Я молча бросил возле него свое добро, порылся в пожитках, разыскивая завещанные Костиком «трусы» с парой карабинов, прицепил их и веревку к поясу. Подумав, достал ГШ-18, с запасной обоймой, сунул его в карман куртки, и, сопровождаемый заинтересованным взглядом Корня, пошел к стене. Скобы в бетоне начинались на уровне моего роста, и пришлось разбежаться и подпрыгнуть, чтоб ухватиться сразу за третью. Зато не надо стало подтягиваться. Вмуровано железо оказалось на совесть — даже не шелохнулось. Не торопясь, я полез к осветительной балке. Добравшись до неё, я посмотрел вниз — метров двенадцать; в лицо мне сверкнули два фонаря — Белыч с Корнем, задрав головы, наблюдали за моей эквилибристикой. Их любопытство мне пока помогало — всегда перед моим носом находилось хорошо освещенное пятно.
Сердце гулко стучало в груди, и его звук я отчетливо слышал в безмолвии подземной дороги. Звуки вдохов и выдохов отражались от потолка и заполняли пространство вокруг. Передо мной простиралась балка, брошенная поперек тоннеля, с сеточным полом на приваренных секциях и хлипким ограждением. Выглядела она прочно — без следов коррозии, покрытая чем-то защитным светло-серого цвета.
Все еще цепляясь за скобы, я проверил крепость ограды — она слегка качалась, но в пределах разумного.
Первый шаг на мостик я сделал из положения «сидя» — разогнуться мешал свод потолка, и так и пошел дальше — мне показалось, что в таком положении высота, с которой я непременно навернусь, выглядит не столь ужасающе.
Добравшись до отверстия, обнаруженного Петровичем, освещенный слабыми фонарями снизу, я замер, доставая свой. К двум едва различимым пятнам на потолке добавилось третье — поярче, и я попробовал посветить внутрь воздуховода. Там действительно обнаружились скобы, неотличимые от тех, по которым я карабкался на стене. До самой нижней из них — не три, всего лишь два с половиной метра. Вверх и чуть в сторону. Я хотел крикнуть об этом моим спутникам, посмотрел вниз, уже открывая рот, и заметил, что в метре от меня лежит специальная стальная стремянка, из полых квадратных труб, с крючьями с двух сторон и невысокими поручнями. Значит, неведомые архитекторы все-таки предусматривали возможность прочистки вентиляции! Это, однако, очень хорошо — не придется изображать из себя воздушного гимнаста.
От стойки с прожекторами до трубы на тросе висел кабель в металлическом рукаве; значит, вентиляция все-таки принудительная и где-то там, впереди, мне должен встретиться вентилятор.
В крае отверстия нашлись две небольшие петли — для закрепления стремянки; такие же были и на балке.
Подняв эту реплику древнеримского «ворона», я закрепил ее с двух сторон — Петрович внизу победно вскинул над головой сжатые кулаки — болтавшуюся на поясе веревку надежно привязал двойным узлом к балке, прицепился к ней карабином, влез в костиковы «трусы» и ступил на шаткую дорожку. Впрочем, опасения мои оказались излишними: переделанная стремянка надежно зафиксировалась в петлях и даже не скрипнула, когда я перенес на нее свой вес.
Через пяток неуверенных шагов я оказался под вожделенным отверстием — прямо надо мной в потолок уходила полутораметрового диаметра труба, вмурованная в бетон. Поднималась она вертикально метра на три, потом изгибалась перпендикулярно дороге и дальше терялась в непроглядной темноте.
— Петрович! — я позвал Корня сиплым шёпотом, стараясь обойтись без весьма вероятного эха.
— А? — такой же шепот донесся снизу.
— Полезу, посмотрю, что там дальше.
— Давай, только не долго. Мы пока вперед пройдем, посмотрим.
По опустившимся вниз лучам я понял, что они уже пошли на разведку.
А передо мной чернел раскрытый зев вентиляции.
Поднявшись на три метра, я достиг горизонтального поворота, перецепил карабин с веревкой на скобу и дальше отправился пешком. Идти было не очень удобно — голова изредка задевала за потолок, под ногами выгибался дугой пол, заставляя косолапить, но через двести шагов я увидел препятствие посерьезнее: поперек трубы был вмонтирован мотор-вентилятор, занимавший корпусом треть сечения воздуховода. Лопасти его, тонкие на вид, четырьмя лопухами полностью перегораживающие дорогу, лишь издалека выглядели такими легкими — при ближайшем рассмотрении я понял, что без взрывчатки здесь делать нечего. И сразу за вентилятором, защищенном частой решеткой с собравшимися на ней сухими листьями, воздуховод вновь изгибался — на этот раз становясь вертикальным и на дальней от меня стороне, на минуту выключив фонарь, я увидел слабые тени! стальных скоб.
