие гвозди. Наконец, с ревом потоптавшись на месте, исколов все ступни, он в изнеможении опрокидывается на спину и буквально пригвождает себя к доскам. Охотнику не стоит тогда большого труда прикончить его».
В тех местах, где пчеловоды ведут бортевое хозяйство и страдают от визитов медведя, прибегают к следующей мере. На дерево, где находится дупло с пчелами, вешают тяжелую колоду. Стремясь поскорее добраться до любимого лакомства, медведь досадливо отталкивает колоду, она с размаху бьет его. Наконец, взбешенный лакомка с такой яростью отталкивает колоду, что от возвратного удара сам падает в ошеломленном состоянии.
Наконец, преимущественно в России и Норвегии, сильные, смелые охотники выступают иногда против медведя один на один, вооруженные только рогатинки и добрым ножом.
Выгода, приносимая медвежьей охотой, весьма значительна. Не говоря уже о теплом, пушистом мехе, стоящем не одну сотню рублей, у медведя ценятся и мясо и жир. Мясо молодых медвежат отличается нежным, приятным вкусом и очень ценится гастрономами. Жареные или копченые окорока взрослых жирных медведей считаются лакомством. Но в особенно большой славе у всех любителей хорошо покушать — медвежьи лапы. Однако нужно хорошенько приглядеться к ним, прежде чем употреблять их в пищу, так как, освобожденные от меха, они производят неприятное впечатление своим необыкновенным сходством с человеческой ногой. Белый, мягкий, не горкнущий в закрытых сосудах медвежий жир издавна славится своими целебными качествами против выпадения волос и потому всегда дорого оплачивался.
Кроме того, отдельные народности и племена весьма ценят и некоторые другие части тела медведя. Так, уральские крестьянки приписывают медвежьим когтям таинственную силу привораживать любимого человека. Остяки считают медвежьи зубы верным средством против обмана, коварства и всяких опасностей. Жители нашего Полесья высоко ценят медвежью желчь, которая будто бы обладает противолихорадочными свойствами.
Значительные выгоды, получаемые от медведей, заставляют усиленно преследовать этих зверей, — число их быстро уменьшается. Хорошая медвежья охота в России существует теперь только в глухих, малонаселенных уголках нашего отечества.
Ближайшим родственником бурого медведя следует признать живущего в Сев. Америке серого, серебристого медведя (гризли) (Ursus cinereus). По наружности и телосложению он несколько сходен со своим бурым собратом, только гораздо больше (до 2,5 м), тяжелее (до 28 пуд.), неуклюжее и несравненно сильнее последнего. Сразу бросаются в глаза его длинное, саженное тело, покрытое косматой темно-бурой шерстью, плоский широкий лоб и громадные лапы, вооруженные страшными, крепкими когтями до пяти дюймов длины.
О свирепости гризли до последнего времени ходили страшные рассказы. Один вид этого косматого, неуклюжего чудовища может, по словам охотников, внушить страх человеку и не робкого десятка. Свирепый зверь будто бы не разбирает, задели ли его или нет. Ему достаточно только увидеть человека, чтобы вслед за тем яростно броситься на него. И горе человеку, не умеющему послать смертельной пули: каждая рана только больше распаляет ярость зверя. Скрыться же от него очень трудно, так как гризли, несмотря на свою неуклюжесть, быстро бегает и отлично плавает по самым широким рекам. Неудивительно поэтому, что померяться силами с таким противником считается в Северной Америке высшим подвигом мужчины. А кто одержит над ним верх и достанет себе ожерелье из когтей и зубов гризли, тот пользуется у краснокожих почти княжеским почетом.
Нечего и говорить, что, не страшась самого повелителя земли, серый медведь ни во что не ставит других зверей. Он легко, напр., расправляется с бешеными бизонами, у которых одним могучим объятием переламывает кости. Обаяние страшной силы гризли на других животных так велико, что они чувствуют ужас, почуяв в воздухе «только запах его. А домашний скот, по уверениям некоторых наблюдателей, дрожит при одном виде шкуры убитого гризли.
Однако передающие эти рассказы сообщали, что зверь, внушающий всем такой ужас, и сам не чужд чувства страха. В его характере есть одна странная и необъяснимая черта: он бесстрашно бросается на человека, как только завидит его, а между тем стоит только почуять ему запах того же человека, и он обращается в постыдное бегство. Бывали случаи, что безоружные люди, пользуясь этой слабостью зверя, спасали свою жизнь, отбегая к тому месту, откуда ветер мог донести до медведя запах их тела. Почуяв человеческий запах, медведь обыкновенно сразу останавливался, беспокойно осматривался по сторонам и затем трусливо убегал вспять.
В настоящее время дознано, что все эти рассказы о свирепости гризли в значительной степени преувеличены; гризли, оказывается, на самом деле едва ли свирепее своего европейского родича, скорее по нраву похож на него. По крайней мере, знаменитый генерал Марси, в течение 30 лет охотившийся по американским пустыням, говорит, что он сам, наслушавшись рассказов о свирепости гризли, испугался было встречи с ним, но действительность разрушила его страх: при первом же выстреле гризли (это была медведица с двумя медвежатами) обратилась в бегство, малодушно бросив своих детенышей. «Когда я настиг последних, — говорит Марси, — они стали жалобно выть, но мать только оглядывалась на них время от времени, не делая, однако, никаких попыток прийти к ним на помощь». Даже раненная, она не подумала защищаться… При других встречах с гризли эти хищники также прежде всего пытались спастись от человека бегством.
