— Бедная моя девочка! Как вспомню, так до сих пор в ушах звенят твои крики. Господи, какой кошмар! Как может женщина творить такое? И эта тварь еще смела требовать, чтобы мы называли ее матерью… Я думал, что у меня сердце разорвется или я сойду с ума от своего бессилия! — выдавил он сдавленным голосом.

Девочка притихла, перестав вырываться из его рук, и довольно долго, не мигая, смотрела на него. В какой-то момент ее личико внезапно дрогнуло.

— Не плачь, Миро, — оживившись, протянула она жалобным голоском и с искренней гримаской сочувствия, нерешительно провела рукой по мокрым серебряным прядям, а затем доверчиво обхватила его за шею. — Я прощаю тебя.

— Правда, Мари? — в ищущем взгляде юноши вспыхнула искорка надежды на исполнение несбыточного. — Ты на самом деле прощаешь меня?

— Да, Миро. Ты же и правда не знал, — серьезно ответила девочка и, вытерев его мокрые щеки, деловито спросила: — Так куда мы идем?

— А мы уже пришли, — поцеловав детскую ладошку, с воодушевлением ответил Мирон.

Он решительно пнул двери ближайшего дома на окраине и громко заорал:

— Эй, хозяева, открывайте! Да поживей, если не хотите, чтобы я разнес вашу хибару к чертовой матери!.. Я те дам стрелять, старый козел! За такие шуточки руки напрочь поотрываю и без наркоза приставлю к заднице!

Юноша яростно пнул хозяина и тот, выронив кремниевое ружье, с жалобным оханьем принялся баюкать ушибленную руку. Отпихнув его в сторону, он вошел внутрь и, весело сверкая глазами, приказал испуганной немолодой женщине, выглядывавшей из-за портьер:

— А ну, старая, живо тащи сухую одежду для ребенка и еды для двоих страшно голодных вампиров!

— Господь наш! Упыри! Спаси и помилуй мя от нечистой силы! — взвизгнула женщина и в панике шарахнулась вон из комнаты.

— Стой, старая ведьма! Куда это ты поскакала, как молодуха? — ухмыльнулся Мирон, преграждая ей дорогу.

— Сгинь, нечистая сила! Изыди, Сатана! — завопила она, непрерывно осеняя себя крестом.

На худом лице женщины застыл неподдельный ужас. Мирон захохотал.

— Да пошутил я насчет упырей! Пошутил! Вот те святой крест!

Заметив в углу православные иконы, парень отвесил низкий поклон темным ликам, укоризненно взирающим на него, и размашисто перекрестился. А затем, схватив святую воду у божницы, для убедительности опрокинул и ее на себя.

— Ну, теперь веришь старая, что я не антихрист?

— Ладно. Вижу, что люди и на том спасибо, — сразу же успокоившись, укоризненно поджала губы старуха и, поклонившись, сказала нараспев: — Раз такое дело, то не побрезгуйте, гости дорогие, отведайте с нами, что бог послал. Подожди здесь, сейчас я вынесу девочке что-нибудь из одежды, — резко добавила она. — Не стой столбом, антихрист! Сними плащ с чада и повесь его в сенях, а потом я посушу его у печи. Куда ты прешься в чистую горницу в своих железяках, окаянный?! — с негодованием воскликнула хозяйка, поняв, что гости не собираются дожидаться ее в сенях.

— Старая, ты хочешь, чтобы я устроил тебе бесплатный стриптиз?

— Ась, чего ты баешь? Не пойму я.

— Исподнее у меня под латами, вот что, — произнес Мирон и засмеялся смущению старой женщины.

— Сатана ты искушающий, что б тебе пусто было!

— Не сердись хозяйка. Так снять мне латы?

— Я тебе сниму, охальник! Ступай уж как есть, только вытри ноги как следует, а то наследишь мне по всему дому.

В чистой горнице, застеленной аккуратными домоткаными половиками, хозяйка пригласила их присесть за длинный деревянный стол. Мирону с девочкой она поставила одну деревянную миску и выдала каждому по деревянной же ложке. Мясная похлебка оказалась очень сытной и вкусной, а ржаной каравай хлеба был еще теплым. Когда они поужинали в полном молчании, то он заметил, что их посуду отставили отдельно от той, которой пользовались хозяева.

— Вы что старообрядцы что ли? — с любопытством спросил Мирон, придерживая засыпающую девочку, совсем разомлевшую от тепла и сытости. — Тогда понятно, почему ты величаешь меня антихристом. Но все равно нехорошо, я ведь тоже православный. «Наверно, если у меня русские корни», — с усмешкой подумал Мирон.