Послюнив палец, я опустил его вниз и ощутил существенное движение воздуха.
Можно было возвращаться — куда бы не вывел нас в будущем этот путь, ясно было, что поверхность уже недалеко.
Двести шагов здесь и почти полкилометра в тоннеле: если бы Белыча не подстрелили столь удачно, мы никогда бы не нашли дороги вниз! Просто не стали бы искать так далеко от входа. Правда, были еще несколько пропущенных нами выходов вентиляции, но общая концепция сооружения, предполагавшая все спрятать и засекретить, наверняка предусматривала непростую маскировку ближайших выводов.
Я развернулся, и довольный, потопал обратно.
Я не дошел до вертикального канала шагов тридцать, когда что-то заставило насторожиться. Я замер, прислуживаясь и принюхиваясь к своим ощущениям. Тихо. И никаких посторонних запахов. Еще через десяток очень тихих шагов до меня отчетливо донесся далекий дробящийся эхом звук короткой перестрелки.
Корень с кем-то воюет! Эта мысль заставила меня двигаться быстрее — я даже забыл прицепиться к страховке! Быстро сбежал вниз по стремянке, остановился возле прожекторов, на всякий случай выключил свой фонарь, и старательно вглядываясь в темноту тоннеля, замер.
Я сидел один в кромешной тьме и полной тишине на высоте двенадцати метров над подземной дорогой и не чувствовал ничего, кроме легкого возбуждения! Зная характер Макса Берга, я был бы готов поставить в тот момент все сокровища испанских галеонов против одного узбекского сума, что Макс уже раз десять должен был умереть от массы причин — начиная от нервного истощения и заканчивая обширным инфарктом! Несмотря на весь его полуторагодичный опыт пребывания в Зоне. Макс ведь никогда не был отчаянно смелым парнем. И в Зону ходил лишь в составе чьих-то групп. Единственный раз, когда пошел один — закончился встречей с Зайцевым. И не будь у того лекарей-мутантов, оборвались бы максовы дни еще два месяца назад.
Очень забавно рассуждать о себе в третьем лице, не чувствуя тождества со своей памятью. Надо бы врачу потом показаться — может быть, именно так начинается раздвоение личности? Как это у классиков советской психиатрии — вялотекущая шизофрения? Вообще говоря, в Зоне достаточно чокнувшихся сталкеров, но сказать честно — довольно однообразно чокнутых. В основном людей донимают видения, голоса свыше. А о таких вот случаях раздвоения сознания я еще не слышал. Ну, если не считать Стрелка, конечно, который черт знает сколько времени гонялся сам за собой. И таки себя прибил. Уроборос какой-то. Нет, мой случай немного иной. Обязательно схожу к психиатру. Должен же профессионал разобраться — гипноз там, тесты всякие, хитрые заморочки. Что-то Тачкин говорил про врачей — Архангелу что ли показаться? Э, нет, тот же патологоанатом — рано мне еще к нему.
Чертов Пузырь, что же он такое со мной сделал? Или он просто вскрыл, то, что другие сделали до него? Еще Капитан этот со своей белой изолентой! И где теперь Корень с проводником?
Пока я рассуждал, потихоньку нарастало беспокойство за ушедших вперед компаньонов. Как-то сроднился я с ними, прирос, что ли? Если отстрелялись, пора бы им и появиться. В чью-то возможность завалить Корня в обычной перестрелке я уже не верил — если тот сам не подставится, то ни у кого из здешних бродяг не будет ни единого шанса. Жаль только, что мутанты не интересуются квалификацией стрелка — нападут стаей и никакое мастерство не поможет.
Вдали раздалась еще одна скупая очередь — корнеевский «Глок» — по стенам полыхнуло оранжевым. Самого стрелка еще не было видно; где-то впереди был еще один изгиб дороги. Ответных выстрелов не слышно, наверное, все уже закончилось. Знать бы в чью пользу. Я посветил фонарем вниз — все три рюкзака лежали подо мной.
