И вот, едва солнце опустилось за деревья, блеснула алая искра. Заметил ее не только Гай. Над толпой поднялся гул, и в ту же минуту один из друидов бросил горсть какого-то порошка в основание бруска – и над дубовой доской с ревом взметнулось пламя.

– Костры не погаснут до рассвета, а народ будет танцевать вокруг них, – объяснил Кинрик. – Нескольких парней назначат нести стражу у древа Белтайна. – Он указал на высокий шест, установленный в противоположном конце плоской вершины холма. – А влюбленные пары будут бродить по лесу до зари и собирать зеленые ветви – или, во всяком случае, они так скажут, – юнец многозначительно усмехнулся, – а наутро вернутся, уберут шест зеленью и станут плясать вокруг него весь день напролет.

Живой огонь уже поднесли к грудам веток и сучьев, и дрова весело затрещали. Быстро темнело; в лицо Гаю дохнуло жаром, и он отступил чуть назад.

Танцоры встали в хоровод и закружились вокруг костра. Кто-то поднес к губам Гая флягу с вином. Веселье становилось все более буйным; все щедро черпали из бочек с элем и хмельным медом. Гаю доводилось видеть такие празднества прежде: он знал, чего ждать. Он отметил, что детей помладше увели по домам; в толпе больше не было видно юных жриц Лесной обители в синих платьях, головных повязках и под покрывалами.

Гай с Кинриком вместе бродили среди хохочущей толпы, пока наконец у самых костров не столкнулись с Эйлан и Диэдой.

– Ах, вот вы где! – воскликнул Кинрик, кидаясь к ним. – Диэда, пошли потанцуем!

От лица Диэды отхлынули все краски. Она вцепилась в руку Эйлан.

– Ты разве еще не слышал? – живо отозвалась Эйлан.

– О чем ты, сестра? – нахмурился Кинрик.

– Ее призвали в Лесную обитель – сама Лианнон избрала ее, не далее как сегодня днем!

Кинрик потянулся было к Диэде – и медленно опустил руки.

– Итак, Богиня изрекла свою волю?

– И ты ничуть не возражаешь? – К Диэде снова вернулась вся ее решимость. – Ты же знаешь, я не смогу выйти за тебя замуж, если приму обет.

– А ты знаешь, какими обетами связан я, – угрюмо отозвался Кинрик. – Я разрывался надвое, не понимая, на что решиться. Я люблю тебя, но я не смогу обременить себя женой и детьми еще многие годы – а может быть, и никогда. Возможно, боги все решили за нас.

Кинрик прерывисто вздохнул, и на сей раз, когда он протянул к девушке руки, она порывисто прильнула к нему. Высокая, статная Диэда в кольце его могучих объятий казалась хрупкой и уязвимой.

– Послушай, родная, еще не все потеряно, – тихо приговаривал Кинрик, отводя ее в сторону. – Три года можешь ты подарить Богине – тебе ведь не обязательно давать пожизненный обет. На северных островах есть школа воинов, я должен ехать туда. Но ты – не воительница; даже если мы обручимся прилюдно, туда ты со мною поехать не сможешь. Может, оно и к лучшему, что ты какое-то время будешь служить Великой Богине в святилище – там для тебя безопаснее. А если начнется война…

Диэда тихо всхлипнула и прижалась к его плечу. Широкие ладони Кинрика легли ей на запястья.

– Три года нас будут связывать иные обеты, но сегодняшняя ночь принадлежит нам, – прошептал он невнятно, уткнувшись в волосы Диэды. – Эйлан, останься здесь с Гавеном.

– Мама велела нам с Диэдой держаться вместе – сегодня же Белтайн… – нерешительно напомнила Эйлан.

Диэда вскинула голову, во взгляде ее сверкнуло безумие.

– Да имей же хоть каплю сострадания! Реис не смеет твоему отцу и слова поперек молвить, а мой отец… – Она сглотнула. – Если бы они знали, они бы нам даже сегодня и то не дали бы побыть вдвоем!

Глаза Эйлан расширились. Она грустно и серьезно посмотрела на подругу – и кивнула.

– Мне не следовало оставлять Эйлан наедине с чужаком, да? – прошептала Диэда, уходя с Кинриком в сумерки. – В конце концов, он живет среди римлян и, чего доброго, перенял их отношение к женщинам.

– Он гость нашего дома; и даже будь он сыном самого прокуратора…

– Он не может быть сыном прокуратора, – прыснула Диэда. – Отец рассказывал, что у прокуратора только одна-единственная дочь.

