— Мне после тебя все равно ничего не достается. Одни объедки, да еще это… ну, то, что потом получается. И вино ты всё сам вылакал.

— Отставить разговорчики! — Кощей в животе топнул подкованным сапогом, и Людоед скрючиля от боли. — Иди, ищи добычу. И вот еще что… принеси-ка ты мне, пожалуй, девицу-красавицу, а то скучно тут одному…

— Царевну-лягушку я тебе принесу! — огрызнулся Людоед.

— Тоже вариант, — согласился Кощей.

*

Вокруг дуэльной площадки сами собой вспыхнули факелы, и на утоптанную за века землю ступил воин Зла. Высокий, черноволосый, изящный юноша, красивый, как сам черт. Он насмешливо отсалютовал шпагой своему противнику.

Противник воину Зла достался какой-то непрезентабельный: низкорослый кривоногий субъект с бегающими глазками, вооруженный сучковатой дубиной.

— Что, других рыцарей не нашлось? — язвительно поинтересовался воин Зла.

Мужик в ответ только сплюнул в ладонь и покрепче перехватил дубину.

— И подумать только, от какого сброда зависит судьба мира на ближайшее столетие! — с притворной скорбью покачал головой воин Зла.

— Ты это… не рассусоливай, начинай! — набычился мужик.

Воин Зла засмеялся — и начал.

Его преимущество в силе стало видно уже с самого начала. Дубина — неплохое оружие, при условии, что ею умеют пользоваться. Мужик явно не умел. Он лишь бестолково размахивал ею в разные стороны, но ни разу даже не зацепил верткого воина Зла. А тот упивался своей властью над противником. Колол его кончиком шпаги, обрезал пуговицы, снимал стружку с неуклюжей дубины. Исход битвы был предрешен, но воину Зла хотелось еще поиграть с противником, как кошке с мышью.

Однако настал момент, когда эта игра ему наскучила. Да и противник явно выдохся, стоял, тяжело дыша, и даже на пытался замахнуться.

— Ну, побаловались, и хватит, — сказал воин Зла и аккуратно вогнал кончик шпаги в грудь противника. Тот залился кровью, рухнул на землю, захрипел, дернулся пару раз — и затих.

— И кто сказал, что Добро всегда побеждает? — пожал плечами воин Зла, вытер шпагу об одежду убитого и повернулся, чтобы уйти.

— А с чего ты взял, что побеждает Зло? — послышался голос за спиной. Воин Зла обернулся молниеносно — но все-таки недостаточно быстро; тонкое жало отравленного стилета уже ужалило его в икру. Рука, потянувшаяся к шпаге, бессильно обвисла, воин Зла зашатался — и упал.

Его противник с кряхтением поднялся, вытащил из-за пазухи пропоротый бурдюк с кровью и брезгливо отбросил в сторону.

— И кто же тебе сказал, засранец, будто я — рыцарь Добра? — обратился он к поверженному, глядя в его стекленеющие глаза. — Я, чтоб ты знал, рыцарь Еще Большего Зла. А Добро выбыло уже в четвертьфинале.

*

— Ну послушай! — обратился носок к пятке. — Что не так? Я тебя согреваю, я защищаю тебя от всякой грязи, и не жалуюсь, если ты бываешь груба. Я обнимаю тебя так, как никто другой обнять не может, я специально приспособился, чтобы подходить тебе как можно лучше. Ты — самое ценное, что во мне есть, я весь полон тобой. И даже молчу, когда ты меняешь носки, как перчатки. За что же ты меня топчешь?!

— Потому что ты тряпка! — презрительно отозвалась пятка.

*

На большом зеленом листе кувшинки сидит лягушка и смотрит на дорогу. Подскакивает вторая.

— Ждешь?

— Жду.

— Принца?

— Нет.

— То есть как?!

— А вот так. Это вы, идиотки, все ждете своих принцев. А что в них такого особенного? Принцев — пруд пруди! А Буратино… вздох Буратино — он один!

*

Однажды вор залез в чужой курятник и украл курицу. Когда он убегал, то опрокинул фонарь, и курятник загорелся. Курица смотрела назад и, видя огонь пожара, понимала: вор спас ей жизнь.

Когда вор откармливал курицу пшеном и хлебом, курица понимала: вор о ней заботится.

Когда вор скитался из города в город, пряча курицу за пазуху, курица понимала: вор её любит.

Когда курица увидела, что вор замахнулся ножом, она поняла: вор хочет покончить жизнь самоубийством. Она прыгнула на нож и прикрыла вора своим телом. И умерла счастливой. И вор тоже был счастлив. В общем, хэппи-энд.

