Покой Верховной жрицы освещали висячие бронзовые светильники. В их мерцающем свете друид видел: Лианнон уже бессильно поникла в кресле. Рядом стояла Кейлин, не спуская с госпожи глаз. Молодая жрица с вызовом взглянула в лицо гостю; затем шагнула в сторону.

– Она вкусила отвар священных трав, – бесстрастно сообщила Кейлин.

Друид кивнул. Неприязненное отношение Кейлин не было для него секретом, но пока молодая жрица внешне держалась почтительно, Арданосу было все равно, что она там про него думает. Достаточно того, что она безоговорочно предана Лианнон.

Все еще хмурясь, Кейлин оставила их одних. Верховная жрица уже вступила под сень Богини, – а в такое время даже телохранитель в ее покои не допускается.

– Лианнон, – тихо позвал Арданос. По хрупкому, изможденному телу жрицы пробежала легкая дрожь. – Ты меня слышишь?

Повисло долгое молчание.

– Я всегда тебя слышу, – выговорила наконец Верховная жрица.

– Ты ведь знаешь, дорогая моя, я не стал бы взывать к тебе лишний раз, но другого выхода нет, – промолвил архидруид, обращаясь скорее к себе самому. – Как я только что узнал, у нас серьезные неприятности. Зять Бендейгида Родри бросился вдогонку за рабочими, которых римляне набрали из клана друида, и напал на конвой. Завязалась драка, и Родри был схвачен.

Мацеллий сумел скрыть имя пленника, но спасти его не сможет. Этого дурня взяли с оружием в руках, и выступил он против Рима. Если об этом узнают, вспыхнет восстание. Ты должна призвать к миру, моя дорогая. – Голос друида звучал тихо и проникновенно. – Да воцарится в земле мир – такова воля Великой Богини. Рим сгинет, но не сейчас, и не война погубит его. Люди должны помогать друг другу и запастись терпением – скажи им, Владычица. Пусть молят богов о мире.

Лианнон начала размеренно раскачиваться взад-вперед. Арданос знал: его слова проникают в те самые глубины подсознания, откуда жрица и черпает слова пророчеств. Что бы там ни считала про себя Кейлин, на самом деле Арданос никогда не сомневался: когда Верховная жрица впадает в транс, вот как сейчас, ее устами действительно вещает некая сила. Но друиды отлично знали, что способность духа являть свои откровения через человека напрямую зависит от того, что заложено в разуме, который служит духу вместилищем, и от того, насколько этот разум развит и совершенен. Невежественная простушка, какой бы чуткой восприимчивостью она ни обладала, сможет изъясняться только словами простыми и безыскусными. Вот почему, помимо всего прочего, жриц так тщательно отбирали и обучали.

Кто-то, возможно, обвинил бы Арданоса в мошенничестве, но сам архидруид считал, что он, хорошо понимая нужды страны, просто добавляет свои познания к прочим средствам, имеющимся в распоряжении Верховной жрицы. Да, он делает все возможное, чтобы запечатлеть некие сведения в памяти Прорицательницы, но Великая Богиня, если это и в самом деле вещает Она, разумеется, свободна выбирать, что сказать людям.

– Мир и терпение, – медленно повторил Арданос. – Рим падет, когда того пожелают боги, но падет он не от нашей руки.

Диэда с Кинриком скрылись в толпе. Гай смотрел им вслед, борясь с желанием позвать их обратно. Эйлан, внезапно засмущавшись, не поднимала глаз. А юноша не знал, как с ней заговорить. После того, как Кинрик рассказал ему о жрицах Моны, самоуверенности у молодого офицера заметно поубавилось – он больше не ощущал себя властелином мира, как оно и подобает римлянину. Благодарение богам, что Кинрик не подозревает о том, кто таков его гость на самом деле! Юношу не оставляло неуютное ощущение, что старик Арданос обо всем догадался, но если и так, друид его не выдал – что само по себе внушало тревогу.

Гай перебрал в уме несколько безопасных тем для беседы и наконец сказал:

– А расскажи мне побольше о том, как в вашем племени справляют этот праздник! У силуров обычаи немного иные, и я боюсь допустить какой-нибудь промах. – Юноша решил про себя, что придумал отличное оправдание своему невежеству, ведь за всю свою жизнь он побывал на местном празднике Белтайн только однажды, еще шестилетним мальцом!