— Конечно, антихрист коли крестишься кукишом! — сердито воскликнула женщина, сверкнув на него темными глазами с худого лица.

Мирон покосился на молчаливого кряжистого старика, ожидая соответствующей реплики и от него. Но тот, не говоря ни слова, исчез за дверью. Поднялась и хозяйка из-за стола, выпрямившись во весь свой немалый рост.

— Ишь, совсем уморилось чадо, — вполголоса заметила она. — Идем, положишь спать ребенка в жилой клети.

Женщина плавной походкой двинулась вперед, неся перед собой зажженную свечу, при этом она ни разу не оглянулась на бесшумно идущего за ней необычного гостя со спящим ребенком на руках. Чуть не стукнувшись лбом о низкую притолоку, Мирон оказался в небольшой комнатке, больше похожей на чулан, где помещалась только большая кровать с пышной периной и взбитыми подушками. Откинув нарядное вышитое покрывало с кружевным подзором, хозяйка кивнула:

— Покладай чадо, а сам отправляйся в сени. Поспишь на лавке, чай, не барин.

— С чего ты так решила? — насмешливым шепотом спросил ее юноша и, не обращая внимания на недовольство ожидающей его хозяйки, ласково прикоснулся к раскрасневшейся щечке девочки. — Слава богу! Наконец-то ты счастлива, малышка.

Он не заметил, как в глазах немолодой женщины промелькнула боль, и она замерла, не сводя с них глаз. Помолчав, она все же не выдержала и заговорила глухим взволнованным голосом:

— Послушай, служивый, я вижу, что дочка у тебя сирота без матери. Может, оставишь ее нам? Негоже таскать ребенка за собой. Ведь мало ли что случится с тобой, она и пропадет одна одинешенька в чужих людях, а у нас ей будет хорошо. Хоть мы со стариком и немолоды, но силенок еще хватит, чтобы поднять девочку на ноги. Люди мы не бедные, а своих деток нет, бог не дал. Вот и будет она нам заместо родной.

— Ну, не знаю, — вымолвил Мирон, заколебавшись, и пристально посмотрел на осветившееся внезапной надеждой лицо немолодой женщины. Ему очень хотелось взять девочку с собой, но он понимал, что это нереально. — Давай поутру решим, что делать. Хорошо?

Женщина безмолвно кивнула головой, и ее глаза лихорадочно заблестели.

— Раз такое дело, то подожди, я постелю тебе на полу рядом с дочерью.

По второму разу старики пришли вместе; они принесли соломенный тюфяк, и женщина споро накрыла его белоснежным льняным бельем. В народе, в отличие от знати, чистота всегда считалась отличительным признаком хорошей хозяйки.

— Прости, меня за грубость, дед, — покаянно произнес Мирон, глянув на угрюмого хозяина.

— Бог простит, — буркнул тот, сердито сверкнув на него глазами и, когда жена вышла, сдержанно спросил: — Правду, старая бает, что ты решил нам оставить свою девчонку?

— Я еще подумаю, — с холодком ответил юноша, вдруг заколебавшись, и тогда старик вдруг повалился ему в ноги.

— Парень, Богом прошу, оставь нам малышку! Проси, что хочешь за нее. Если нужно, ты только скажи и я дам нее столько отступного сколько пожелаешь, — и, заметив возмущение на лице юноши, он торопливо произнес: — Ты только не обижайся, я ведь чего хочу, чтобы моя старуха понапрасну не обнадеживалась, — и безнадежно добавил: — Она и так теперь проплачет всю ночь.

И действительно, Мирон услышал, как в другой комнате женщина со слезами в голосе тихо молится и истово кладет поклоны перед иконами.

— Я сказал, подумаю, — резко ответил он, и старик поднялся на ноги. Понурившись, он пожелал гостю спокойной ночи и, выйдя, опустил за собой занавеску, заменяющую дверь. Насторожившийся юноша по-вампирски прислушался к тому, что говорят старики.

— Ефим, как думаешь, оставит он нам девочку?

— Не обнадеживайся понапрасну, — сердито пробурчал хозяин. — Видишь, какие они оба красивые? Да и парень гордо себя держит, по всему видать, что он из благородных. Может у него, где родня есть, которая будет поближе нас, вот он и отвезет им дочку. Сама подумай и на кой мы им сдались, сермяжные?