Так выпьем же за правильное видение ситуации!

*

… Шел Иван-Царевич по лесу, вдруг смотрит — заяц под кустом. Выхватил он стрелу, прицелился в зайца… А заяц только смотрит на него печально, и ни слова не говорит.

— Что же ты молчишь, заяц? Почему не просишь меня сжалиться, отпустить домой, к малым детушкам? А ты мне, мол, еще когда-нибудь пригодишься?

— Смеешься? — грустно ответил зайц. — Ну какая от меня польза, сам посуди? Только ценный мех да два-три килограмма мяса. Нечем мне от тебя откупиться. И малых детушек у меня нет.

Он вздохнул и добавил с надеждой:

— Но если можно… Не убивай меня, а? Пожалуйста.

*

— Ну что, будем каяться? — скучающим голосом спросил Инквизитор.

— Мне не в чем каяться, — упрямо отозвался заключенный. — Я ничего дурного не совершил.

— Ты совершил ряд ошибок, только и всего, — кивнул Инквизитор. — Но это были непростительные ошибки.

— Я убил ведьму, — поднял голову заключенный. — В чем же моя вина?

— Вот твоя первая ошибка, — сказал Инквизитор. — Ты пытаешься присвоить себе чужие функции. Не твоё дело судить, кто ведьма, а кто нет. Для этого есть мы, Инквизиция. А если каждый смерд…

— Она прилетела на черном коте, — перебил заключенный. — На черном коте, понимаете? Прилетела! Голышом! И у неё глаза горели зеленым огнем! И она схватила моего петуха и откусила ему голову. А потом стала откусывать головы курам. А потом побежала к моему ребенку — и я что, должен был стоять и смотреть?

— Нет, конечно, — снисходительно улыбнулся Инквизитор. — Ты должен был звать на помощь Святую Инквизицию. Мы бы прислали своего следователя, он бы разобрался на месте, учёл все данные…

— А тем временем ведьма бы сожрала моего сына?

Инквизитор развел руками.

— Что поделать. Зато мы избежали бы преступного произвола.

— Если я вижу бешеную собаку — я убиваю бешеную собаку! А если я вижу ведьму…

— А я скажу тебе, что я вижу! — ледяным тоном оборвал Инквизитор. — Я вижу преступника, который без суда и следствия убил беременную женщину!

— Ведьму.

— Беременную женщину! Жену деревенского казначея! Ты вообще думал, что ты делаешь? Можешь не отвечать, это риторический вопрос. Знаешь, в чем была твоя вторая ошибка?

— В чем?

— Когда убиваешь беременных женщин, бей в живот. И чем-нибудь серьёзным, топором, например. А убьешь — не останавливайся, руби дальше, в кровавые ошметки, в бурое месиво, чтобы и разобрать ничего толком нельзя было.

— Это…

— Это совет профессионала. Люди очень болезненно реагируют, когда видят убитых молодых женщин с широко раскрытыми невинными глазами. Особенно, если эти женщины красивы. А уж если еще и беременны!..

— То есть…

— Труп надо уродовать. На лицо наступи сапогом, потопчись, а лучше вовсе отруби голову — тогда люди увидят всего лишь труп толстой бабы. Да еще и неприглядный к тому же. Такое зрелище вызывает не гнев, а чувство гадливости, ничего страшного, можно пережить. Уж я-то знаю.

Заключенный болезненно сглотнул и помотал головой, а Инквизитор между тем продолжал:

— Ты позволил посторонним увидеть учиненное тобой непотребство. Это серьезный промах, но у тебя еще была возможность выкрутиться. Однако тут ты допустил третью ошибку!

— К-какую? — прохрипел заключенный.

— Оправдываться не надо было! — рявкнул Инквизитор. — Ну что такое, в самом деле: «я тут вот, это, ведьму, значит, так что не обессудьте»? Голову ей, голову надо было рубить! И вверх, за волосы, поднять — это же вымпел, знак победы! И не мямлить при этом, а орать во весь голос: «возрадуйтесь, мол, люди, сгинуло дьявольское отродье, можете спать спокойно!» А раз уж не сумел скрыть, что казначеева жена была беременная, так и воспользовался бы моментом, вогнал бы ей в брюхо осиновый кол, да и заявил бы, что конец теперь бесовскому ублюдку — и любому ясно стало бы, что ребенок-то от дьявола, не иначе. Понял, тупица?