– …Даже будь он сыном прокуратора, он, конечно же, с уважением отнесется к дочери хозяина дома. А Эйлан еще совсем дитя, – отвечал Кинрик.

– Мы с ней родились в один год, – напомнила Диэда. – Ты считаешь ее ребенком только потому, что она тебе сестра.

– А чего ты ждала? – раздраженно осведомился Кинрик. – Что я стану объясняться тебе в любви на глазах у этих двоих?

– По-моему, между нами все уже сказано… Или тебе есть что добавить?.. – Диэда умолкла на полуслове: сильные руки легли ей на плечи, и Кинрик припал к ее губам.

Диэда на миг приникла к нему – и тут же смущенно высвободилась.

– Это делу не поможет. А если нас увидят…

Кинрик безрадостно рассмеялся.

– Ты ведь еще не приносила никаких обетов, так? А я всегда могу сказать, что целовал Эйлан. – Он подхватил девушку под локти, заставив подняться на цыпочки, и снова потянулся к ее губам. А в следующий миг все ее сопротивление растаяло: Диэда всем телом прильнула к нему, а Кинрик самозабвенно осыпал ее поцелуями.

– Как разумно и здраво рассуждал я минуту назад! Но я ошибался. Я им тебя не отдам! – хрипло проговорил он, оторвавшись, наконец, от девушки.

– О чем ты?

– Я не допущу, чтобы тебя заперли в четырех стенах вместе со всеми этими святошами.

– А что я могу поделать? – Теперь настала ее очередь проявить здравомыслие. – Кинрик, ты воспитан в семье друида, ты знаешь закон не хуже меня. Лианнон сделала свой выбор. На кого указала длань Великой Богини…

– Ты права, я знаю, и все-таки… – Он грубо притянул девушку к себе, но голос его был полон нежности.

– Сегодня Белтайн. Если мы возляжем вместе нынче ночью, твоя семья будет только рада позволить нам пожениться.

Губы ее изогнулись в не по-девичьи горькой усмешке.

– То есть ты не прочь учтиво объяснить моему отцу, как так вышло? А заодно и своему?

– Бендейгид мне не отец, – возразил Кинрик.

– Знаю, – кивнула она. – Не то чтобы это что-то меняло. Однако ж отец он тебе или нет, я – дочь Арданоса, и он придушит меня своими руками, а тебя отстегает кнутом из телячьей кожи. Дело сделано, хочу я того или нет. Отныне я – служительница Священной рощи и связана обетом целомудрия, а ты – сын друида, по крайней мере, тебя так воспитывали; и в любом случае ты – сын жрицы, – быстро добавила она. – Кинрик, ты сам так сказал. По прошествии трех лет я попрошу освободить меня от обетов. И тогда…

– И тогда, – пылко пообещал молодой бритт, – я увезу тебя на другой конец света, если понадобится.

– Не ты ли сказал, что не вправе обременять себя женой и детьми, – запротестовала она – просто ради того, чтобы услышать:

– Мало ли что я сказал; мне нужна ты!

Помолчав, юноша предложил:

– Посиди со мной рядом; давай полюбуемся на костры! Может, это наш последний Белтайн. Или последний на ближайшие три года – что почти то же самое, – удрученно вздохнул он.

Архидруид Британии стоял в воротах Лесной обители, следя, как в небе гаснут последние отблески света. С вершины холма доносился многоголосый шум – на таком расстоянии он звучал музыкой, точно гомон перелетных птиц над озером, а где-то на заднем плане гулко рокотали барабаны. Скоро зажгутся костры Белтайна.

Минуты шли, но Арданосу отчего-то не хотелось трогаться с места. Утром он побывал в Деве и выслушал римского префекта. А вечером ему предстоит внимать жалобам людей, страждущих под властью римлян. Всех их ублаготворить невозможно. Лучшее, на что он может надеяться, – это поддерживать хрупкое равновесие до тех пор, пока… а чего он, собственно, ждет? Чтобы затянулись старые раны?

«Ты к тому времени уже помрешь, старик! – сказал он себе. – И Лианнон тоже». Друид вздохнул. На темнеющем небе вспыхнула первая звезда.

– Госпожа готова, – раздался за его спиной тихий, нежный голос. Арданос обернулся: одна из дев – кажется, ее звали Миэллин, – придерживала для него дверной полог.