Девушка зарделась.

– В самом деле? – Вот теперь она смутилась не на шутку. – Это очень древний праздник. Наверное, когда-то у всех племен обряды были одни и те же. Арданос говорит, наши предки принесли этот обычай с собой, когда приплыли на острова. А кому и знать, как не Арданосу!

– И верно, – усмехнулся Гай. – Твой дедушка так стар – он не иначе как приплыл на том самом первом корабле из Галлии? – Девушка прыснула от смеха, и Гай облегченно выдохнул – оба разом почувствовали себя не так скованно.

– Ты видел, как зажигали священное пламя, – промолвила Эйлан. – Сегодня ночью, когда Верховная жрица явится благословить костры, мы все станем приветствовать ее как Великую Богиню. Не знаю, как уж там обстояли дела в южных племенах, но на севере в старину женщины пользовались большей свободой, нежели сегодня. Это сейчас у нас есть Верховная жрица – и есть друиды. А до прихода римлян некоторыми племенами правили королевы. Картимандуя повелевала бригантами, а ицены шли за Боудиккой.

Гай похолодел. Среди римлян именем Боудикки, Кровавой королевы, до сих пор пугали детей. В Лондинии по сей день можно было видеть следы пожара на месте сгоревшей базилики. Рабочие, закладывая фундамент – ведь город стремительно рос, – порою находили кости тех, кто пытался бежать от кровожадных иценских орд. А Эйлан, ничего не замечая, продолжала:

– Только на время войны королева ставила во главе армии военного вождя: это мог быть ее брат или супруг, но в любом случае он не обладал большой властью в народе. Королева правила от своего собственного имени, и, что ни говори, женщины лучше разбираются в делах правления, ведь каждой женщине приходится вести дом и хозяйство! Согласись, главенствовать над племенем пристало скорее женщине, нежели мужчине, который только и способен выполнять приказы военного вождя!

– Над племенем – возможно, – согласился Гай. – Но нелепо и думать о том, чтобы поставить женщину командовать легионом – или править великой империей под стать цезарям.

– Не вижу, почему бы и нет, – промолвила Эйлан. – Уж верно, женщина, привыкшая разумно распоряжаться в большой семье, сумеет править империей не хуже всякого мужчины. Разве среди римлян не было могущественных королев?

Гай поморщился, вспоминая своего наставника-грека, который заставлял его зубрить историю.

– Я слыхал, во времена императоров Клавдиев была одна злобная старуха по имени Ливия, мать обожествленного Тиберия, – осторожно подбирая слова, проговорил юноша. – Она отравила всю свою родню. Может, поэтому римляне и не в восторге от женщин-правительниц.

Молодые люди уже обогнули костры и дошли до дальнего конца праздничной площадки и до подножия могильного кургана с его покатыми склонами.

– Гавен, так, по-твоему, все женщины – зло? – спросила Эйлан.

– В тебе зла точно нет, – заверил юноша, встречая ее ясный взгляд. Глаза Эйлан напоминали озера с кристально – чистой водой – утонуть бы в них навсегда! Эти глаза – светлый источник истины. При мысли о том, что он вынужден будет и дальше обманывать девушку, Гай содрогнулся от отвращения к самому себе. Звучит нелепо, да, – но молодой римлянин был готов доверить этой юной бриттке свою жизнь – то есть открыть ей, кто он на самом деле такой.

Позади возникла какая-то суматоха. Крики и пение зазвучали ближе. Гай обернулся – молодежь тащила чучела из ивовых прутьев и соломы. Иные фигуры походили на людей, иные – на чудищ из ночного кошмара. На одной Гай заметил очень узнаваемое подобие легионерского шлема.

Волосы у римлянина встали дыбом. Он только что объяснял Эйлан, что не помнит белтайнских обрядов, но теперь – рокот ли барабанов тому виной, или мерцающие отблески, или дурманный аромат пряных трав, брошенных в огонь, – Гай внезапно понял со всей отчетливостью, что видел нечто подобное прежде. Юноша зажмурился: перед его внутренним взором возникли татуировки в виде драконов, обвивших могучие руки; послышался чей-то молодой смех. На мгновение рокот барабанов оглушил Гая; видение потонуло в крови – и в скорби, так давно подавляемой, что даже слова для нее не подберешь.