Другой охотник, Мюльгаузен, также подтверждает наблюдения ген. Марси относительно трусости гризли. Только раз в штате Небраска ему привелось встретить медведя, который отчаянно защищался и даже с яростью преследовал охотников.
В молодости гризли, подобно бурому медведю, легко приручается и в это время бывает кротким, веселым животным. Паллизер, который привез одного гризли в Европу, не мог нахвалиться своим пленником. Тот ел, пил, играл с матросами и сильно привязался к одной маленькой антилопе, бывшей на том же корабле; когда антилопу спустили на сушу и повели по улице, в нее вцепился какой-то громадный бульдог. В это время Паллизер шел со своим медвежонком; последний, при виде опасности, угрожавшей антилопе, вырвался из рук хозяина, схватил бульдога за горло и так искусал его, что тот с жалобным воем убежал без оглядки, бросив антилопу.
Образ жизни и поведение гризли в неволе, да и на свободе, мало чем отличается от нравов нашего медведя; подобно последнему, он также залегает зимой в берлогу.
Еще добродушнее другой, не менее известный американский медведь — барибал, или черный медведь (Ursus americanus). Он длиной до двух метров и высотой до 1 м, отличается от обыкновенного медведя более острой мордой, короткими ступнями и длинным, жестким, гладким мехом блестяще-черного цвета. У некоторых экземпляров встречаются белые или черные полосы на груди и темени. Водится барибал по лесистым местностям Северной Америки. Десной он бродит по берегам рек, летом удаляется в глубь лесов, а зимой залегает в своей берлоге, погружаясь в зимнюю спячку. Несмотря на свой глупый и неуклюжий вид, барибал — чуткое, подвижное, очень ловкое и выносливое животное. Бегает он так быстро, что за ним не угнаться ни одному человеку, отлично плавает и мастерски лазает по деревьям; вообще он более ловок, чем его бурый собрат. На человека он нападает чрезвычайно редко, а в неволе поражает своим добродушием и непонятным страхом перед прочими животными. Испуганный чем-нибудь барибал одним прыжком в сажень высоты вспрыгивает на толстый сук гладкого дубового ствола и потом с величайшей быстротой достигает его вершины. А одна медведица перепрыгнула даже через голову сторожа, хотевшего загнать ее в другую клетку, и живо очутилась на дереве. Иногда целая семья располагается по сучьям, по-видимому, в самых неудобных позах.
Голос барибала напоминает голос бурого медведя, только слабее и жалобнее его. В возбужденном состоянии он, подобно своему бурому собрату, сопит и щелкает челюстями, а в гневе фыркает. Мех его довольно ценен.
Одним из представителей азиатских медведей может считаться гималайский медведь (Ursus torquatus), называемый японцами кума, а индусами балу, зонар и т. д. Туловище у него относительно тонкое, морда остроконечная, лоб с носом образует почти прямую линию, уши большие и круглые, ступни короткие, снабженные короткими же, но крепкими когтями; равномерно черный мех имеет на груди белую полосу. Длина до 1,8 м, а вес всего около семи с половиной пудов. На севере Индии кума обитает преимущественно по опушкам лесов, близ полей и виноградников. Это животное отлично лазает по деревьям. По образу жизни и нравам оно похоже на бурого медведя, но только гораздо трусливее его.
Живущие в Северной Японии кумы пользуются большим почетом у айносов. И действительно, это — самое драгоценное для них животное: оно снабжает их пищей и одеждой, а его желчь служит для них лекарством. С другой стороны, кума приносит им большой вред, уничтожая домашний скот, и потому айносы преследуют его, но, считая его божеством, стараются при этом умилостивить, после убийства, искупительной жертвой. Последняя состоит в том, что череп убитого животного насаживается на так называемый «забор черепов», находящийся с восточной стороны жилища, и здесь ему приносят жертвы. Кроме того, у айносов происходит особое торжество, на котором они, с соблюдением особых церемоний, убивают специально откормленного для этой цели медвежонка в качестве искупительной жертвы всему медвежьему роду, при этом много поют и пляшут и еще больше, по словам одного наблюдателя, Шейбе, пьют и даже плачут. Торжество заканчивается также насаждением черепа на «забор».
От всех вышеописанных видов значительно отклоняется малайский медведь (Ursus malayanus), или бируанг, встречающийся в Индокитае и на Б. Зондских о-вах. Он имеет довольно длинное, нескладное туловище, толстую голову с широкой мордой, маленькими ушами и очень маленькими, подслеповатыми глазами, несоразмерно большие лапы, длинные, крепкие ногти и короткую шерсть блестяще-черного цвета с чало-желтыми пятнами на морде и груди. Его жизнь на свободе еще мало известна, но, говорят, он сильно вредит кокосовым плантациям на Суматре, объедая нежные побеги на верху пальмы. Для людей он не считается опасным. Напротив, его, как забавного, доброго зверя, дают детям в товарищи игр, и он бегает по двору на полной свободе. У сэра Рефельса был такой воспитанник, и его ни разу не приходилось сажать на цепь. Не раз он подходил к столу, прося подачки, при этом он очень любил манго и особенно шампанское, имевшее для него, по-видимому, бесконечную прелесть. Этот медведь не делал зла даже маленьким животным и не раз пил из одной посуды с собакой, кошкой и попугаем. Другие наблюдатели также отзывались хорошо о ручных бируангах. Напротив, по моим наблюдениям над жившими в клетках бируангами, эти медведи — скорей злы и коварны. Они норовили ударить лапой каждого посетителя, к сторожам не чувствовали никакого расположения, грызли все деревянные части в клетках и, ко всему этому, были еще ужасно нечистоплотны. Может быть, именно лишение свободы так портило их.
